Как подсказало сердце
Шрифт:
— А этот человек, Лютер, хорошо к тебе относился? — тихо спросила Элеонора.
— Хорошо? — нахмурился Роуланд.
Есть то, о чем он не должен рассказывать этим людям. Кто сумеет понять его тяготы его жизни? Как он это объяснит?
— Лютер — настоящий воин. Его очень уважают в Нормандии, состоятельные люди годами ждут возможности отправить к нему на обучение своих сыновей. Не посылают ни к кому другому, желая попасть именно к нему. Меня он начал тренировать сразу, как только я мог удержать в руках меч. Мною он занимался особо. Он был… Он усердный мастер. Он обучал меня не только искусству войны, но и стратегии, научил стремиться к совершенству. — И Роуланд улыбнулся, чтобы смягчить смысл сказанных слов. — С раннего детства меня готовили к тому, чтобы я стал владельцем Монтвиля и мог отстоять его при необходимости, поскольку у Лютера только две дочери. Монтвиль должен перейти ко мне. Теперь, когда я знаю, что я не кровный сын Лютера, Монтвиль не может стать моим.
— Об этом и речи нет, раз у него дочери, у тебя нет на него прав, — сказал Годдард.
Роуланд грубо прервал его:
— Я могу взять его и без прав. Вопрос не в этом.
Да, он действительно был человек войны. Тяжелый человек. Сильный, способный взять, что хочет. Этим мягким людям будет трудно научиться понимать такую силу.
— Роуланд не оратор, — сказала Бригитта, нарушая молчание. — Он не намерен взять Монтвиль силой, но действительно, если бы захотел, он бы его взял.
Роуланд нахмурился, взглянув на нее, полагая, что нет нужды толковать его слова.
— Ты не должен считать, что теряешь все, не будучи сыном того человека, — сказал Годдард. — Я ничего не знаю про Монтвиль, но у тебя есть большое поместье в Пуату. Эварард управлял твоими землями так же заботливо, как своими собственными. Он, как и твоя мать, верил, что ты обязательно найдешься.
— Молодец, брат, — улыбнулся Роуланд. — Значит, я богатый человек?
Эварард с удовольствием ответил:
— Ты даже богаче меня. Все эти годы твоя рента копилась, а я свою тратил. А жил я, признаюсь, на широкую ногу.
Роуланд засмеялся.
— Ну тогда ладно. За труды я должен, тебя вознаградить. Я отдаю тебе ренту, которую ты накопил.
— Я не могу взять, — запротестовал удивленный Эварард.
— Нет, можешь, — не отступал Роуланд. — Я ничего не хочу брать из того, что не заработал сам. И я буду благодарен, если ты и дальше присмотришь за моими землями, пока они не понадобятся.
— А ты их разве не возьмешь сейчас?
— Сейчас? — мрачно спросил Роуланд. — Я должен вернуться в Монтвиль.
— Я поеду с тобой в Нормандию, — предложил Эварард.
Но Роуланд покачал головой.
— Я должен предстать перед Лютером один. Он возненавидит тебя, брат, потому что, благодаря твоему лицу я узнал о своей семье и о его грехе. В Монтвиле твоя жизнь будет в опасности.
— А твоя?
— Мы с Лютером на равных. Я его не боюсь. Нам надо свести счеты.
— Роуланд, — нерешительно начал Эварард. — Может быть, тебе лучше не встречаться с ним снова? Сможешь ли ты оставаться в ладу с собой, если убьешь его?
— Я не смогу жить с собой в ладу, если не услышу от него, почему он это сделал, — Роуланд говорил спокойно, но взгляд был тяжелый.
Они проговорили всю ночь. Впервые за двадцать три года сидели за столом, как одна семья. Роуланд слушал рассказы родителей и брата, а Бригитта размышляла, не терзают ли его душу эти разговоры.
Роуланд был очарован своими родителями и не мог отвести от них глаз.
36
— Представляешь, Бригитта, если бы ты не убежала в Ангерс, я бы никогда не нашел свою семью? Многие годы Лютер не пускал меня туда, зная, что я могу обнаружить. И я не задумывался, что он имеет против этого города. А на сей раз он не смог меня удержать. Из-за тебя.
Они стояли на южном холме, глядя сверху на Монтвиль. Бригитта нервничала, предощущая назревающую стычку. Три дня они ехали рядом, и Роуланд все время молчал.
Он улыбнулся.
— Знаешь, всякий раз, когда ты убегаешь, потом случается что-то хорошее.
— А что хорошего было в первый раз?
— Разве ты не стала моей?
Она покраснела.
— Ты поговоришь с Лютером наедине? — спросила Бригитта со страхом.
— Это не имеет значения.
— Очень даже имеет, Роуланд. Пожалуйста, поговори с ним наедине. Никто не должен знать, что произошло. Я знаю, Роуланд, ты негодуешь. Но пусть гнев не ослепит тебя. Все эти годы Лютер называл тебя сыном. Ты крепко с ним связан. Многолетние связи стоят не меньше кровного родства. Помни об этом, когда останешься один на один с ним.
Роуланд ничего не сказал и стал медленно спускаться с холма, никак не рассеяв ее опасений.
Когда они вошли в зал, Лютер был там. Он наблюдал, как они подходили, и на его лице появилось беспокойство, точно он уже знал все.
— Итак, ты снова вернул ее? — весело спросил Лютер, поднимаясь со своего места возле огня.
— Я привез ее назад.
Лютер взглянул на Бригитту.
— Разве я не говорил тебе, что он смягчится?
— Да, говорили, милорд, — тихо согласилась девушка.
— Тебя не было неделю, — на этот раз он обратился к Роуланду. — Она доехала до Ангерса?
— Да.
Наступило полное молчание, потом Лютер вздохнул, будто сломался.
— Ты узнал?
Роуланд не ответил. Не было нужды.
— Я хочу поговорить с тобой наедине, Лютер, — сказал он. — Прокатимся верхом?
Лютер кивнул и вышел из зала за Роуландом.
Когда Бригитта смотрела им вслед, ее переполняла ужасная жалость к старику. Она видела, как опустились его плечи. Он сдался.