Каленым железом
Шрифт:
И возвратился за столик, крикнув Анюте вслед: «Сигарет еще, „Столичных“ или „Варны“».
А высунувшуюся комбинацию он приметил. Комбинация была не простая, а красно-зеленая, в полоску.
Естественно, что к такому чучелу никто не подсаживался, и оборванец скучал. Он барабанил пальцами по столу и хмурился.
А время было действительно дневное, и главное гуляние еще действительно не началось, почему и метрдотель Марья Михайловна отсутствовала. Глядишь, будь она на месте, все бы обернулось по-другому, а так Анюте и посоветоваться оказалось не с кем. Все девочки бегали, а с поваром советоваться было бесполезно, ибо повар являлся натуральным дураком и мог насоветовать разве что какую-нибудь чушь.
Поэтому она нагрузила поднос едой и обреченно вышла в зал.
Оборванец сидел по-прежнему один, но уже где-то подстрелил закурить. Он пускал дым колечками, и кольца, надо сказать, у него получались замечательные – тугие, плотные. Он их надевал на палец, и они на пальце таяли.
– Полсолянки, люля-кебаб и компот, – сказала бедная Анюта.
– И коньячку, и сигарет.
Анюта молчала.
– И что-нибудь к коньячку: лимончик, семги принесите.
– Семги у нас нет никогда.
– А что есть копченое, вкусненькое?
– Теша нототении.
– Эх, тащите хоть и эту вашу тёщу, – сострил оборванец. – А вообще-то я не ожидал, что официанты так обедают.
– Как так?
– Скудновато, скудновато.
– С нас же высчитывают.
Оборванец засмеялся.
– Я так отсюда голодный уйду. Мяса! Дайте мне больше мяса!
Произнося последние слова, он несколько повысил голос, и слова получились немного визгливые.
Но официантка не вздрогнула.
– Хорошо. Шашлык будете есть?
– Буду, буду. Отлично.
И она принесла. Оборванец вкусно обедал, выпивал и покуривал. Он очень наслаждался жизнью.
Но когда Анюта подала счет, странный посетитель решительно отложил бумажку в сторону.
– Нет! Не говорите мне о деньгах! Мне больно! Этого не измерить деньгами. Лучше скажите, когда вы заканчиваете работу.
– В двенадцать, – отвечала ошалевшая официантка. – Но я еще полчаса считаю выручку.
– Все ясно, – усмехнулся оборванец. – Все понятно. Выручка. Дайте-ка мне ваш домашний адресок. Я приду к вам сегодня ровно в час ночи.
Хотите верьте мне, хотите нет, но официантка дала ему свой адрес. Вывела мертвой рукой на том же самом счете, где значились съеденные оборванцем двенадцать рублей сорок восемь копеек.
– До скорой встречи, – сказал оборванец и исчез, почтительно сопровождаемый швейцаром, который взял под козырек и долго смотрел ему вслед.
Он ушел, а куда ушел – это нам неизвестно.
Зато все известно про официантку Анюту.
Она работала. Она разносила, принимала, подавала, считала, улыбалась, а потом пришла в свою пустую однокомнатную кооперативную квартиру и стала смотреться в зеркало.
Нового ничего не увидела. На нее глядела женщина страшненькая, сухонькая, лет тридцати, с золотым зубом. Начинающаяся сеточка морщинок. Тонкие губки накрашены перламутровой помадой.
– Чушь, – сказала Анюта.
И часы пробили час.
– Чушь, – повторила Анюта через пять минут. – Чушь. Чушь.
И начала переодеваться.
За стенкой развлекались. Слышалось пение «Хмуриться не надо, Лада».
– Не надо, – сказала одинокая официантка, снимая синее форменное платье, развязывая черный галстук с широким узлом, распуская волосы.
И тут прозвенел звонок.
Анюта накинула халатик, открыла.
И сразу поняла, что оборванец порядком пьян.
– Пардон. Задержался в одном месте, – объяснял он, покачиваясь.
Та же гаденькая одежда, то же гаденькое все.
– Уходите. Вы пьяны! – с тоской сказала Анюта.
– Ну, пьян. А почему я должен уйти? – возражал оборванец. – Пустите меня, и я ничего вам не сделаю.
Официантка молчала.
– Ну чо ты? – оборванец обнял Анюту.
И она его впустила.
– Только не подумайте, что я… – сказала она.
– А я и не думаю, – сказал оборванец.
– И не надейтесь, что я…
– А я и не надеюсь.
– Будете пить чай?
– Буду.
Они молча пили чай. Тихо тикали часы. Они молча пили чай.
– Вкусный чай, – сказал оборванец.
– Вкусный чай, – повторил оборванец и обнял Анюту.
Вкусный чай…
– Не надо, – сказала Анюта.
– Нет, надо, – сказал оборванец.
– Ну не надо, – шептала Анюта.
– Надо, надо. Ох, милая! Надо, надо.
– Я тебя очень прошу. Погоди! Постой!
И она села в постели. Оборванец лег на спину.
На полу валялась одежда: красно-зеленая комбинация, халат и оборванцевы тряпички.
– Давай покурим, – сказала официантка, и у ней что-то пискнуло в горле.
– Ну, давай хоть покурим, – горько сказал оборванец. – Это что за черт? Неужели я и отсюда уйду голодный? Это что же за черт?
Они закурили. В окно светил ясный месяц. Алели точечки сигарет.
– А где твой муж? – полюбопытствовал оборванец.
– Муж – объелся груш, – туманно пояснила Анюта.
– Ага. Понятно. Бельишко у тебя шикарное.
– Французское.
– Ну? – оборванец привстал. – Да ну? – повторил он. – Врешь!
– Чего это я буду врать.
– Вруби свет.
И при свете действительно оказалось бельишко французским. Марка имелась – фирма «Карина».
– Во дает, – сказал оборванец.
И потушил свет. И к ней.
– Давай, давай, давай!
А она:
– Я, ох, милый ты мой, хороший, я, ох, милый ты мой, лапушка ты моя ненаглядная, я сегодня никак не могу, не могу, ну ты понимаешь? Не могу я сегодня, ну не могу, ну не могу.