Как это было

Ларри Ян Леопольдович

Они появлялись по одному. Это были крохотные комочки, обернутые в пленку. Крольчиха старательно облизывала новорожденных, снимая языком пленки. Потом мордочкой толкала крольченка в гнездо, и тот сейчас же начинал ее сосать. В это время крольчихе подсовывали под нос соль и воду. Кончив помет, крольчихи разрывали пуховую поверхность гнезда и осторожно прикрывали крольчат брюшком.

Помет кончился удачно. Мишка выскочил во двор и ошалело заорал:

— Го-тово!

— Сколько штук? — повскакали ребята.

— Не орите! — вышел из крольчатника

Федоров, — дайте передохнуть крольчихам.

— А сколько штук? — шопотом спросил Костя.

— Завтра узнаем!

На другой день выяснилось, что четыре бельгийских «великанши» дали приплод 46 крольчат. Особенно постаралась одна крольчиха, которая окотилась 14 крольчатами. Две самки принесли по 12 штук, и одна — б штук.

Приплод белых ангорских был значительно больше. Семь крольчих принесли 75 крольчат.

— Уй-юй-юй! — заюйкал Лешка, — цельное стадо! Сколько ж это 75 да 46? Стало быть 70 да 40…

— Сто десять! — подсказал Сенька.

— И пять да шесть — одиннадцать.

— Сто двадцать один, — опять подсказал Сенька.

— Да старых 14.

Сто тридцать пять! — хором грянули «канпаньоны».

Теперь ребята уже дневали и ночевали у Федорова. На их глазах через пять дней крольчата начали покрываться легким пушком, а на десятый день они уже начали смотреть. Одновременно подростали и гусята.

И вот появилась тяжелая забота. Надо было серьезно подумать о корме для всей этой ватаги малышей. Крольчихи, обремененные большим потомством, начали удирать от своих прожорливых потомков, в крольчатнике началась борьба за жизнь. Более сильные оттесняли от сосцов слабых, и в гнездах стали появляться маленькие трупы. За первые пять дней пришлось выбросить 8 безвременно скончавшихся крольчат. А еще через день было подобрано сразу 35 трупиков.

— Чего ж они, — чуть не плакали ребята, — дохнут и дохнут…

— Молоко нужно! — вздыхал Федоров, — хлеб нужен!

В тот же день Федоров обегал полдеревни. Но всюду встретил отказ.

— Выдумщик какой! Придумает тоже: зайцев молоком кормить. Да мы, брат, не хуже зайцев молоко-то умеем пить.

— Маленькие ж они, — убеждал Федоров, — передохнуть могут.

— Ну и пущай себе дохнут на здоровье!

Утром пришлось выбросить еще 19 трупиков. Катя со слезами на глазах смотрела на мертвых малышей и, не выдержав картины похорон, разревелась и убежала. А через час она вернулась обратно, притащив прикрытую передником крынку молока.

— Стащила, — шмыгнула носом Катя.

Федоров почесал затылок и неопределенно крякнул:

— Вообще-то воровать не годится… Однако и крольчат жалко… М-да!

С этого дня крольчата начали получать ежедневно разбавленное водой молоко и черствый хлеб. Федоров кряхтел, делал вид, что он не замечает ничего, но однажды не выдержав, сказал:

— Вы того… считайте, ребята, сколько крынок берете… Все-таки отдать надо после.

Смертность среди крольчат прекратилась. Ребята не могли нарадоваться на молодых и юрких кроликов,

которые выскакивали теперь из клеток и забавно прыгали в крольчатнике.

— Ишь, скачут! — радовались ребята.

Присел на корточки перед клетками.

Казалось тучи миновали, но радость ребят была непродолжительной. Подрастающие гусята требовали по 5–6 раз в день пшенной и овсяной каши, а мешки Федорова быстро худели. И скоро пришел день, когда корму осталось на несколько кормежек. Снова пошел Федоров по деревне. Но все его просьбы отлетали, точно горох от стенки.

— Отдам же, — уверял Федоров, — к осени обратно получите! Честное слово, отдам!

— Адам, брат, сто лет жил! Знаем мы это.

Толкнулся Федоров к председателю.

— Выручай, брат! Видишь, дело какое завертываем с ребятами! Дай на ноги встать!

Кардыбин теребил ус и соглашался:

— Дело у вас подходячее… Это безусловно, однако ничем не помогу… Землю твою как безлошадному могу помочь сработать, а с кормом и не проси лучше.

— За землю благодарствую, — вздыхал Федоров.

— Ну, вот! Это я сделаю. А насчет корму взял бы, да объединил свое дело в артель. И денег бы получил авансом, и корму может дали бы.

— Думал уж. Да только какие ж артельщики у нас. С сосками еще ходят, а в городе, сам знаешь, на лета обращают внимание. Не посмотрят, что ребята сознательнее взрослых. Напиши-ка, что одному члену артели 8 лет, а другому 11. На-смех поднимут. А разве наша вина, что бородачи наши дурни.

— Ну, хоть не дурни, — вступился Кандыбин, — а темный народ. А то еще так скажу: и не темный даже, а тугодумный. Раскачиваются долго.

— А ты бы взял, да и показал пример, — усмехнулся Федоров.

— Я? — опешил Кандыбин и, подумав немного, ответил не спеша:

— Раздувай кадило! За мной дело не встанет!

— То-то что раздувай! — осерчал Федоров вот помоги раздуть-то! Погреться у огня не хитрая штука, а ты разожги его! Дал бы хоть пуда три пшена, чем тары-бары разводить.

Кандыбин потеребил обкуренный ус и посмотрел по сторонам.

— Вот что, Федоров… Дам я тебе на мешок пшена денег, но с условием: никому чтобы об этом ни слова и чтобы к маю отдать… Сможешь отдать — бери. На слово поверю. Не сможешь — воздержись, лучше…

— Что ж, — сказал Федоров, — видно придется побатрачить в посев… Из казенных даешь?

— Не твое дело!.. Если отдашь, — бери! А спрашивать не спрашивай.

— Беру, — сказал Федоров, — не знаю еще как, но отдам. Себя продам, а деньги верну. Не подведу.

Гусята получили отпуск у смерти.

— Может и дотянем до выпасу, — неуверенно говорил Федоров.

Но «канпаньоны» не хуже его понимали, что до выпасу корма не хватит. А что всего обиднее, так это была полная беспомощность всех помочь делу.