Кабинет фей
Шрифт:
Баронессе захотелось появиться перед гостем во всем блеске, поэтому она сначала озаботилась своим туалетом: сменила корсаж, платье, юбку, чепец, букли, ленты и лишь после того, как провела за этим занятием несколько часов, явилась наконец к Ла Дандинардьеру.
У него уже побывал деревенский лекарь, большой невежда, который все приговаривал: «Негоже пускать волка в овчарню», при этом отнимая у страждущих руки, ноги, а иногда и голову — всё во избежание этого самого жуткого волка. Он возымел желание испробовать бистури и на нашем мещанине; однако тот, едва увидев сей инструмент в руках лекаря, завопил во всю мочь:
— Господин де Сен-Тома! Прошу защиты! Не позволяйте причинять мне больше боли, чем я уже терплю!
Услышав его, барон успел-таки помешать
Госпожа баронесса нашла Ла Дандинардьера в состоянии скорее встревоженном, нежели болезненном. Рана его была не столь серьезна, сколь могла показаться после пережитого им сокрушительного удара. Баронесса учтиво предложила Ла Дандинардьеру остаться у них до полного выздоровления, пообещав находиться рядом с ним и даже привести к нему дочерей, чтобы он не скучал.
— Осмелюсь заметить без лишнего тщеславия, — добавила она, — что ум и манеры их весьма утонченные. Они любят читать и не прочь блеснуть познаниями — расскажут вам наизусть «Амадиса Гальского» [289] .
— Я верю каждому вашему слову, госпожа. Однако благодаря случайности я встретил двух светлейших особ несравненной красоты. Их образ столь ярко запечатлелся во мне, что никто другой не сможет стереть их из моей памяти. Слова мои никоим образом не умаляют моего восхищения вашими дочерьми. Я скорее страшусь найти их прекрасными сверх всякой меры.
289
Амадис Гальский. — См. примеч. 14 к «Дону Габриэлю Понсе де Леон. Начало».
Баронесса побледнела от недовольства и напустила вид немного высокомерный.
— Воля ваша, сеньор, — ответила она. — Я лишь хотела сделать вам приятное. Но, по сути, не так уж обязательно звать сюда моих дочерей.
С этими словами она поднялась и, немало раздосадованная, подумала, что задушит мужа и виконта за свои напрасные труды.
— Признаюсь вам в своих предчувствиях, — заявила она, выйдя от Ла Дандинардьера, — они меня никогда не подводят. Я очень сомневалась, что буду довольна этим визитом. Этот пройдоха уже и так влюблен в пару-тройку принцесс. С чего ему обращать внимание на Виржинию?
Господин де Сен-Тома любил, когда в доме спокойно, поэтому не стал перечить жене, а вышел прогуляться вместе с виконтом и приором в сад, где они принялись обсуждать чудачества их соседа.
— О ком это он говорил? — спрашивал барон. — И где он видел тех прелестных принцесс? В голове у него, очевидно, совсем помутилось.
— А ведь это на вашей совести, — ответил виконт, — череда его безумств началась после того, как ваш гасконец бросил ему вызов от имени де Вильвиля. Доспехи, которые напялил Ла Дандинардьер, тому убедительное доказательство.
На следующее утро все эти господа явились в комнату, где оставался Ла Дандинардьер. После короткой беседы он объявил, что хочет переговорить с бароном наедине. Виконт и приор удалились, а наш мещанин, оставшись с г-ном де Сен-Тома и схватив его за руки, спросил:
— Могу я рассчитывать на вас как на самого преданного друга?
— Безусловно, — ответил барон, — я с вами.
— Так вот, — продолжил Ла Дандинардьер, — я хочу, чтобы вы знали: я собирался выйти на поединок с де Вильвилем в полном вооружении. Я всегда так дерусь, и если его это не устраивает, пусть оставит меня в покое — а я не уступлю ни за что. Я ехал к вам с намерением проешь предупредить его, чтобы он отыскал похожие доспехи, если вдруг у него их нет, ибо я не хочу иметь никакого над ним преимущества и гордо блюду обет чести и рыцарства. Не хочу утомлять вас долгими разговорами, поэтому оперою вам свое сердце, сказав всего два слова: я влюблен.
