Кадиш по Розочке
Шрифт:
Только на следующий день она решилась написать Додику обо всем. Ответное письмо успокаивало. Додик писал, что любит ее и никуда без нее не уедет. Он писал, что бабушка обязательно согласится подождать еще немного, что жизнь в Петербурге успокаивается. Может быть, и не придется бежать.
Розочка успокоилась. Жизнь стала входить в колею. Утром она сопровождала матушку на процедуры, потом весь день был свободен. Она гуляла по паркам, ходила к морю, порой посещала морские купальни, концерты, проходившие на сцене в городском саду. Ялта начинала ей нравиться.
В городе было множество столичной публики, офицеров, восстанавливающих
Не образовалось. Что-то непонятное происходило в стране. Письма, прежде шедшие не более недели, стали идти намного дольше, а потом и вовсе перестали доходить. Реже стали поступать деньги из дома. В какой-то момент их стало не хватать на оплату постоя у Бухштаба. После нескольких, достаточно прозрачных намеков хозяев, они съехали в более скромное жилище, расположенное на окраине, в пригородном селе Аутка.
Мирон и Розочка, матушка еще была слаба, нашли и сняли небольшой домик, выбеленный известкой, на две комнаты с просторными сенями и верандой. Мирон расположился в сенях, а женщины разместились в комнатке. Одна комната оставалась в качестве гостиной, кабинета, столовой и всего остального. При домике садик. Небольшой, но уютный. Плохо было только, что топить приходилось обычной печкой с неряшливо сделанным дымоходом. Печка дымила. От дыма матушка сильнее кашляла. Да и топить, готовить, стирать, убирать - все это теперь легло на Розочку. Держать прислугу они уже не могли. Все деньги уходили на оплату лечения. Радовало только, что стояли теплые погоды, топить приходилось не часто. Готовили в садике при доме, на печурке в небольшой летней пристройке.
Впрочем, Розочка не унывала. Развлечения она не особенно любила. Жалела только, что пришлось отказаться от мороженного в кафе на набережной. Море теперь было даже ближе. В хорошую погоду его можно было видеть с веранды. Правда, место было не самое удобное и благоустроенное, народ беднее и задиристее. Но Мирон был не из робкого десятка. Его задирать опасались. А с ним и Розочку.
Лечение шло успешно. Матушка с каждым днем выглядела все лучше. Пропал кашель, на щеках появился румянец. Все складывалось почти благополучно. Если бы не тоска по Додику, да волнение от неопределенности, можно было бы сказать, что и просто хорошо. Вечерами они подолгу сидели втроем на веранде, смотрели на далекое море, пили ароматный, на местных травах настоянный чай с вареньем. Вспоминали их жизнь дома. Розочка рассказывала о Петербурге, о Додике. Мирон больше молчал. Вообще, из них он был самый молчаливый и угрюмый. Причем с каждым днем становился все более угрюмым. Как-то матушка не выдержала и спросила его об этом.
– Да что веселиться, тетушка Малка? Денег нет, почта не ходит, поезда почти не ездят. Как домой добираться будем? Думаю-думаю, а придумать ничего не выходит.
Тогда, в начале сентября, они набросились на него. И матушка, и Розочка уверяли, что отец найдет возможность передать им деньги. А с деньгами они легко доберутся до дома. Но уже недели через три Розочка стала понимать, что Мирон был прав. Приличной публики на улицах оставалось все меньше. Исчезла и полиция. Росли цены. Деньги таяли.
Все больше в городе появлялось непонятных людей в солдатских шинелях и матросских бушлатах. Некоторые из них, особенно инвалиды, просили подаяние. Другие просто грабили прохожих. Гулять вечерами становилось опасно. Ночами с окраин города раздавались выстрелы. Мирон регулярно проверял свой пистолет, хотя пока обходился кулаками. По городу ползли слухи о зверствах восставших матросов в Севастополе.
К концу первого осеннего месяца стало ясно, что уехать не удается. На билеты не хватало денег. Да и поезда ходили все реже. Мирон, вернувшись из Симферополя, заключил:
– Да, тетушка, мы застряли. Билетов нет. Поезда не ходят.
– Не переживай - улыбнулась матушка - Ефим и Додик обязательно что-то придумают.
– Да, я не переживаю. Просто нам нужно здесь как-то устраиваться. Пока Ефим Исаакович что-то придумает нам же кушать нужно, за дом платить.
– Ты что думаешь?
– спросила Розочка.
– Что тут думать? Я тут с одними, это, караимами договорился. Иду к ним в магазин приказчиком и охранником. Двадцать рублей в месяц и харчи. Протянем.
Мирон неожиданно улыбнулся. От непривычного движения его губы даже чуть дрогнули. Но голос был спокойным.
– Не грусти, сестренка! И Вы, тетушка! Как-нибудь. Не бросит нас Ефим Исаакович. Нужно просто выждать.
Потянулись дни пустые и грустные. Становилось холоднее, хотя до Петербургской или даже Минской осени было далеко. Розочка стала давать частные уроки английского языка и математики. Покупки тоже сами собой стали ее обязанностью, поскольку Мирон весь день был занят теперь на службе. На жизнь хватало. Розочка однажды, стыдясь самое себя, пробралась в городской сад и на полученные за урок деньги купила своего любимого мороженного. В этот раз оно было просто необыкновенно вкусным.
А время шло. Осень, даже в Ялте, чувствовалась все сильнее. Чаще дул холодный ветер, шли дожди. Под стать погоде была и жизнь в Крыму. Со стороны Перекопа приходили все более тревожные слухи. В Питере власть захватили какие-то бандиты. Или не вполне бандиты, но кто-то очень непонятный. Временное правительство арестовано, а фронт открыт. В Ялте был создан местный совет, который попытался как-то контролировать ситуацию в городе. Но вместе с ним в городе сидели какие-то 'эскадронцы' из татар, союз офицеров и рабочие-большевики. Так много властей, которые никак не могли договориться между собой.
По существу, власти не было никакой. Закрывались рестораны и купальни, все меньше оставалось работающих магазинов, лавок. Зато число бандитов возросло многократно. Хотя, бандиты они или новая власть, уже и не понятно было. Все больше было в городе матросов, цепляющих на бушлаты красные ленточки, важно вышагивающих по городу, задирающих прилично одетую публику и, почему-то, особенно, татар.
Маленький кусочек исчезающего мира, семья Розочки, все труднее справлялась с самым важным - выжить, найти продукты, дрова. Уроков почти не стало. Того, что платили Мирону едва хватало даже на еду. Хорошо, что жалование стали выдавать по большей части продуктами. К счастью, у матушки и Розочки с собой были какие-то украшения из золота. Они давали передышку. Продав очередное колечко или кулон, можно было несколько дней без ужаса ходить за продуктами.