Изнанка матрешки. Сборник рассказов
Шрифт:
А как хорошо пересекать моря и океаны, играя с волнами и живностью морскою, отвечать на их призывной всплеск улыбкой и приветливым словом, водить с ними шумные хороводы и исполнять сольные партии, навеянные самой природой и потому понятные всем. Летающие рыбки вспархивали над нами и рядом цветной россыпью, а дельфины, ободрённые Зунями, стремительно выскакивали из воды и приглашали порезвиться. Зуни уступали, увлекались и включались в стремительный танец над волнами. Акулы от удивления разевали зубастые пасти и восторженно резали плавниками податливую поверхность водного пространства.
Надежда переполняла молодых энтузиастов.
Да и как было не радоваться, не надеяться, не быть уверенными в себе, в успехе великого дела? Ведь ради него они вот уже несколько десятилетий обихаживают эту чyдную планету, её понятливых обитателей. И уже многие годы готовили их и себя к непосредственной встрече. К встрече с собой, с их – землянами – учителями. Учителями, готовых отвести от людей те неведомые за туманным будущим страдания, всё то, что открылось Зуням-провидцам: и боль, и кровь, и слёзы….
В подготовительные годы они давали людям Земли о себе знать тем или иным проявлением, утверждая и показывая себя в них.
То разумностью и мудростью дельфинов, с которыми люди могли, если не со всеми, то с некоторыми из них обменяться мнениями и узнать удивительное – некие небесные существа жаждут встречи. Недаром многие дворцовые росписи тех далёких лет отразили тесную связь людей и дельфинов.
То появлением дракона, чаще в виде божества, спустившегося на Землю от звёзд, но дающего знания, с благодарностью воспринимаемых людьми для облегчения своей тяжёлой, проводимой в поте лица за кусок хлеба, жизни, либо для тешинья ума.
То каменным идолищем-оракулом, изрекающим понятные всем – и друзьям, и врагам, и довольным, и обездоленным, и здоровым, и увечным – истины, предсказания и притчи, в которых незримо присутствовали они – Зуни.
То говорящим оленем. Или рыбой. А то знамением на небе – извечные символы: звезда, крест, вторые луна или полумесяц, неосквернённая ещё свастика, священные руны, столпы света.
То сказками и легендами о себе; то сообразительностью козы или собаки; то чревовещанием безумной женщины; то появлением опаляющего округу сияющего огня; то рисунками на камнях; то…
Да разве можно перечислить все те возможности, обладающих мудростью Зунями, чтобы ознакомить с собой разумных собратьев? И собратьев не меньших, а во всём равных им, но ещё прозябающих на ступени открытых глаз, когда глаза видят, а другие чувства ощущают бесконечность и многообразие мира, однако мозг ещё едва осознаёт увиденное и ощущённое.
Люди Земли исподволь были подготовлены к приходу Зуней. Так думали сами Зуни. И коль скоро животные, идолы и чудовища, несущие людям знания и идеи Зуней, и сведения о них самих, принимаются с благодарностью, то с каким сочувствием и одобрением они должно быть встретят самих Зуней во плоти. И не в образе богов. Нет! А искренними друзьями, ненавязчивыми помощниками, сосредоточением мудрости, знаний и возможностей, которые легко реализуются на благо людей. И не только современников, но и их близких и дальних потомков.
Вот кем хотели Зуни предстать перед землянами.
И как им было не радоваться своему решению – появиться среди людей и предстоящим встречам с ними. Им казалось, они глубоко были в этом уверены, что при встрече их обнимут, введут с почётом во дворцы, дома, лачуги, доверят им своих детей и себя для воспитания, изумлённо прислушаются к их советам и… станут с этого времени жить иначе: спокойнее, культурнее, благороднее. Не будет больше войн, жестокости, козней и предательства – всего того, что Зуням удалось за трудные и горькие столетия искоренить у себя. И теперь они не желали предстоящих мучений себе подобным землянам.
Зуня, молва о котором донесла и до нас, сошёл с умирающей волны на морской берег в удивительно прозрачное утро к смеющемуся со сна городу, озарённому лучами выглянувшего из-за горизонта солнца.
Навстречу Зуне из массивных, похоже, давно не закрываемых ворот показались люди, идущие спозаранку по своим делам.
Зуня развёл сильные руки, чтобы приветствовать и взять их под своё покровительство. Большое его сердце готово было впитать все беды и заботы, одарить теплом, добром и лаской.
Мозг людей тут же внял потоку его намерений, они ощутили необыкновенную благость и восторженность. Не зная ещё источника своего необыкновенного состояния, они братскими взглядами переглянулись друг с другом и те, кто был виновен в чём-либо перед другими, стали уже раскаиваться в своих вольных или невольных проступках.
Зуня чувствовал их настроение и несказанно обрадовался и за себя и за них. Это наливало его силой, уверенностью и бодростью.
Вот сейчас они увидят его и поймут!.. И узнают!.. Они узнают, что… Они…
Душераздирающий вопль вырвал его задыхающейся рыбой из глубин вод на страшный берег из того особого внутреннего погружения, носящее обожествляемое Зунями состояния – вдохновения.
– Минота-а-авр!! – кричали сведённые судорогой рты. – Лю-юди-и! Спасайтесь!.. Минотавр!
Сокрушающий страх людей резкой оглушающей болью ударил по напряжённым нервам Зуни. Он задрожал.
Люди с громкими проклятиями убегали в город, и тот, приглушённо загудел. Город-улей плеснул в сторону Зуни предостережением и нескрываемой угрозой. А Зуня, словно парализованный неожиданным потрясением и всё усиливающейся паникой, затопившей всё его поле чувств, сомнамбулой продолжал идти по избитой дороге, спотыкаясь о брошенный в спешке людьми скарб, обходя стороной животное, что поприветствовало его доброжелательным, но странным вскриком: – «И-а!»
– Разве вы не узнали меня? – звал Зуня людей. – Это же я! Один из тех, кто принёс вам мир… жизнь… будущее…
Но они, затерявшись за каменными стенами города и построек, не чувствовали, не понимали его.
Зуня вошёл в город, на вымершую мостовую, хотя страх выдавал горожан – их души трепетали рядом, на расстоянии нескольких вытянутых рук. Рук, которых никто не хотел ему протянуть и пожать его руку.
Но не только страх землян замораживающе давил на психику Зуни. Существовало ещё нечто невысказанное, затаённое и странное во мраке человеческой решимости и озлобленности, направленной именно против него. И Зуня чувствовал это в онемении почти до шокового состояния его чуткой нервной системы.