Капут
Шрифт:
– J’aime me tromper, de temps en temps [167] , – сказал Вестманн с иронией.
– J’adore le mot snap, – сказал де Фокса, поднимая бокал, – snap pour l’Allemagne, et snap pour l’Angleterre [168] .
– Snap pour l’Allemagne, – сказал Вестманн с забавной торжественностью, – et skoll pour l’Angleterre [169] .
Я тоже поднял бокал и сказал «snap» за Германию и «skoll» за Англию.
– Ты должен говорить за Германию не «snap», а «skoll», – сказал мне де Фокса, – Германия – союзник Италии.
167
Я иногда охотно ошибаюсь (фр.).
168
Обожаю
169
Snap за Германию и skoll за Англию (фр.).
– Лично я – не союзник Германии. Война, которую ведет Италия, это личная война Муссолини, а я не Муссолини, и ни один итальянец не есть Муссолини. Snap за Муссолини и Гитлера.
– Snap за Муссолини и Гитлера! – повторил де Фокса.
– И snap за Франко, – сказал я.
Де Фокса заколебался, потом сказал:
– Snap и за Франко тоже! – и повернувшись в Вестманну: – Знаете историю про партию в крикет, что разыграл Малапарте в Польше с генерал-губернатором Франком? – и рассказал о моем договоре с Франком и как я спокойно раскрыл ему, что раздал во время приезда Гиммлера в Варшаву письма и деньги, переданные польскими беженцами из Италии родным и близким в Польше.
– И Франк не выдал вас? – спросил Вестманн.
– Нет, не выдал, – ответил я.
– Ваша авантюра с Франком действительно из ряда вон, – сказал Вестманн, – он должен был передать вас гестапо. Приходится признать, что он удивительно повел себя с вами.
– Я был уверен, что он не предаст меня, – сказал я. – То, что могло показаться неосторожностью, было на самом деле мудрой предосторожностью. Дав ему понять, что считаю его джентльменом, я сделал Франка моим сообщником. Хотя позже он расквитался за мою искренность, заставив дорого заплатить за свое вынужденное сообщничество.
Я рассказал, как через несколько недель после моего отъезда из Варшавы он решительно апеллировал к итальянскому правительству, протестуя против нескольких моих статей о Польше, обвиняя меня в том, что я встал на сторону поляков. Он настаивал, чтобы я не только официально опроверг опубликованное, но и направил ему извинительное письмо. Но я был уже в безопасности в Финляндии и, конечно же, ответил ему «snap».
– Si j’avais 'et'e `a ta place, je lui aurais r'epondu merde [170] , – сказал де Фокса.
170
На твоем месте, я ответил бы ему: «Вы – дерьмо» (фр.).
– C’est un mot bien difficile `a prononcer, dans certains cas [171] , – заметил, смеясь, Вестманн.
– Vous me croyez donc incаpable de r'epondre `a un Allemand ce que Cambronne, `a Waterloo, a r'epondu `a un Anglais? [172] – сказал де Фокса с достоинством. Повернувшись ко мне, он добавил: – Ты угощаешь меня ужином, если я скажу немцу, что он – дерьмо?
– Ради Бога, Августин, подумай, ты же посол Испании, – ответил я со смехом, – одним этим словом ты втянешь испанский народ в войну с гитлеровской Германией!
171
Эти слова в некоторых случаях очень непросто произнести (фр.).
172
Вы считаете меня неспособным сказать немцу то, что при Ватерлоо Камбронн сказал англичанам? (фр.)
– Испанцы бросались в драку и за значительно меньшее. Я скажу «дерьмо» во имя Испании.
– Дождитесь, по крайней мере, пока Гитлер дойдет до Ватерлоо, – сказал Вестманн, – к несчастью, он только у Аустерлица.
– Нет, ждать я не могу, – сказал де Фокса и значительно прибавил: – Хорошо, я буду Камбронном при Аустерлице.
По счастью, в этот момент на стол подали блюдо с boules, шарами из мягкого теста, изумительно вкусными, которые сестры из монастыря Сакре-Кёр называют по-вольтерьянски «pets de none», «пуками монашки».
