Карфаген смеется

Муркок Майкл Джон

Моя комната от пола до потолка была окрашена в тускло–оранжевый цвет. Мебель оказалась того же оттенка. Серые простыни и раковина с отбитыми краями очень резко выделялись на этом фоне. Я бросил чемодан на кровать и отправился в ближайшую бакалейную лавку, чтобы купить самое необходимое и запастись едой, которую мог проглотить, не повредив израненные губы. Мое лицо начало ныть, когда кокаин перестал действовать. Все тело захлестывали нарастающие волны боли.

Я купил газету в киоске на углу, как только увидел заголовки. Газетчики были вне себя от восхищения, повествуя о громком скандале в рядах клана. Какой–то сомнительный дантист из Техаса, Хирам Эванс, провозгласил себя, как писали в статье, Имперским магом и заявил о намерении избавить клан от предателей, людей аморальных и сомнительных. Несколько минут спустя после успешного переворота Эдди Кларк был обвинен согласно законам Вольстеда и Манна [262] в распутстве и аморальном поведении; речь шла о событиях, произошедших несколько

лет назад. Миссис Моган описывали как женщину сомнительных моральных качеств, любовницу еврея–спекулянта. Полковник Симмонс вступил в конфликт с Эвансом. О майоре Синклере не упоминали. Я не знал, искалечили его, как меня, или же убили. Согласно репортерским отчетам, Кланкрест стал столь же зловещим, как двор Калигулы, заговорщики и убийцы прятались во всех коридорах. Клан, казалось, находился на грани распада. Я с недоверием отнесся к большей части прочитанного («Ножи для предателей клана», «Угроза смерти для Кларка и его сторонников»), но стало ясно: в Атланте у меня больше не осталось друзей.

262

Закон Манна (1910) — федеральный закон США о «белом рабстве», запрещавший перемещение между штатами женщин, преследовавших аморальные цели.

Расследование моего дела Министерством юстиции могло быть частью большой атаки на членов клана. Несомненно, предатели внутри ордена поставляли федералам информацию, большей частью приукрашенную или просто ложную, надеясь избежать обвинения. Вот почему Каллахан преследовал меня. И Бродманн, конечно, притворяясь полицейским, мог помогать ему, одновременно сообщая клану лживые сведения обо мне. Ситуация прояснялась. Любой человек, связанный с Кларком, Моган или даже Симмонсом, становился идеальной жертвой для охоты на ведьм. Клан, расколовшийся на фракции, больше не мог ничем помочь. Миссис Моган бросили на растерзание волкам. Она, в свою очередь, выдала им мои тайны. Теперь было бы чистейшим безумием попытаться снять со счетов деньги. Если я получу по чеку наличные, вероятно, Каллахан вскоре об этом узнает и быстро выследит меня. Если он действительно работает вместе с Бродманном, моя Немезида обязательно попытается разжечь ненависть клана. Возможно, мне следовало пробраться в Канаду, а оттуда направиться в Англию.

Но пока я соблюдал разумные предосторожности, Сан–Франциско, несмотря на возможное возвращение нежелательных воспоминаний, оставался для меня идеальным убежищем. Густо населенные склоны заполняли представители разных стран, богачи и бедняки, чудаки, сумасшедшие, калеки, нищие и самые разные преступники. В трущобах не творилось таких ужасных злодеяний, как в Галате, особняки казались чуть менее роскошными, чем в Стамбуле, но во всех прочих отношениях это был столь же вызывающий и разноликий город. Я сидел в своей комнате, смазывая раны бальзамом и антисептиком, ожидая того момента, когда следы побоев исчезнут и я приобрету если не презентабельный, то хотя бы непримечательный вид. Я решил обратиться за помощью к кузену Сантуччи, Винсу Потеччи из ресторана «Венеция». Я изучил купленную карту и обнаружил, что заведение располагалось совсем недалеко, на Тэйлор–стрит. Я мог добраться туда в трамвае. Поскольку Синклер и «Рыцарь–ястреб» исчезли (через много лет я узнал, что майор сбежал на своем корабле в Мексику и закончил жизнь, приобщая даго к радостям воздушных путешествий), мистер Потеччи остался моим единственным надежным знакомым в Америке. Я хотел, пока дела не придут в норму, на время возвратиться к старой работе вольнонаемного механика, но в то же время рассчитывал и на получение ссуды. Я готов был положиться на милость кузена Сантуччи.

