Калейдоскоп
Шрифт:
Влип в историю. Увяз обеими ногами. Ночью что-то стряслось. Ну, ладно, ладно… Однако какого лешего вывезли меня? И аккурат сюда? Ба, спрашивает-то полиция. Полиция с чужих ответов кормится. А ты знай припоминай.
Сейчас, спокойно, все по порядку… Вечером я еще дома был. Ужин, два-три телефонных разговора. Отчетливо помню: зельц, селедка в масле. И под селедку. Разик-другой. Когда заводил будильник, снова подал голос телефон. Звонила Дополька фон Ангел. Разговор как разговор. Обычное цып-цып на сон грядущий. Через пять минут отправился на боковую. А будильник? Не помню. Боюсь, запамятовал.
Не раз сокрушалась старушка няня: «Я, чай, не права, но ты отродясь не те сны видишь, которые надо. На таких-то снах далеко не уедешь». Сперва меня посетила Дополька. Что-то читала мне перед сном, следом рванула пожарная команда. Хотел бы пояснить: пожарка у нас — пунктик, полнейший бзик. Город без ума от военных и пожарников. Стоит завыть сирене, все бросаем и бежать. Несемся за огненными машинами что есть мочи.
Разве ж удивительно, что помчался следом и я? Команда летела на пределе. О том, чтобы догнать, и речи не было. Сирены выли дальше, дальше, ну и вконец утихли. Покатили трамваи, автобусы. Нормальное уличное движение отгородило меня от пожарников.
Тут хлынул дождь. Диковинные дожди уже никому не в диковинку. Увесистые капли простреливали шляпы и зонты. Расцвечивали синяками носы. Заметил и продырявленные. Этого я опасался больше всего. Бросился к первым попавшимся дверям. Уборщица протирала зеркальные окна и медные ручки. Ко мне отнеслась сурово.
— Время вышло! Пускать не велено, закрыто.
Гундосила, что контора — не туалет, носятся всякие как приспичит. Ничего путного в голову не лезло, я представления не имел, какая это фирма. На крики тем не менее отвечал криками. Каждый пустит локти в ход, если не впускают. Я дергал дверь, призывал в свидетели законы и приказы.
— А академические четверть часа — это как?
Уборщица, видя, что имеет дело с солидным клиентом, пропустила.
— Что тут можно оформить?
— Ничего. Окошки заперты. Касса под пломбой. Деньги в банк отвезены, если вы за этим.
Я зациклился: хоть тресну, а что-нибудь получу. Что — сам еще не придумал. В дирекции тишина. Только сломанные часы показывали рабочее время.
— А что вы посоветуете?
Пристыженная вниманием уборщица провела меня к автомату за раздевалкой.
— Старье, но еще работает. Авось что из него и выскочит, как опустите жетон.
Автомат выбивался из последних сил. Жетон был брошен, захрустел и заскрежетал изношенный механизм. Верхом валил дым. Автомат фырчал и брызгал кипящим маслом. Потом что-то в нем треснуло, и выпал закопченный лист бумаги на предъявителя. Женщина зыркнула и давай меня начальником величать. Затараторила:
— Место завидное, потому как в торговом квартале, где поесть умеют и здоровье уважают. Но это занятие не про вас. Поди, еще что выдаст. Я щетку принесу, вдарим по нему как по счетчику.
Мы взяли старозаветный короб под перекрестный огонь. Женщина молотила щеткой, а я трубкой от пылесоса. Автомат тужился, исходил дымом, пока, наконец, не выдавил с натугой еще одну бумагу — побольше и с позолотой.
— Тащи, шеф! — гаркнула уборщица. — Это ваше. А мне уж эта, первая. Уличный сортир и тот без женской руки за день прогорит. Для каждого дела сердце требуется и голова. Вы зайдите как-нибудь. Буду очень рада. Пивко найдется и что покрепче.
Ткнув бумагу в карман и попрощавшись с уборщицей, вышел из конторы. Я был уверен, что в нужный момент затарахтит будильник и вызволит меня из «сонного царства». Куча народу проводила там свободное время. Никто не был в претензии. Никого не убыло. Будильник прерывал ход снившегося приключения, и человек возвращался к жизни наяву. Я любил свой будильник. Мне славно жилось под его бесстрастным циферблатом. Замечен за ним лишь один недостаток: слабая пружина требовала ежедневного завода.
А тут на тебе… Будильник молчит. Небо светлеет. Самому мне не выкарабкаться. Вместо знакомых крыш непривычная башня заполнила окно.
Сквозь пальцы разглядывая полицейских, я прикидывал, что делать дальше. Поразмыслив, встал и энергичным шагом двинулся к открытому окну. Первый этаж… Полицейские не шелохнулись.
— Вторая половина тринадцатого века, — выпалил тот, у стола. — Строил башню мой прадед.
— Строил и недурно построил.
Голос прозвучал непривычно. В окне как в зеркале видел я свою идиотскую физиономию и мундир высшего комсостава полиции. Да, физия безнадежно глупая. Повернулся на каблуках.
— Коллега…
— Комиссар Подмухел, инспектор.
Ситуация помаленьку прояснялась. Комиссарова личность показалась знакомой.
— Вот именно. Мы ведь знакомы? Ей-ей, не в горах ли это было? На турбазе, в ливень? Подмухел, вы тогда были с медведем.
— По делам службы, инспектор!
— Вот именно…
Комиссар смекнул, что сейчас не время для воспоминаний. Открыл несгораемый шкаф и выложил папку на стол. Я тыкнул в нее пальцем:
— Скверное дельце, а?
Подмухел притворил окно.
— Очень.
С деланным интересом я листал протоколы, рапорты, информации, донесения, счета. Мундир мундиром, но не ощущал я себя полицейским. Мое прежнее независимое существование приводило меня к умеренной критике полиции. Сколько раз задумывался над газетой: ищут, ищут, а поймать не могут. Дурни. Теперь из-за этого чертова будильника я попал в свои же сети. Оказался по ту сторону барьера. Знать бы, кого ловят в провинции.
— Ну, добро. Подмухел, вот этого я не понимаю. Послушайте: «Нынче в ночь, с пятницы на субботу, сызнова в лесу говорило». Подпись: «Лепус». Кто таков этот ваш Лепус?
— Лесничий, но… — комиссар скривился и пальцем покрутил, над носом, — увы, чуток того. Мы концентрируем любую информацию, так как след обрывается в лесу.
— За лесом я приметил железнодорожную станцию. Что говорит расписание движения?
Подмухел чувствовал себя уязвленным.
— След теряется по э т у сторону леса. Пятьдесят шагов вглубь, ни метра дальше. На пятидесятом метре обнаружена сумочка погибшей женщины за номером XI. Я посчитал употребление римских цифр более тактичным.