Капитан Райли
Шрифт:
— Вся информация об операции «Апокалипсис», которой я располагаю, заключаются в той самой страничке, которую мы передали вчера в ваше консульство, — пояснил Алекс. — И я никак не ожидал, что вы отблагодарите меня таким образом, — добавил он, указывая на стянувшие его тело веревки.
Смит задумчиво почесал подбородок, не обратив внимания на упрек.
— И это все? У вас нет никаких других документов, где бы о ней упоминалось?
— Если бы я что-то знал, то давно бы вам рассказал. Поверьте, мне есть чем заняться и помимо того, чем сидеть здесь с вами.
Агент наклонился вперёд, застыв в нескольких сантиметрах от его лица. Его голубые глаза недоверчиво уставились на Алекса. После долгого молчания он покачал головой, затем поцокал языком, давая понять, что ответ Райли его глубоко разочаровал.
— Я считал вас более разумным человеком, капитан, — произнес он тихо. — К сожалению, вы сами толкаете меня к тем самым неприятным мерам. И можете мне поверить, для вас они окажутся еще более неприятными.
— Ну, в таком случае, это будет самый неприятный вечер в нашей с вами жизни, — улыбнулся Алекс, — поскольку я уже рассказал все, что мне известно.
— Капитан Райли, — бросил Смит, вставая, — нам хорошо известно, кто вы такой и чем занимаетесь. Кроме того, нам известно, что вы обладаете кое-какими весьма ценными документами, и я требую, чтобы вы немедленно нам их передали.
— Не знаю, о чем вы говорите, — тихо повторил Алекс.
— Не валяйте дурака, капитан. Несколько часов назад ваш человек доставил в наше консульство фрагмент некоего доклада. И теперь мы хотим... я хочу, чтобы вы отдали остальное.
Алекс покачал головой.
— Я вам уже сказал, что больше ничего не знаю. Это все, что у нас есть.
Смит лишь загадочно улыбнулся, не обратив внимания на его слова.
— Капитан Райли, у нас есть собственные... хм... источники информации. А потому даже не пытайтесь меня обмануть или что-то скрыть. Видите ли, — он внезапно сменил тон, и его голос зазвучал почти доверительно, — надеюсь, вы представляете наше удивление, когда мы обнаружили, что в футляре, который мы забрали у вас и где рассчитывали найти аппарат «Энигма» и документы, которые вы собирались передать Хуану Маршу, нет ничего, кроме старых газет и какого-то сломанного механизма.
— Поршня от компрессора.
— Как вы сказали?
— Этот сломанный механизм — деталь компрессора, который я собирался отдать в ремонт. Вы даже не представляете, как трудно найти новый.
— Да, конечно... Мы рассчитывали одновременно разобраться с вами, с «Энигмой» и бумагами, но хотя нам это причинило определенные неудобства, все же аппарат не является моей приоритетной задачей и не представляет настоящей проблемы. Ваше судно по-прежнему пришвартовано в порту, и мы в любую минуту сможем его обыскать и найти устройство. Но что для нас действительно важно — это чтобы вы рассказали все, что знаете об операции «Апокалипсис», и не сообщили ли о ней кому-то еще.
— Повторяю еще раз... Об операции «Апокалипсис» мне известно лишь то, что я прочитал на том листке, который отослал в ваше консульство... о чем я, по правде говоря, уже начинаю сожалеть.
— Прошу вас, капитан, будьте благоразумны.
— Если вы мне не верите, то почему бы вам не спросить у ваших... хм, источников? Я уверен, они это подтвердят.
Британский агент поднял кверху ладони, давая понять, что умывает руки.
— Ну что ж, — раздраженно заявил он, бросая на пол сигарету и давя ее носком ботинка. — Вынужден заявить, что я всеми силами старался этого избежать, но, к сожалению, придется прибегнуть к тому, что мне глубоко претит.
— Ну конечно. Я в этом не сомневаюсь.
Смит медленно и церемонно надел плащ и шляпу; затем, взглянув на Алекса в последний раз, подошел к двери и постучал. Дверь медленно открылась, визжа заржавевшими петлями.
В смежной комнате сквозь открытую дверь Алекс увидел четверых головорезов, с которыми Смит обменялся несколькими фразами на арабском. Трое тут же поднялись со стульев и с жестокими улыбками на лицах вошли в комнату.
Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы догадаться, что за этим последует. Одним из них был марокканец со сросшимися бровями; его сопровождали двое других, настолько похожих друг на друга, что, казалось, их отливали в одной форме. Правда, у одного был полон рот золотых зубов, а другой оказался почти совсем беззубым. Последний приблизился к Алексу и, обдавая его зловонным дыханием с запахами лука и петрушки, прошептал на ухо:
— Мой кузен Абдулла умереть в больница, потому что ты ранить его в живот, — его голос прозвучал, подобно шипению змеи. — Мистер Смит велеть мне помочь тебе вспомнить, пока он ужинать. Если ты вспомнить — хорошо, он больше платить. Если ты не вспомнить... — зловеще улыбнулся он, предвкушая предстоящее удовольствие, — я счастлив... потому что тогда ты заплатить за все... за все — сполна...
31
Чего нельзя было отнять у этой троицы малосимпатичных марокканцев, так это умения пытать. В искусстве причинять боль они собаку съели.
Вот уже полтора часа они усердно пытали Алекса. Сначала ему завязали рот, а потом принялись избивать деревянной линейкой, стараясь не оставить на теле живого места. Время от времени они помогали себе ногами или кулаками. Затем начали загонять ему под ногти иголки, после чего при помощи парикмахерского ножа стали наносить тонкие порезы, которые затем тщательно натирали солью и уксусом и, наконец, тем же ножом содрали ноготь с большого пальца правой руки. Безымянный палец и мизинец на левой уже были вывихнуты и торчали под немыслимыми углами, подобно сломанным веткам. Но сильнее всего пострадало лицо, после града ударов оно выглядело как лицо боксера-любителя после десятка раундов против Джо Луиса.
Просто невероятно, что все его зубы остались целы, но зато губы стали похожи на две раздутые колбасы, сочащиеся кровью, а лицо настолько распухло от ударов, особенно справа, что Алекс едва мог что-то разглядеть сквозь узкую щель меж воспаленных век.
К этому времени изо рта у него вынули кляп, поскольку у него уже не было сил не то что кричать, а даже просто говорить. Уже давно Алекс перешел черту невыносимой боли, за которой человек вообще перестает что-либо чувствовать, и каждый новый удар был для него теперь простой каплей в море. Существует определенный предел страданий, которые человек способен выдержать, прежде чем потеряет сознание или истечет кровью, и трое марокканцев, утверждавших, что во время гражданской войны сражались на стороне франкистов и стали настоящими экспертами по части пыток, поняли, что превысили этот предел, а потому решили остановиться и подождать, пока вернется Смит, чтобы продолжить допрос.