Как только мои лицо и руки зажили и следы избиения стали почти незаметными, я отправился на Тэйлор–стрит, улицу возле рыбацких причалов, где в промежутках между зданиями виднелись снасти небольших кораблей. Здесь витал аппетитный запах свежих даров моря и недавно приготовленных омаров. Облака чаек висели над причалами, птицы кричали и вертелись, сражаясь за отбросы. Я отыскал ресторан и вручил записку сонной старухе, которая крепко сжала конверт обеими руками. Она зевнула и заверила меня, что все будет благополучно передано по назначению, Потом я пешком пошел обратно. Меня окружал обычный утренний Сан–Франциско, сквозь сырой туман пробивались тонкие лучи света. Я, по обыкновению, решил исследовать город. Я не хотел проводить много времени в постели. Мне следовало упражняться. Продвигаясь по небольшим улицам и переулкам в сторону отеля, я в конечном счете оказался в трущобах, где собирались наркоманы и пьяницы. Иногда мне что–то шептали из приоткрытых дверей, но, в общем, никто меня не беспокоил. Я свернул на Клей–стрит, осмотрел небольшой запущенный театр и с удивлением обнаружил, что с афиши мне улыбается миссис Корнелиус. Она была одной из трех девушек на фотографии, участницей кордебалета, рекламировавшей шоу под названием «Красотки из Блайти. Самое новое сенсационное шоу из Англии». Я рассмеялся. Кошмар подступал все ближе, и я поверил, что уже начались галлюцинации. Я заставил себя пройти несколько футов и осмотреть выставленные за пыльным окном холодные закуски, в то же время пытаясь собраться с мыслями. Я медленно приходил в себя. Как и большинство зданий в этом районе, театр был невысоким сооружением, пропитанным сыростью, — кирпичи расслаивалась, белая краска шелушилась. По какой–то нелепой

прихоти заведение именовалось «Русской комедией Страноффа». Я увидел рекламу фильмов и живых шоу. Мне пришло в голову, что, возможно, миссис Корнелиус смогла заключить контракт с киношниками: не приезжала в Сан–Франциско сама, а просто появлялась на экране. Я дернул дверь. Она была заперта, как и черный ход. Дневной спектакль начинался в половине третьего. Я в изумлении возвратился в отель Голдберга и уселся на узкую кровать, чтобы написать еще одну записку. Я предположил, что миссис Корнелиус работает в театре. Если мне не позволят пройти через служебный вход, то она, по крайней мере, сможет прочитать мое послание и впустить меня или передать ответ, когда освободится. Я еще раз порадовался спасительному инстинкту, который всегда приводил меня в большие города, где подобные совпадения были совершенно обычным делом. Миссис Корнелиус, мой ангел–хранитель, могла снова спасти меня. Надежда возродилась: мои теперешние обстоятельства — это просто мелкая неудача в карьере, которая при небольшом везении может снова пойти успешно.

Когда в два часа я подошел к служебному входу, меня никто не остановил. Я свободно блуждал по таинственному лабиринту заплесневелых, отделанных плиткой коридоров и наконец обнаружил раздевалки. Их было всего три. На одной висела вывеска «Актеры», на второй — «Актрисы», а на третьей — загадочные «Прочие». Я постучал в дверь дамской гардеробной и услышал знакомое английское хихиканье и повизгиванье.

Меня пригласили войти. Я повернул ручку двери и внезапно окунулся в хаос мишуры и дешевых ярких тканей, меня окутал запах пота, грима и резких духов. Держа в руке сигарету, еще не переодевшаяся для выступления, в великолепном розовом платье с несколькими зелеными деталями, миссис Корнелиус стояла, прислонившись к неоштукатуренной стене. Ее светлые волосы были по моде распущены, на губах — ярко–красная помада. От эффектной косметики она стала еще прекраснее, чем в Константинополе, во время нашей последней встречи.

