Изнанка матрешки. Сборник рассказов
Шрифт:
Приехал… Тихое место, мирный бревенчатый домик, устоявшаяся благодать…
А спокойствия нет!
Тяжелела голова. Заболели глаза, им становилось тесно в глазницах. В доме прохладно – летом до поздней осени не топлено. А ему жарко и потно.
И необычное чувство: не он один подсматривает за собой, но и кто-то другой, связанный с ним какими-то тесными узами, с тревогой и надеждой наблюдает за его ночным бдением.
Ночь, казалось, не имела конца и тянулась в бесконечность…
Стряхивая дурман, он встал и вышел на крыльцо покурить. Комары налетели скопом, слив отдельные тонкие звуки в зудящую музыку, усугубившую тоску и тревогу.
Дымок сигареты слегка отринул орды насекомых, но теперь стали ощутимы болезненные их укусы ног, рук и спины.
Лучше бы не выходил…
Всю ночь зверь изнемогал предчувствием опасности. Это чувство возникало в нём самом, а не от запахов и шорохов леса и камышей. Время от времени он густо и непроизвольно взрыкивал, словно что-то толкало его подвздошье, мышцы непроизвольно сокращались и быстро выходящий из лёгких воздух заставлял колебаться горловые мембраны. Глухое ворчание разносилось окрест, пугая слабых и предупреждая независимых.
Но в таком предупреждении не было причин, и всё-таки его горло посылало в ночь грозное звучание. Он был сыт и по-своему счастлив от сладкой ягоды и корешков, съеденных за день, от дюжины рыбёшек, выловленных в озере. Сегодня ему необычайно везло. Однако спокойствие не наступило, обычно снисходящее к сытому вечеру и прохладной ночи.
Кусались маленькие твари, забравшиеся в поредевшую шерсть, что-то прогрохотало высоко в небе. Но не это беспокоило медведя.
В смутном его сознании горели странные звёзды чьих-то глаз. Это они, внимательные и настороженные, вызывали его непроизвольное рычание. Это они томили его предчувствием и каким-то воспоминанием о событиях, которые с ним никогда не происходили.
Шерсть на загривке топорщилась. Ночь тянулась долго и бесцельно. Точно избавления ожидал он, когда огромный огненный ёж поднимется в высь и прогонит темноту…
– Ты смотри, Игорь! Тут медведь бродит. Большущий, – предупредил лесничий. – Малинники обирает. Я его никак шугнуть не могу. Да и пусть… Так что ты лучше держись бережка речки до самого озера. Там-то в камышах и жди зорьку.
– Лишь бы летало что… Когда-то промахов не давал.
– Ну-ну… Уток хватает.
Игорь сошёл с крылечка тяжёлой походкой, как будто ночь простоял на ногах без движения. Заходя за пышный кустарник, махнул лесничему рукой. В седеющей дымке утра и дом, и лесничий казались серыми и плоскими как карандашный рисунок.
Места эти Игорь знал, бывал здесь много, правда, лет назад, потому довольно быстро добрался до спокойного зеркала озера и, стараясь меньше шуметь, прошелестел камышом и выбрал позицию.
Небо светлело и где-то ударило крыло по воде…
Свежий утренний ветерок принёс запах стоялой воды и гниющей травы. И – запах человека.
Да, это был человек, но в его запахе зверю почудились те тона, которые он сегодня вспоминал и которые сам никогда ещё не осязал. Запах из не его бытия.
Это не понравилось ему. Он заворчал уже привычно и знакомо, и его ворчание предупреждало – он выходит на охоту. А запах человека раздражал, но в то же самое время притуплял чувство опасности, обычно исходящее от людей. Не было в нём пронзительных, заставляющих свирепеть, составляющих.
Медведь слизнул каплю росы и неторопливо побрёл через кустарник и валежник к озеру, где вчера так удачно ловил рыбу и откуда сегодня долетал завораживающий запах странного человека…
Стоя среди камышей почти по пояс в воде, Игорь ощущал сладкую истому от осязания влажного воздуха, тишины, полной подчёркивающей её звуков, от лёгкой тяжести в голове и не отдохнувшего тела. Токи пробуждающейся природы после ночи проникли в него, и он составлял одно целое с ней. Где-то плеснула рыба – это громче стукнуло сердце; прошумел для пробы сил ветерок – это возникла какая-то мысль, заняла на мгновение мозг и пропала без следа; посветлело вокруг – это глаза стали зорче…
Недалёкий рык медведя пронзил Игоря и как будто достал до каждой клетки его существа. Словно стрелы вонзились в ядра их и вызвали болезненно-радостное воспоминание. Воспоминание чего-то такого, о чём Игорь не подозревал и не должен был иметь в памяти. Помнил не он, не его память. Помнили пораженные звуком и предчувствие клетки его тела, головы, конечностей. Они заставили человека пригнуться, ищуще осмотреться и издать нечленораздельный вскрик.
Зверь ответил похожим откликом, точно эхо отозвалось…
Они встретились…
Человек, облачённый с ног до головы в резину, искусственный шёлк и в хитроумно обработанные металлы, вооружённый средством, убивающим всё живое на огромном расстоянии от него, наделённый изощрённым разумом, постигшим прошлое, настоящее и будущее, проникшим вглубь и ввысь мироздания, осознавший своё место в нём.
И зверь, запрограммированный инстинктами, укрытый собственным мехом, довольствующийся только тем, что видят глаза и чует нос, реагирующий лишь на то, что касается непосредственно его.
Они встретились и стояли друг против друга, готовые сделать последнее, возможно, в своей жизни движение.
Но ворчание медведя на самых низких регистрах совпало и гармонировало с ответными более высокими звуками, издаваемые человеком, которому было сладостно и необыкновенно легко вот так в унисон поддерживать пока что непонятную его разуму игру голосовых связок.
Поднятая на загривке шерсть медведя опала. Замертвевшие на цевье ружья руки человека ослабли. Запах зверя напоминал человеку о чём-то родном и необходимом, что давным-давно, ещё до его рождения, было забыто или потеряно поколениями пращуров. А сумеречный взгляд медведя полыхал калейдоскопом видений, которые дополняли и взгляд человека…
«Это брат!.. Это же родной брат!..»
Нет, таких слов Игорь не произнёс, потому что открывающемуся чувству не было названия, для его выражения не существовало слов, и, чтобы сказать о нём, нужна вечность.
Своему необъяснимому ощущению близости он находил отклик в переживаниях зверя, непривычным ему и тревожным. Игорь пытался бороться, но память каждого атома его существа, пронесённая тиражированием за многие миллионы лет, не отпускала, не давала отвлечься, сбиться с воспоминаний.