Камуфлет
Шрифт:
– Почему так точно помните время?
– Элементарно, Базаров, это – мой ежедневный график. Я не женат и люблю порядок.
Можно было поклясться чем угодно: аристократ не врет. Родион Георгиевич заметил, что Джуранский готовится производить арест, медленно ведя руку к скрытой кобуре. Пришлось сдержать пыл помощника грозным движением усов, а князю улыбнуться самым приятным образом:
– Вынужден официально заявить: вам воспрефено покидать столицу вплоть до разъяснения всех обстоятельств дела. Надеюсь, обойдемся без сюрпризов,
Августа 6-го дня, года 1905, ранее трех, все так же
III участок Казанской части II Отделения С.-Петербургской столичной полиции, Офицерская улица, 28
Сюрприз ожидал в дежурной части. Торчала нестриженая бороденка, лохматилась русая шевелюра и сверкал хитрый вологодский глаз. Таких мужичков обожают восторженные барышни, величая их солью земли Русской. И не знают, что стоит отвернуться, как «соль» ножичком пырнет… Эту породу Родион Георгиевич изучил досконально.
Молодцом держался Герасим Растягаев, твердо стоял на том, что «пусть Никишка кладом делится или хоть вернет два рубля за мороку».
Теоретически такие подарки возможны. Не все же рыть носом землю, иногда случается легкий розыск. Но уж больно лихо вышло: сам собой, без всяких усилий, появляется не просто свидетель, а прямо-таки золото. Правда, «драгоценность» сомнительной пробы.
– Постой, братец, не пойму я тебя что-то, расскажи-ка ефе разок: куда ездил? – Народный стиль у Ванзарова выходил чисто. Это подтверждали многие арестованные мазурики.
– Значица, так… – Растягаев солидно прочистил горло. – Принял сундук с пассажиркой у Финского вокзала где-то до семи. Сначала поехали на Малую Конюшенную, постояли и отправились к углу Арсенальной и Полюстровской набережной. Там и высадил. Я чего сундук-то приметил, уж больно тяжел и чудного вида. Да и поездка веселая, туды-сюды. Правда, заплатила хорошо, не обидела.
– Кто, говорифь, заплатил? – изобразил удивление Родион Георгиевич.
– Да барыня, пассажирка то есть.
– Ты ж говорил, барина вез?
– Да что вы, господин хороший! Как есть барыня была… Я извиняюсь, а как насчет клада будет?
Ванзаров кивнул на сундук, который так и стоял в участке на прежнем месте:
– Сундук точно тот?
– Знамо дело! Приметный, хоть вещь бестолковая. А клад, значит, Никишке достанется?
Что же получается? Или извозчики путают, или один из них врет. Остается проверить наглядным способом.
Последовал приказ дежурному незамедлительно доставить субъекта, с которого ротмистр снимает протокол.
Никифор под конвоем Джуранского сник и даже бубнить перестал. Какие удары обрушила судьба на его голову, и думать боялся. А про себя зарекся: чтобы еще раз добровольно лезть в помощники полиции – да никогда в жизни.
Ванзаров подвинул шаткий стул. Примостившись на краешке, Пряников изготовился к худшему. В
– Расскажи, любезный, с какой барыней сундук вез? – без всякой строгости спросил Родион Георгиевич. Но послышался Никифору окончательный приговор: все, решили его извести, как есть, жаль, лошадь пропадет, мля.
– Что молчифь?
– Эта… чего… сами то… знаете…
– А ты Герасиму расскажи.
– Бабы… нет… да… от… господин… видели… И сундук его.
– Как он выглядел?
– Да уж так, ого… от…
– Что скажефь? – обратился Ванзаров к Герасиму.
– А то и скажу: барыню вез. Врать не обучен. Не то что иные…
Тут между извозчиками вспыхнул профессиональный диспут «О честности и о том, кто у кого деньги-сбрую одалживает, а возвернуть забывает». Спор славян между собою дошел до того, что Герасим разгоряченно вскочил, а Никифор сжал кулаки. Но тут не к месту встрял Джуранский с окриком, и боевой дух враз покинул соперников. Продолжать очный допрос стало бесполезно. А ротмистр был наказан уж тем, что ему предстояло разбираться и писать с него протокол.
Без спарринг-партнера Растягаев сник. Но лукавый прищур надежно скрывал пеленой его душонку.
Остается простой вывод: их было двое. Растягаев высадил пассажирку примерно в половине восьмого, а Пряников подхватил уже господина в этот же час. Дама привезла сундук от Финского вокзала через Малую Конюшенную к углу Арсенальной, а второй номер – обратно, к вокзалу. Но зачем возить «чурку» по кругу, передавать по эстафете, а потом бросать у извозчика? Где тут логика? Так следы не заметают.
– Во что была одета барыня?
– Платье черное, кружевное, шляпка такая же, перчатки до локтей.
– Это в такую-то жару?
– Как есть, черное, может, траур у ней…
– В который дом на Малой Конюфенной приезжали?
– Что на переулок смотрит.
Родион Георгиевич и глазом не моргнул, а только попросил:
– Опифи-ка мне, братец, барыню. Помнифь приметы…
Тут же, без колебаний, четко и ясно Герасим составил словесный портрет. Что любопытно: уже второй извозчик за день демонстрировал чудеса наблюдательности. Зной, что ли, так действует?
– Случаем, не знаефь, куда заходила в доме? – равнодушно спросил Ванзаров.
– Третий этаж, квартира слева.
– Зачем тебе сказала?
– Дак, донести попросила сверток бумазейный. Не очень чтоб тяжелый.
– Квартиру отпирала?
– Не могу знать. Я назад пошел, только на козлы сел – она и возвернулась. И сверток несет… Прощения просим, с кладом-то как будет?
Как быть с кладом – вопрос не главный. Куда сложнее ответить на другой: со слов извозчика выходило, что подъезжал он не куда-нибудь, а к дому Ванзарова. И пассажирка поднималась прямиком в его квартиру. И была она, по описанию, не кто иная, как супруга коллежского советника Софья Петровна.