Изнанка матрешки. Сборник рассказов
Шрифт:
И всё-таки сотрудники окружили стол со всех сторон стеной, жарко дышали в уши впередистоящих, вытягивали шеи и подпрыгивали от нетерпения, любопытства и жгучего удовлетворения содеянным именно в их лаборатории.
Да-а-а!..
Это случилось пятого апреля в одиннадцать часов пятьдесят пят минут, когда все уже собирались на обед.
Неделю назад, навалом высыпанные камни на полированную поверхность стола, за прошедшие дни расползлись, развернулись, улеглись между собой в каком-то ещё неясном порядке и… вот теперь двинулись все вместе. Куда-то… Может быть, для них вперёд, может быть, назад, а то и вправо, влево, вверх, вниз, наискосок или просто никуда. Никуда, потому что для этих камней движение могло служить просто условием существования. Но для стороннего зрителя – притихших слегка аспирантов, эмэнэсов, эстээсов и прочих – ЭТО двинулось в тот угол стола, что нацелился в ближайшее окно лаборатории.
Андрей Алексеев – аспирант и бездельник – как упал подбородком на стол после Геночкиного крика, так и застыл в неудобной позе, неся на себе, по крайней мере, двух-трёх пробивающихся к столу сотрудников. Андрей мял под столом сильные руки и радостно пофыркивал. Поверхность стола, освещённая сверху, отражала сразу всей зеркальной плоскостью, и поэтому Алексееву хорошо было видно, как «произвольно ориентированная группа камней», по выражению любителя подобных определений Юльки Левы, бесшумно и неотвратимо поедала зеркало отражения по пути своего движения и оставляла за собой пепельно-шероховатый след.
– Братцы! – догадался Андрей. – Она же лак на столе поглощает. Питается им!
Его замечание и удивлённый возглас вызвали какое-то болезненное веселье. Посыпались шутки и шуточки, не все безобидные, но все направленные в адрес автора этого странного эксперимента, неожиданно давшего результат. Предметом колкостей и насмешек был сам Андрей Алексеев, теперь страшно счастливый и оттого независимый. Он не особо деликатно отбивался от друзей и недругов, в который уже раз объясняя идею и цель придуманного им научного опыта.
Смех, выкрики слились в сплошной усиливающийся гвалт. Никогда не унывающий и знающий толк в том, что делал, Вова Селянинов собирал компанию в пивбар отметить событие. Про обед забыли. Все витали в каких-то туманных эмпиреях. Светились улыбки, все были близкими и хорошими.
И только двое не участвовали в кипении страстей.
Один из них просто завидовал Алексееву. Он кусал толстые губы, злился и горел тем синим внутренним огнём, в котором выгорает добро и рождаются и подлость, и предательство, и трусость. Чёрт бы с ним! Мы могли бы о нём и промолчать, забыть, как забывают ненужную вещь, но он, Серёга Куродёров, стал вскоре жертвой своего порока, и это имеет непосредственное отношение к нашему рассказу.
Другим был Сашка Печеник. Двухметровый гигант и аспирант – он до сих пор не решил для себя проблему устройства ног во время сидения за столом. Вот и сейчас, подталкивая коленями стол так, что тот подпрыгивал и качался из стороны в сторону, Сашка что-то рисовал в журнале наблюдений и был спокоен. Он ЗНАЛ, вернее, думал, что знал, вопреки задумке Алексеева, от чего эта кучка камней ожила и двинулась в неизвестность. Потому-то он с некоторой иронией изредка поглядывал и на Андрея – автора, и на Геночку Агапова – идейного руководителя, и на Юльку Лева – теоретика, и, вообще, был доволен возникшей сумятицей и спокоен, хотя бы внешне.
В лабораторию, придерживая развивающиеся полы халата, стремительно вошёл начальник лаборатории Игорь Павлович Козлов, шеф, одним словом. Пухлый и лысеющий, с румянцем на щеках, подвижный до резкостей, он любил и поддерживал своих подчинённых в любом, даже абсурдном, с первого взгляда, начинании. Он протиснулся в щель раздавшихся сотрудников, посмотрел на «чудо» и, покраснев уже всем лицом, открыл рот на столько, чтобы можно было кого-нибудь укусить или сказать решительно «Гам!». Но он не сделал ни того, ни другого, а ровным голосом пожурил:
– Хоть бы газетку догадались подстелить… Пропала же столешница… Эхе-хе! Пошла, значит… – Усмехнулся. – То-то будет шуму, а?..
К концу рабочего дня всех сморила усталость от наслаждения, восторгов и счастья. У стола теперь толпилось всего человек десять, да и то в основном чужих, набежавших из других лабораторий и отделов научно-исследовательского института.
И только Андрей, слегка одуревший и отупевший, настойчиво блуждал взглядом по столу и отмечал каждое движение каждого камешка и зарисовывал в журнал картинку за картинкой, стараясь определить будущее поведение и структуру этой «произвольно ориентированной группы камней». А, уходя домой, он записал: «264 миллиметра». Столько проползла вся масса камней за пять с небольшим часов.
Ранним утром следующего дня Алексеев первым, как ему казалось, пришёл в институт. Но ключа от лаборатории на вахте уже не было. Перепрыгивая через две ступени, он побежал на свой этаж по лестнице, ощущая какое-то беспокойство. Надо сказать, что всякие там сантименты – как беспокойство, переживания и им подобное редко посещало здоровое, без всяких лишних комплексов, существо Андрея. Но сейчас он ощутил беспокойство.
Двери лаборатории были раскрыты настежь. На пороге, закатив глаза и выставив к потолку жирный подбородок, лежал посиневший Серёга Куродёров с башмаком в мертвенно-белой руке, разутый и вздрагивающий в конвульсиях. Было в этот что-то страшное, неожиданное и… смешное одновременно.
Смешное, тут же понял Андрей, заключалось в порванном носке и в руке, мёртвой хваткой державшей башмак.
–Т-ты это чего? – Андрей нагнулся над Серёгой.
– Пошёл ты! – промычал Серёга и замахнулся башмаком.
– Ну и… – Андрей перешагнул через него, вошёл в лабораторию и оценил произошедшие за ночь изменения.
Куча камней покинула стол и теперь расположилась как раз посередине той небольшой свободной площадки в центре лаборатории, где обычно сходились сотрудники поговорить, дабы не кричать друг другу через все столы и сидящих за ними. Куча разрослась за счёт включения в своё «содружество» камней старой чернильницы-непроливашки, которой Андрей никогда не видел, ей, быть может, пользовались лет шестьдесят назад, и второго башмака Куродёрова.
Башмак Серёги эдаким океанским лайнером плыл в маленькой лужице из камней. Внутри него лежал небольшой, с голубиное яйцо, камушек и ёрзал, укладываясь в нужной ориентации по отношению к другим камням, которые, что ближе, помогали ему – двигались, разворачивались, строили новую упорядоченную структуру.
Из сбивчивого объяснения напуганного и обиженного Серёги Андрей понял, что Куродёров прибежал в институт раньше всех отнюдь не для спешной работы, а для того, чтобы разбросать кучу, предмет зависти, да так, чтобы и следов её не нашли. Но камни постояли за себя – они чем-то ударили Серёгу, он даже не понял чем, похоже, правда, либо на молнию, либо на лазерный луч. Тогда он решил расшвырять их башмаком. Но башмак словно приклеился к куче и пошёл против хозяина. Серёга снял второй башмак. Куча опять его ударила, да так, что он спиной открыл дверь и вывалился наружу, в коридор. Здесь-то его и застал Андрей.