– Ce mets de nonne ne vous rapрelle rien [173] ? – спросил Вестманн де Фокса.
– Cela me rappelle l’Espagne, – сказал де Фокса серьезно. – L’Espagne est pleine de couvents et de pets de nonne. Comme catholique et comme Espagnol, j’appr'ecie beaucoup la d'elicatesse avec laquelle vous me rappelez mon pays [174] .
– Je ne faisais aucune allusion, ni `a l’Espagne ni `a la religion catholique, –
173
Это монашеское кушанье вам ничего не напоминают? (фр.)
174
Они напоминают мне Испанию. В Испании полно монастырей и пуков монашек. Как католик и испанец я высоко ценю деликатность, с какой вы напоминаете мне о моей стране (фр.).
175
Я не намекаю этим блюдом ни на Испанию, ни на католичество. Это монашеское блюдо напоминает мне детство. А вам оно не напоминает ваше детство? Дети его очень любят. А у нас в Швеции хоть и нет монастырей, но есть «пуки монашек». Это не возвращает вас в детство? (фр.)
– Vous avez une mani`ere charmante de rajeunir vos h^otes, – сказал де Фокса. – Ce mets exquis me fait penser `a l’immortelle jeunesse de l’Espagne. En tant qu’homme, je ne suis plus, h'elas! un enfant, mais en tant qu’Espagnol je suis jeune et immortel. Malheureusement on peut aussi ^etre jeune et pourri. Les peuples latins sont pourris [176] .
Он замолчал, уронив голову, потом резво встрепенулся и гордо сказал:
– C’est tout de m^eme une noble pourriture. Savez-vous ce que me disait l’autre jour un de nos amis de la L'egation de 'Etats-Unis? Nous parlions de la guerre, de la France, de l’Italie, de l’Espagne, et je lui disais que les peuples latins sont pourris. Il se peut que tout cela soit pourri, m’a-t-il r'epondu, mais ca sent bon [177] .
176
У вас очаровательная манера возвращать ваших гостей в детство. Этот отменный десерт заставляет думать о неувядающей юности Испании. И как ее сына, меня это тоже касается, увы! Как ее сын, и тем более испанец, я молод и развращен. К несчастью, можно быть молодым и уже развращенным. Латинские народы все развращены (фр.).
177
И все же это благородная развращенность. Знаете, что мне сказал позавчера один друг из посольства Соединенных Штатов? Мы разговаривали о войне, о Франции, Италии, Испании, и я сказал, что латинские народы прогнили. Он ответил, что, может, все и прогнило, но пахнет еще неплохо (фр.).
– Люблю Испанию, – сказал Вестманн.
– Я благодарен вам до глубины души за любовь к Испании, – сказал де Фокса и улыбнулся Вестманну сквозь ледяной блеск хрусталя. – Mais quelle Espagne aimez-vous? Celle de Dieu, ou celle des hommes? [178]
– Celle des hommes, naturellement [179] , – ответил Вестманн.
Граф де Фокса разочарованно взглянул на Вестманна.
– Вы тоже? – сказал он. – Северные люди любят в Испании только человеческое. А ведь все молодое и бессмертное в Испании принадлежит Богу. Нужно быть католиком, чтобы понять и полюбить Испанию подлинную, Испанию Господа. Ведь Господь – католик и испанец.
178
Но какую Испанию вы любите? Испанию Бога или людей? (фр.)
179
Испанию людей, конечно (фр.).
– Я протестант, – сказал Вестманн, – и меня очень удивило бы, если бы Господь оказался католиком. Но я ничего не имею против того, чтобы он был испанцем.
– Если Бог есть, он – испанец. Это не кощунство, это моя вера.
– Когда я через несколько месяцев вернусь в Испанию, – сказал Вестманн несколько иронично, – обещаю вам, дорогой де Фокса, посвятить больше времени Испании Господа и поменьше – человека.
– Надеюсь, – сказал де Фокса, – испанский Господь заинтересует вас больше гольфа в Пуэрта-де-Йерро.