Карибская эскапада
Шрифт:
Тут ещё выяснилось, что у Мари что-то с глазами случилось: не может их открыть, только приоткроет — тут же режет их нещадно, даже кричит от боли жуткой. Да и цвет волос её изменился: были такие шикарные — платиновые, а сейчас — то ли серые, то ли — седые.
Выяснилось, что в момент взрыва только она на Дракона смотрела, остальные — на Джедди пялились.
Уложили Мари на матрац, из наших курток и сюртуков наспех изготовленный, в аптечке капли какие-то глазные нашли, примочки.
Непросто это было сделать, даже напоминания о дисциплине и её обещаниях — моих приказов слушаться неукоснительно, не помогали,
С Мари я Капитана Зорго оставил — ухаживать и присматривать. Мужчина он силой физической не обделённый, вырваться от такого — женщине хрупкой, тем более с глазами больными, куда как непросто.
Все остальные, вслед за мной, вниз полезли, рюкзаки продовольствием и канистрами с водой нагрузив и медикаменты различные по карманам рассовав.
Спускаться — непросто совсем было: лесенка к стенке зала подземного прижимается вплотную, а стенка гладкая и скользкая, несколько раз ноги с деревянных ступеней соскальзывали, приходилось на руках висеть, ногами опору усиленно ища. Чувствую — открылась рана на плече, до конца не зажившая, кровь закапала. Насилу до конца дополз.
Спрыгнул с последней ступеньки — из штрека мне навстречу, шатаясь, Бернд выходит. Худой, бледный, с бородкой реденькой, одет в лохмотья неприглядные. Глаза воспалённые, красные, в гнойных подтёках. Идёт, на плечо индианки молоденькой опираясь.
— Брат! Брат!
Опущу я подробности? А? Не сериал голивудский, чай, снимаем…….
— А где наши, остальные? — Бернд вопрошает, — Папа — где, Мари? Она писала — что Лёха в Загадочном зале остался. А сама — где? Папа — почему его не вижу? Дракон — как вам его убить удалось? А Мари — где она?
Твою мать! Сколько можно — одно и то же трендеть и выспрашивать, словно магнитофон испорченный? Особенно, когда и не знаешь — что отвечать. То ли — правду, то ли — наоборот всё вовсе?
Тут ещё индианка эта — смотрит неотрывно и тревожно, симпатичная такая барышня — высокая, стройная, и личико милое достаточно, разве что — худое очень и измождённое.
Отвёл я Бернда в сторонку для разговора, а симпатяшке этой индейской, на испанском, велел Джека в штрек проводить — для оказания помощи больным и голодающим.
С видимой неохотой пошла, оборачиваясь, и на Бернда глазами собаки верной, посматривая. Не нравятся мне такие взгляды, Айна на Лёху точно так пылится. Возможно, и здесь история аналогичная место быть имеет, в смысле — с оттенками любовным. В данном случае — неуместными, к Бернду применительно, оттенками.
Джедди тем временем шустро в противоположный зал кинулся — место гибели доктора (и — Дракона, соответственно) осмотреть, свой талисман поискать.
Про Мари другу я очень коротко рассказал — мол, во время взрыва, с глазами что-то случилось, но примочки есть — полежат немного на глазах — всё пучком и будет.
Потом, чтобы время как-то потянуть, не сразу Бернду о смерти отца его сообщать, спрашиваю:
— Брат, а вот индианка эта хорошенькая, у тебя что, любовь с нею?
Ждал, похоже, Бернд этого вопроса, поэтому и ответил
— Нет, Андреас, ты же знаешь — я только Мари люблю. Тут другое. Помнишь, у Джека Лондона рассказ есть — "Тайна женской Души"?
— Конечно, — отвечаю, — Помню, отличный такой рассказ. Там в главного героя дочь вождя индейского влюбилась — сильно и безвозмездно, ничего взамен не требуя. Даже умерла потом — возлюбленного спасая. А он — и не просил её об этом, и, даже, о чувствах ответных — не намекал вовсе. Красивый — рассказ.
— В корень, друг мой, зришь, — Грустно Бернд вздыхает, — И здесь всё — один в один. Индианка эта, её — Нару зовут, действительно в меня влюбилась. И жизнь мне не раз спасала, и — вообще. Не давал я ей ни малейшего повода на ответные чувства надеяться, а ей, похоже, этого и не надо: я рядом — она и счастлива. А, может, притворяется, и надо ей всего-всего? Андрес? Как-то не хочется её обижать…..
Не успел я ответить, от того места, где лесенка верёвочная в зал опускалась, повизгивание раздалось, жалобное, щенячье.
Оборачиваюсь — Мари, с повязкой на глазах, покачиваясь, по направлению к нам бредёт,
руками за стенки зала держась. Интересно, а с Зорго что она сотворила? Жив ли?
Бернд жену свою узрел, охнул, побежал к ней, вернее, попытался побежать — упал от слабости, на четвереньках пополз.
Опущу я подробности? Правда? Не мелодраму слезливую, голивудский, чай, снимаем…
Сидят влюблённые, друг друга нашедшие, пройдя через тернии гадкие, обнимаются, целуются, шепчутся…
Идиллия сплошная — идиллистическая, как будто — одни они в этом Мире…
Две Души.Две Души — на Белом Свете,Больше — никого.Только месяц ярко светит.И вокруг — светло.Две Души — на Свете БеломСколько ни зови —Эхо лишь рисует мелом —На воде — круги.Нет ни серебра, ни — злата.Нет — других планет.Нет — ни бедных, ни — богатых,Нищих — тоже — нет.Да и женщин — нет в помине.Только вот — одна.Тихо дремлет у камина,Нежности — полна.Две Души на Белом Свете,Больше — никого.Да ещё — Бродяга-ветер,Что стучит в стекло……Слышу сзади — ещё один щенок заскулил коротко, и — затих.
Оборачиваюсь в очередной раз — уже зная, кого увижу.
Стоит эта Нару неподвижно — словно статуя каменная, лицо гримасой ужаса перекошено, рот приоткрыт, глаза круглые — одни такие зрачки сплошные.
Как бы эта красотка, приревновав, на Мари с ножом не бросилась
Подошёл осторожно, предварительно — чисто на всякий случай, пистолет с предохранителя сняв, за рукав осторожно подёргал. Бесполезно, барышня словно в сон летаргический впала.