Как слеза в океане
Шрифт:
В деревне все было спокойно; когда они приехали, народ сидел по домам и ужинал. В кабачке торчал только один из бродячих торговцев. Они заказали обильную трапезу. Славко веселился, пил вино из зеленой глиняной кружки и болтал с хозяином и его невесткой. Хорошо все-таки иной раз уехать из города, из конторы со всеми ее неприятностями, и забыть обо всем на целый вечер, побаловаться славной деревенской едой, попить вина, попеть песни, а может, и сплясать коло [3] . Конечно, сидячая чиновничья жизнь наградила его брюшком, и редко кому придет в голову, что ему еще нет сорока, но когда дело доходит до пляски, он еще может потягаться с молодыми. И он поднял кружку и выпил за здоровье молодой женщины.
3
Коло —
— Деревня у нас бедная, простая, — помедлив, сказал хозяин.
— Сами виноваты, — заявил комиссар, — могли бы потрудиться, завлечь иностранцев. Они приезжали бы, снимали тут комнаты, покупали бы вино, разные овощи-фрукты и платили бы хорошо, всем была бы польза. А так вашей деревни никто не знает и красоты ее не видит, будто ее и на свете нет.
— Ну, — сказала невестка, — есть тут у нас один иностранец, он даже домик купил, не в самой деревне, а поблизости. Живет тут два-три месяца в году, сам художник, даже нарисовал нашу старшенькую и платы не взял, просто она ему понравилась. А так почти и не показывается.
Славко порасспрашивал о детях — разговор был задушевный. Портрет он тоже хотел посмотреть, но художник, к сожалению, оставил его у себя. А сейчас он в отъезде. Да, жалко. Да, наверное, портрет там, у него в доме, но войти туда нельзя — он запирает его, когда уезжает. Тут женщине понадобилось уйти, помочь свекрови на кухне. Зашел молодой парень — купить папиросной бумаги и спичек. Славко угостил его ракией, позубоскалил насчет девок в деревне, насчет его зазнобы. Стали подходить и другие — видимо, сначала постояв и послушав у открытой двери. Он со всеми был весел, хлопал их по спине и по брюху, спрашивал, кто умеет играть на гармони, петь и плясать, и правда ли, что у них тут девки такие красивые, что даже художник любит их рисовать. Деревенские поначалу робели, глядели недоверчиво, но потом вдруг заговорили все разом. Комиссар повторял все громче:
— Хозяин, наливай всем, я плачу — сегодня я угощаю! Пейте, Господь не допустит, братья мои, чтобы вы умерли от жажды.
Крестьяне делались все шумнее и словоохотливее, «паладины» подсаживались к ним, выходили и снова входили. Кабачок опустел лишь к полуночи.
Но вот «паладины» пропали куда-то; хозяина и его домочадцев Славко отправил спать. Марич спросил:
— Ну, что же дальше? Когда мы будем продолжать операцию? Вам хотя бы известно, где скрывается Андрей Боцек?
— Слишком много вопросов сразу. Напиши в своем отчете, что комиссар Мирослав Хрватич надрался до чертиков, чем произвел на всю округу самое неблагоприятное впечатление, что он говорит «ты» сыну будущего министра Марича и что на правительство ему насрать. Вот, теперь я ответил на все твои вопросы, и давай вставай, засранец, я хочу лечь на эту лавку и поспать хорошенько. Смотри, чтоб меня не будили, и не давай мухам садиться на мою физиономию.
Марич медленно поднялся — высокий, худой, широкоплечий, изящно посаженная голова на чуть-чуть длинноватой шее; он был красивый мужчина и знал это. Пока он обходил стол, приближаясь к комиссару, руки его были в карманах пиджака. Подойдя, он медленно вынул из кармана левую руку и приложил ее согнутой ладонью к правой щеке комиссара, точно хотел погладить. Придержав таким образом его голову, он молниеносно вытащил из кармана правую руку и влепил комиссару три пощечины, делая между ними краткие паузы, чтобы также нежно придержать лицо комиссара с другой стороны.
— За засранца и тыканье была только эта, третья пощечина. Две первых — это старый должок. А теперь ложитесь на лавку и спите. Пойду вымою руки.
Славко сперва так и стоял неподвижно, даже не поднял руки к опухающей щеке, потом молча улегся на лавку. Марич пошел искать колодец. Он понимал, что жизнь его в опасности, что он может и не дожить до утра. Ему, как и многим в стране, жизненный путь Мирослава Хрватича, знаменитого Славко, был известен — одна жирная, временами извилистая, но нигде не прерывающаяся линия.
Единственный сын деревенского учителя, он едет учиться в город, в гимназию, становится членом тайного гимназического союза и участвует в подготовке покушения на венгра-губернатора. Затевали скорее в шутку, но кончиться могло вполне серьезно. Покушение раскрыто, Славко бежит в Сербию,
4
Аудитор — военный чиновник, ведавший судебной частью.
В 1916 году Славко переводят в полицейское управление столицы его родного края [5] . Когда империя рушится, он успевает скрыться. Он чувствует, что за его убежищем следят. Они разорвут его на куски, он заслужил это, сербская армия уже вошла в город, для Славко пришла пора расстаться с жизнью. Но ему не хватает мужества спустить курок револьвера, ствол которого уже у него во рту. Он напивается до бесчувствия — пусть найдут и убьют его спящим. Конец так конец. Просыпается в недоумении: он еще жив, они не приходили. Они все еще празднуют освобождение, на улицах еще стреляют. Неразбериха. Его трясет от мысли, что они могут прийти в любой момент. Он боится, что они еще долго заставят его мучиться и ждать. И все-таки ему еще не хватает мужества покончить с собой. Бежать? Раньше он не думал об этом, а теперь уже поздно, его слишком хорошо знают, он боится даже выйти на улицу. Если так пойдет и дальше, то он погибнет не от руки сербов, а от голода.
5
Т. е. Загреба.
Наконец они приходят, двое в штатском, представляются — коллеги из белградской полиции. Конечно, они все о нем знают, портфели у них полны его фотографий в разных видах. «Коллега Хрватич, не так ли? Или просто Славко, наш дорогой, милый, маленький Славко, ха-ха-ха! Аллея Славко, ветки гнутся — Славко развесил на них мужчин-сербов, мальчиков-сербов и женщин-черногорок. Славко, садовник-декоратор, растак твою мать, Славко, растак твою душу и разэдак твоего бога, твоего австрийского императора и твоего венгерского короля». Так, с шутками и крепкими, но не злыми тычками под ребра, проходит какое-то время. Наконец они выводят его дворами, сажают в закрытую машину, доставляют в безопасное место. Полиция нужна всякому порядочному государству. Пусть люди забудут о самом гнусном — он поработает пока в министерстве внутренних дел, под другой фамилией, тихо и незаметно, в архиве, который все равно нужно учреждать заново, а потом…
Потом, поскольку работы по восстановлению спокойствия и порядка становилось все больше, Славко снова вышел на поверхность, опора правящего дома Карагеоргиевичей [6] , добрый югослав, усмиряющий вечно недовольных хорватов. И наконец — крупнейший специалист по борьбе с коммунистами.
«Неужели он в самом деле спит?» — поразился Марич, склонившись над Славко. Он осторожно ощупал его карманы, но револьвера нигде не нашел. Это его несколько успокоило, хотя он знал, что Славко никогда никого не убивал своими руками; неудобного человека обычно устраняли «паладины».
6
Карагеоргиевичи — сербская династия, управлявшая Югославией в 1918–1941 гг.