К истокам слова. Рассказы о науке этимологии

Откупщиков Юрий Владимирович

Метафора, табу, эвфемизм

Слова в языке употребляются не только в их прямом, но и в переносном смысле. Причём нередки случаи, когда в прямом своём смысле слово перестаёт употребляться, сохраняя лишь вторичное, то есть переносное значение. Это, как правило, приводит к тому, что слово утрачивает свои очевидные этимологические связи в языке. Этимология слова оказывается замаскированной его новым значением.

Метафора (от греческого metaphora[метафор'a:] ‘перенос’) в различных её видах — довольно распространённое явление в языке. Возьмём хотя бы русский глагол стрелять, этимологически означающий ‘метать стрелы’. Впоследствии значение этого глагола было перенесено на стрельбу из различных видов огнестрельного оружия. Но этим употребление глагола стрелятьв переносном значении далеко ещё не было ограничено. Сравните использование этого глагола, например, в таких словосочетаниях: стрелять

глазами, стрелять папиросы, стрелять кнутом(издавая звук, подобный выстрелу), стреляет в ухе(о резких коротких болевых ощущениях). А теперь представьте себе, что глагол стрелятьдошёл бы до нас только в одном из его переносных значений — допустим, в значении ‘просить, выпрашивать’ ( стрелять папиросы). Легко ли в этом случае было бы установить этимологию глагола стрелять? А ведь такого рода случаев в истории языка, по-видимому, было немало!

Одним из типов метафоры является такой перенос значения, при котором происходит расширение или сужение этого значения. Так, французский глагол arriver[арив'e], с точки зрения его этимологии, означает ‘достигнуть берега’ (по-французски rive[рив] — ‘берег’), но он приобрёл в языке более широкое значение: ‘прибыть’. Другой французский глагол — traire[трэр] ‘доить’ восходит к латинскому trahere[тр'aхере] ‘тащить, тянуть’. Следовательно, здесь в семантической истории слова, напротив, произошло сужение его значения.

Мы очень мало знаем о древнейших этапах в истории многих слов, особенно — о таких явлениях, как уходящие в глубь веков случаи языкового табу, то есть запрета употреблять определённые слова вследствие различных религиозных верований, суеверий и т. п. Например, во многих индоевропейских языках не сохранилось древнего названия медведя. Вместо него употребляются всевозможные «смягчённые» выражения или эвфемизмы (от греч. eu[эу] ‘хорошо’ и phemi|фе: м'u] ‘говорю’): русское медведьбуквально значит ‘медоед’, немецкое B"ar[бер] — ‘бурый’. В языке русских охотников медведя называют то просто зверем, то хозяином. В чешском языке можно найти ещё одно интересное название медведя: brtnik[бртни: к] ‘бортник, пчеловод’.

Древнее индоевропейское название змеи в русском и в других славянских языках сохранилось лишь за безобидным ужом. А на название ядовитых пресмыкающихся было наложено табу; хочешь их назвать — употреби эвфемизм: змея, то есть ‘земная, земляная’.

Эвфемизмы благополучно продолжают существовать и в наш век атомной энергии и космических полётов. Мы ещё не забыли возникших в разное время эвфемистических слов и выражений, которые употреблялись и отчасти употребляются до сих пор, например, вместо глагола умер: скончался, протянул ноги, отдал богу душу, преставился, сыграл в ящик, загнулся, дал дуба, приказал долго житьи т. п.

Эвфемизмы нового времени обычно больших затруднений у исследователя не вызывают. Но чем дальше в глубь веков, тем труднее этимологу разобраться в тех сложных семантических «джунглях», которые вырастают на его пути вследствие действия табу и эвфемистического словоупотребления.

Наши предки шутят

Судя по языковым данным, наши далёкие предки в достаточной мере обладали чувством юмора. В частности, об этом свидетельствуют случаи, когда ироническое словоупотребление оказывается источником этимологии слова. Так, итальянское и испанское testa[т'eста], а также французское слово t^et [тет] ‘голова’ (и ‘разум’) этимологически восходят к латинскому testa‘черепок, горшок’. Аналогичное явление имело место в немецком языке, где прежнее слово Haupt[х'aупт] в значении ‘голова’ уже сделалось архаизмом, который был вытеснен словом Kopf[копф] ‘голова’, этимологически родственным английскому cup[кап] ‘чашка’. Сюда же можно отнести некоторые русские просторечные выражения типа котелок не варит. С той, правда, разницей, что слово котелоксохранило в качестве основного значение ‘небольшой котел’ а со значением ‘голова’ выступает только в определённых просторечных сочетаниях.