Миссис Корнелиус узнала меня. Сначала она просто качала головой.

— Черт поб’ри, — сказала она. — ’лянь–ка, Иван! — Она захихикала. — Вовремя ты п’явился. Выгляишь не оч–то. А ты ведь го’орил, шо у тьбя ’се х’рошо, а! ’Ришел забрать мня в Голливуд?

Я нерешительно пробирался вперед — кругом царила суматоха. Я столкнулся с двумя другими молодыми женщинами. Наконец мне удалось поцеловать руку миссис Корнелиус.

— Вы остаетесь прекраснейшим созданием в мире!

Я был очарован, как всегда. Я не мог скрыть восторг. У меня за спиной хихикали и перешептывались тощие юные особы. Миссис Корнелиус наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. Ее аромат пьянил.

— Да п’рестань, Иван. Нам на сцену через десять минут выхо’ить! Однак’ не м’гу ’казать, шо не рада тьбя ви’ить. Очень рада, ’де ты был?

Настала моя очередь улыбнуться.

— О, где я только не был. В прошлом году — на гастролях.

— Шо? Играл?

— Можно и так сказать. Здесь это называют чтением лекций. А как давно вы здесь?

Она прибыла в Нью–Йорк прошлым летом. Шоу было заказано агентством, которое обещало, что они выступят во всех главных театрах.

— А замест то’о мы пляшем меж черт’выми киношками, п’ка они м’няют пленку. Шобы ’роклятые ’сетители не сбежали из дрянных залов! — Она пожала плечами, как будто отмахиваясь от разочарований со своим обычным добродушием. — Но по крайности мы работам. Эти янки — недурные зрители по большей части. Здесь у нас самые большие сборы с Фили–черт–ее-задери–дельфии. Мы п’лутчам деньги раз в неделю, п’том дого’оор продлеват. Не знаю, шо нам делать, если его не продлят. Эт’ малый, к’торый был нашим менеджером, сбежал в феврале в Бразилию, со вторым премьером. Дрянной маленький гомик!

Разговаривая со мной, она начала, с бессознательной грацией, переодеваться.

— И кто твой администратор?

— Я тоже в затруднительном положении. Директор сменился, контрактов нет. Я сейчас не у дел.

Она оглядела меня, держа сигарету в углу рта, и неодобрительно нахмурила брови:

— Ты шо, скот воровал, шо ли? Как эт’ струслось, Иван?

— Ковбои, — сказал я. — Мое последнее выступление прошло не слишком хорошо. В одном из тех западных городов.

— Да, — согласилась она, — обычно они сообтщат, када выступление идет не очень х’рошо. Так ты без работы, а? Ты за’седа мож присоединиться к нам. Видно, в прошлый раз ты выбрал хуж’ некуда. Я про менеджера.

Она аккуратно поправила колготки и украшенный блестками лифчик. Костюм ничем не отличался от тех, что были на ее приятельницах.

Ничего другого мне не оставалось. Я очень хотел находиться рядом с женщиной, которая всегда была моей самой надежной подругой. А между тем я не имел никакого опыта театральных выступлений. Я не знал, какова оплата и как договориться с дирекцией. Но я и на этот раз не сомневался, что быстро научусь. Я сказал, что у этой идеи есть свои плюсы. Казалось, миссис Корнелиус была приятно удивлена.

— Угости мня ужином после шоу, — сказала она, когда из зала донеслись искаженные звуки музыки. — И мы еще об этом п’говорим. — Она исчезла в темноте.

— О, пожалуйста, помогите нам! — поспешно прошептала последняя девочка, обращая ко мне огромные испуганные глаза.

Потом все трое помчались на сцену. Девушка, шедшая сзади, мне улыбнулась.

Той ночью мы с миссис Корнелиус ужинали в «Гонконг Вилли» на Грант–авеню.

— Эт правда твоя вина, — сказала она. — Ты писал все эти черт’вы письма, рассказ’вая, как тут х’рошо. Вот я и уцепилась за эт дело, да? Тьбе лучше обдумать то, шо я предлагаю.