Кабинет фей
Шрифт:
О Ваши зарешеченные высочества! Вы воспламеняете всех, кто Вас видит. Вы два солнца, коих лучи, упав на оптические кристаллы моих глаз, превращают мое сердце в пепел. Да, я — пепел, угли, камин, с того рокового и блаженного момента, как заметил Вас за решеткой, и мой бредящий рассудок испарился от желания принести Вам в жертву мое нежное сердце. Я сбился с пути, и Вы были виновными свидетельницами моего падения. Я пролил кровь у Ваших стен, и там же я оставил бы свою душу, если такая жертва была бы Вам приятна. Остаюсь Вашим самым покорным рабом, Жорж де Ла Дандинардьер, внук Жиля де Ла Дандинардьера, фаворита Карла VIII и его коннетабля [292]
292
…фаворита Карла VIII и его коннетабля… — Карл VIII (1470–1498) — король Франции с 1483 г., самостоятельно правивший с 1491 г., из династии Валуа. Сын Людовика XI. В 1491 г., осадив Бретань и взяв в жены Анну Бретонскую, присоединил Бретань к Франции. В 1494 г. предпринял Итальянский поход, в августе перешел через Альпы, короновался, принял титул короля Неаполитанского, Иерусалимского и императора Востока, который носил менее года. Поход оказался безрезультатным. Карл VIII не оставил прямых наследников.
— Ага! — радостно воскликнул он, после того как несколько раз перечитал свое творение. — Вот письмо, которое, по правде сказать, не стоило мне особых усилий, но тем не менее великолепно. Вижу, не потерял я еще слог, так восхищавший всех при дворе и выделявший меня из серой массы.
— Меня так смутила та легкость, — сказал барон, — с какой вы сотворили этот подлинный шедевр, что сейчас я почти в ярости. Да, сударь, я бы скорее выпил чернила, съел перо и бумагу, чем смог бы написать такое даже за месяц. Какое счастье обладать остроумием.
— Хо! Хо! Хо! — засмеялся наш мещанин. — Не хвалите меня так, мой дорогой барон, а то я слишком возгоржусь. Тем не менее, признаю, мне чрезвычайно нравится сравнение с оптическим стеклом. Вот что называется новизной мысли.
— Еще и возвышенностью, — молвил барон.
— Вы чувствуете неуловимую игру слов: «зарешеченные», «за решеткой» — никакие другие слова не передадут ситуацию точнее, — продолжал коротыш Ла Дандинардьер. — Не скрою, в некоторых вещах я непревзойденный гений. Давайте же запечатаем письмо так, чтобы оболочка соответствовала его великолепному содержанию. Здесь нужен зеленый шелк и печатка; та, что лежит у меня в кармане, сюда прекрасно подойдет. На ней выгравирована женщина, облокотившаяся на якорь и вскармливающая грудью маленького Амура, девиз же гласит: Надежда питает Любовь.
— Припоминаю, — сказал г-н де Сен-Тома, — что у меня где-то была похожая.
— Откуда бы она к вам ни попала, эмблема эта всегда была моей, — отрезал Ла Дандинардьер. — Ею восхищался весь двор. Сам король приказал выгравировать ее, и все остальные печатки казались посредственными, если не были похожи на мою.
— Охотно вам верю, — продолжал барон. — В вас столько пылкости и воодушевления, что вы можете справиться с задачей куда более сложной. Однако сомневаюсь, чтобы у госпожи де Сен-Тома имелся обычный шелк.
— Не имеет значения, — заявил Ла Дандинардьер, — лишь бы он был зеленого цвета, мне этого достаточно.
Господин де Сен-Тома вышел от нашего мещанина и отправил на поиски шелка гасконца, который не осмеливался войти из страха, что Ла Дандинардьер узнает в нем своего злого духа.
Тот перерыл двадцать разных ящиков и наконец решил пойти в дом к дочерям барона. Гасконец объяснил, что раненый дворянин ищет зеленого шелка и воска, чтобы запечатать письмо. Молодые особы, обрадовавшись предлогу зайти к Ла Дандинардьеру, ответили:
— На нас не рассчитывайте. У нас нет ни шелка, ни воска.
Гасконец продолжил свои поиски, расспрашивая всех в господском
— Дорогу! Дорогу принцессам!
Барон уже подумал было, что Ла Дандинардьер совсем тронулся умом, однако шорох заставил его обернуться. Увидев дочерей, он застыл в изумлении.
— А вот Виржиния и Мартонида, — наконец сказал он. — Пришли вас проведать. Наверняка узнали, что я у вас.
— Батюшка, — ответила старшая, — нам сообщили от вашего имени, что молодому гостю понадобился шелк, чтобы запечатать письмо. Мы принесли ткань.
Ла Дандинардьер молчал, сконфуженный такой любезностью. Тысячи мыслей роились в его голове. Он думал, что полюбил высочайшую особу, и вот теперь приходилось спуститься на несколько ступеней. Он сочинял письмо, обращаясь к Их Высочествам, но разве такое обращение приличествовало провинциальным барышням? Его снедало глубокое разочарование, что письмо не получит должных восхвалений. Он был так воодушевлен любовной интригой и тем, что отыскал себе наперсника среди знати, а обнаружилось, что последний приходится отцом его возлюбленной. Все это, по его мнению, теряло флер тайны и принимало другой оборот — впору было отчаяться. Ла Дандинардьер, однако, был страшно рад вновь увидеть очаровательных незнакомок. Поспешность, с которой они устремились к нему в комнату, весьма льстила его тщеславию и нежным чувствам. Все это так его взволновало, что он потерял дар речи.
Барон, с самого начала знавший, что письмо предназначалось его дочерям, теперь помог Ла Дандинардьеру выйти из затруднительного положения. Он радостно заявил, что более не сомневается в достоинствах Виржинии и Мартониды — столь прекрасными они ему показались, что он не хочет лишать своих дочерей возможности услышать самое галантное письмо из всех написанных за последнее столетие, ведь у них достаточно вкуса, чтобы почувствовать красоту пассажей. Прекрасные девы только и ждали мига, когда можно прийти в полный восторг от письма; восхитившись «оптическими кристаллами», они принялись наперебой восклицать:
— О! Как красиво! Какая глубина мысли! Какая утонченность! Возможно ли, право, так писать!
Все это время Ла Дандинардьер поправлял ночной колпак, сконфуженный тем, что лежит с перевязанной головой. Он вдруг схватил свой шлем, лежавший рядом на стуле, и хотел было его надеть, чтобы, как он выразился, выглядеть более пристойно в присутствии молодых особ. Барон не смог сдержать раскатистого смеха от этой новой причуды и не стал мешать нашему мещанину пытаться напялить на себя шлем, хотя голова явно не проходила в него из-за намотанных на нее бинтов.
— Примите, по крайней мере, мое почтение, — сказал тогда Ла Дандинардьер.
— Мы так вам признательны, сеньор, — ответила Виржиния. — Боюсь, мы вас стесняем, поэтому поспешим удалиться.
— О, прекрасные светила! — вскричал наш мещанин, снова принимаясь за свою галиматью. — Вы желаете погрузить мое обиталище во тьму своим затмением? Сеньор, — продолжил он, повернувшись к барону, — умоляю вас, уговорите сих богинь остаться.
— Нет, — отказался барон, — вам пришлось так долго напрягать голос, что я корю себя за это. Отдохните немного, вы ранены, и за вами нужен уход. А сейчас мы уйдем, и обещаю, что вы больше не увидите мэтра Робера: мы найдем другого лекаря.