Кадиш по Розочке
Шрифт:
Молитва кончилась. Еще несколько минут постояли на ветру, помолчали. Потом, не сговариваясь, сели на телегу и тронулись дальше, к людям, прочь от грустного Гнилого моря. Ехали молча. Лишь когда показались первые домики, Васятка придержал поводья и заговорил.
– Ты как теперь, студент, может к нам? Парень ты лихой. Будешь в авторитете. Смотри, время мутное, лихое время. Поехали вместе в Симферополь. Переждем, а потом опять в Одессу-маму. Как?
– Не, Васятка, не могу я к вам. Не мое это - лихими делами заниматься. Мне нужно жену найти.
– Ну, как знаешь. Неволить
– И ты бывай, Васятка! Спасибо!
Додик подхватил мешок, спрыгнул с телеги и зашагал по дороге. Было грустно. Но огоньком пробивала и грела мысль, что Розочка уже совсем близко, совсем рядом. Он чувствовал, что как-то, неожиданно для себя попрощался с юностью. Он мужчина, муж. Мужем, конечно, он был и в Питере. Только это было похоже на какую-то игру, к которой его допустили за хорошее поведение. Теперь все 'на самом деле'. И он 'на самом деле'. И жизнь, и смерть.
Розочка сегодня встала пораньше. Нужно было идти на рынок. Продукты почти кончились, да и денег оставалось всего ничего. Опять придется что-нибудь продавать. Она открыла шкатулку, где хранились их 'богатства', и грустно посмотрела. Не густо. И на душе муторно. С утра в городе опять пальба слышалась. То ли матросы кого-то убили, то ли татарские 'эскадронцы'. Ни от отца, ни от Додика уже месяц нет вестей. Как они? Живы ли? Слухи ползут самые страшные.
А начиналось все совсем иначе. Казалось, что все очень ненадолго. Еще немножечко потерпеть и опять будет Додик, их дом, лампа под зеленым абажуром.
Первое время, по приезду, они остановились в доме знакомых отца, купцов Бухштабов, торговавших вином и фруктами по всей империи. Дом был большой, каменный. Чем-то неуловимо напоминал античные здания, которые Розочка видела на иллюстрациях в книгах. Тем более, что само строение с колоннами стояло в обрамлении кипарисов, а сад поражал буйством зелени. Располагался дом на самой длинной улице Ялты - Почтовой. Здесь же находились фешенебельные гостиницы, летние резиденции петербургской знати.
Сама Ялта производила странное впечатление: помпезно и, одновременно, недоделано. Будто кто-то начал ремонт дома, да так и не закончил. Вполне благоустроенная набережная и грязные узкие переулки. Дворцы соседствовали с лачугами, а шикарные магазины с неказистыми лавчонками. Улицы на окраинах просто растворялись среди домишек, расположенных самым причудливым образом.
Приняли, правда, их без особой радости, хотя и за немалую плату. Хозяин дома, Михаил Абрамович, был человеком, целиком погруженным в свою финансовую и общественную деятельность (он был гласным городской думы). Буркнув приветствие и распорядившись по поводу комнат, он утратил интерес к гостям. Собственно, за те несколько месяцев, что Розочка с матерью и братом провели в его доме, они виделись раза два или три.
Им отвели три комнаты в южном крыле здания с отдельным входом через парк: две спальни (для дам и молодого человека) и столовую. Мирон все отлично организовал. Вскоре появилась нанятая кухарка, наладился быт.
Еще не успев распаковать чемоданы, Розочка с матушкой побывали у доктора Исаака Абрамовича Бухштаба, родственника их домовладельца. Как поняла Розочка, семья Бухштабов владела множеством зданий, магазинов и заводиков в самой Ялте, в Симферополе, Массандре и одному Единому известно где.
Доктор был невысоким, худощавым с колючим и пристальным взглядом. Его длинные пальцы постоянно шевелились, что очень не понравилось Розочке. Да и матушка глядела на эскулапа не особенно доверчиво. Тем не менее, он внимательно осмотрел матушку, долго совершал непонятные и не вполне пристойные с точки зрения Розочки манипуляции. Закончив, приказал им быть через три дня.
Эти дни прошли в страшном волнении. Розочка только потом осознала, что все это время она даже не видела моря, которое в Ялте было везде. Точнее, видела, конечно, но как-то мимо, мельком, впопыхах. Однако во время их следующего визита доктор был гораздо веселее. Сделал комплимент Розочке, усадил дам в кресла и, сев за стол напротив, объявил.
– Все не так худо, госпожа Алекснянская. Вы перенесли тяжелую простуду, которая еще не полностью прошла. Отсюда Ваш кашель. Однако, чахотки, насколько я могу судить, нет. И это прекрасно.
Женщины радостно переглянулись.
– То есть, мы можем ехать обратно?
– неуверенно спросила Розочка.
– Ну, я не стал бы так говорить - протянул доктор, принимаясь барабанить пальцами по крышке стола - Болезнь серьезная. Думаю, чтобы избежать впредь опасности чахотки, стоит пройти курс укрепляющих процедур в моей клинике. А, скажем, в сентябре, наевшись южных фруктов, надышавшись морским воздухом, вы можете отбыть домой.
У Розочки заныло сердце. На август был назначен отъезд семьи Додика. Туда, где она уже видела их новую жизнь.
– А, простите, раньше закончить цикл мы не могли бы?
– нерешительно спросила она.
– Вам важно здоровье Вашем матери?
– строго спросил Бухштаб-доктор.
– Конечно - тихо ответила Розочка, беря в свою руку ладонь матери и поднося ее к губам.
Обратно обе ехали молча. Мать ласково обнимала дочь, понимая, что делается у нее в душе. Все дорогу в поезде Розочка без умолку рассказывала о своем чудесном муже, об их отъезде в Лондон, о новой жизни в Англии. Но понимала она и то, что Розочка не уедет, пока не уедет она.
– Может быть, все же поедешь, а Мирон останется со мной?
– негромко промолвила она, скорее, чтобы разорвать молчание, чем надеясь уговорить дочь.
– Матушка, а если бы я была больна, неужели Вы меня бы оставили?
– Ну, что ты, девочка моя!
– Вот и я буду с Вами.
Только дома, уложив уставшую мать, она выбежала в сад и дала волю слезам. Они текли и текли, заслоняя сад, ограду, сложенную из белого известняка, заслоняя мир. Мир, ее мир, который был таким радостным и добрым, рушилась. Почему? За что? Что она сделала не так, чтобы ее наказывать?