Ещё во времена Петра I слово рукоприкладствоозначало действие, когда государственный чиновник прикладывал руку к бумаге, если неграмотный проситель не мог этого сделать сам. Выражения типа к сему руку приложил такой-тодолго ещё держались в русском языке. Но вот какой-то шутник употребил слово рукоприкладствоприменительно

к случаю, когда чья-то рука была приложена отнюдь не к бумаге… Так у итого слова возникло его новое значение, а старое потом было постепенно забыто.

Ироническое словоупотребление, лежащее в основе семантического изменения, — вот ещё один «риф», который необходимо принимать во внимание и старательно обходить в процессе этимологического исследования.

Этимология и омонимы

Омонимия — весьма распространённое языковое явление: рысь(‘бег’) и рысь(‘животное’), рубка(леса) и рубка(корабля), стан(‘туловище’) и стан(‘стоянка’), шпик(‘сало’) и шпик(‘шпион’) и т. д. Написание омонимов может быть и различным. Особенно это характерно, например, для английского языка: meet[ми: т] ‘встречать’ и meat[ми: т] ‘мясо’, night[найт] ‘ночь’ и knight[найт] ‘рыцарь’, incite[инсайт] ‘подстрекать’ и in sight[ин сайт] ‘в поле зрения’ и т. п. Хотя немало таких пар и в русском языке: луги лук, коди коти др. Встречаются омонимы, разумеется, и при сопоставлении слов из разных языков. Так, русское слово паникасозвучно литовскому диалектному (в произношении) слову panieka[п'aни: ка] ‘презрение’. Но между ними нет ничего общего. Паника — слово греческого происхождения, образованное от имени лесного бога Пана. В литовском же слове начальное pa– является приставкой, а niekasозначает ‘никто, ничто’.

Причины возникновения омонимии в языке могут быть различными. Иногда один из омонимов является заимствованным словом, а другой — исконным. Так, слово брак‘изъян’ было заимствовано в Петровскую эпоху из германского (сравните немецк. Brack‘брак, изъян’ — к brechen[бр'eхен] ‘ломать’), а брак‘супружество’ — это исконное славянское слово, образованное от глагола братьтак же, как знакот знать. Правда, здесь также возможно заимствование, но «внутриславянское» (из старославянского языка).

В древнерусском языке и в диалектах современного русского языка мы можем встретить слово бол'oнья(и бол'oнье) ‘заливной луг’, этимологически родственное слову болото. Но вот в 60-е годы XX века в русском языке появилось новое слово болонья‘вид плаща’ — что буквально на наших глазах привело к появлению омонимии в диалектах русского языка.

Другой возможный случай представляют собой омонимы, возникшие в результате калькирования. Английское слово knot[нот] ‘узел’ приобрело в языке моряков значение меры скорости. Под влиянием английского языка в русском языке также слово узелприобрело его второе значение. Иначе говоря, омонимия ( узел веревкии yзел — мера скорости) возникла в русском языке в результате калькирования английского слова knotв его втором значении.

Омонимия может возникнуть также в результате фонетических изменений, которые приводят к тому, что фонетический облик одного слова, изменившись, совпадает с другим, которое не связано с ним этимологически. Возьмём в качестве примера русские глаголы жать (жму)и жать (жну). Здесь совпадение в неопределённой форме (жать) — вторичного происхождения. В одном случае жатьвозникло из *gem-ti, а в другом — из *gen-ti. Праславяиское — em– и — en– изменилось в «юс малый» , который закономерно дал в обоих случаях ас изменением предшествующего *gв ж.Кстати, как показывают родственные индоевропейские языки, начальное *g(-> ж– ) у обоих глаголов — также различного происхождения: в одном случае (жму) — это индоевропейское *g– , а в другом (жну) — *gh– .