— Вы влюблены?! — вскричал барон. — Давно?!
— Вот уж сутки, — ответил Ла Дандинардьер, — сутки и несколько минут, если я не ошибся в расчетах. Я ведь не всегда был таким равнодушным к красоте. Я любил. Мои ухаживания за прекрасными дамами
290
«Меркюр Галан» (фp. Le Mercure Galant) — журнал, основанный Донно де Визе и выходивший во Франции с 1672 по 1710 г., каждый выпуск которого представлял собой толстый том. В нем, в числе прочего, были впервые напечатаны сказки Шарля Перро «Смешные желания» и «Спящая красавица».
291
…погрузившись в философическую летаргию. — Дандинардьер имеет в виду уединение и безмятежность, якобы любимые философами, но предпочитает более ученое слово.
Так я и жил, сеньор, — без любви, без цели, без стремлений, в радости и здравии, пока на меня не свалилось первое несчастье в лице де Вильвиля с его жестокостью и Алена, имевшего наглость бахвалиться. Из-за этого мерзавца я рискую честью, дуэль — словно гора у меня на плечах, потому как у меня нет ни малейшего желания терять всё состояние и быть изгнанным из Франции. Мне ничего не оставалось, как принять вызов на эту распроклятую дуэль, как я уже сказал, при условии, что я буду в доспехах. И вот я ехал, чтобы сообщить вам о своих планах, как вдруг, следуя берегом моря, услышал довольно громкую беседу двух молодых особ. Я принялся осматриваться в поисках источника этих ангельских голосов и увидел небольшой дом с зарешеченными окнами, а в окне — двух принцесс или почти принцесс. Они пленили меня. Та, что с белоснежной кожей и светлыми кудрями, тотчас покорила мое сердце. Они говорили со мной учтиво и кокетливо, с воодушевлением и… о, мне никогда не выразить, сколь приятны были их речи. А когда они обратились ко мне «сеньор» (а это значит, что они водят знакомство только с королями да принцами), так вот, когда они обратились ко мне «сеньор», то похитили мою душу, словно коршун голубку. Преисполненный уважения и восхищения, я плохо понимал, что делаю, и вместо того, чтобы явить собой образец наездника, неловко повалился на камни и ударился о них головой. И вот я пред вами — влюбленный, раненый, обремененный дуэлью с Вильвилем, несчастнейший из смертных.
Тут Ла Дандинардьер умолк и пару раз вздохнул, словно изнемогая от боли. Барон, который все это время слушал не перебивая, воздел руки и возвел очи горе, поражаясь великим событиям, о которых ему только что поведали, и тоже вздохнул: уж на что-на что, а на вздохи он был весьма щедр.
— Мужайтесь, мой дорогой друг, — молвил он, — время все лечит.
— Но, господин барон, — возразил Ла Дандинардьер, — в этом вся загвоздка: моя любовь и мое здоровье не терпят отлагательств. Прошу вас послать за врачом, который будет понадежнее мэтра Робера, а также написать для меня письмо тем прекрасным особам, о которых я только что вам рассказал.
— Хорошо. Но только, если вы сами его продиктуете, — ответил г-н де Сен-Тома. — Я буду вашим писарем.
— Я бы избавил вас от этого труда, — добавил Ла Дандинардьер, — будь моя голова в не столь плачевном состоянии. А теперь я даже не представляю, как мне подобрать для них какие-нибудь слова поприятнее.
— Не стоит спрашивать совета в таких делах, — сказал барон, — вы тронуты до глубины души и воодушевлены. Так начнем!
И он взял письменные принадлежности. Пока барон готовился, Ла Дандинардьер обдумывал содержание и грыз ногти. Вот что он надиктовал: