Карл, герцог
Шрифт:
Когда впереди невидимый, но присутствующий, заявил о своём существовании призматический предмет, Карл замедлил шаги. Размеры угадывались плохо. Гроб, адская машина, Ковчег Завета, клавесин?
Герцог подошел к неопознанному объекту вплотную и легонько носканул его. Предмет поддался. Не очень легкий, не очень тяжелый. Это не гроб, не Ковчег Завета, не клавесин.
Карл решился, присел на корточки и возложил ладони на адскую машину. По отношению к любому артефакту всегда действует презумпция виновности, ибо неопознанное, неизвестное, непрозрачное легче вяжется с
Машина была облечена в форму маленького походного сундучка из твердого дерева, на стук отозвалась утробным погрюкиванием, по бокам имела вялую инкрустацию, а на крышке – два порванных металлических ушка. Когда-то здесь была ручка – и нет её.
Вот и пропажа Ганевье. Но как же раньше?.. И тогда, когда вместе с Ганевье здесь лазили, и час назад?..
Нести без ручки будет неудобно. Ну да ладно…
Карл кое-как пристроил под мышкой увесистую, но, к счастью, не очень широкую адскую машину и пошел дальше.
26
По его ощущениям, впереди не было никого и ничего, поэтому когда из мрака проступил золотистый контур льва, Карл остановился как вкопанный.
Герцог чуть помедлил и осенил льва крестным знаменем. Но от этого лев проступил из тьмы только явственней. Свой?
Карл прежде видел живого льва только один раз, в Остии. Но тот был рядом с этим как выцветший постер. Лев из Остии имел дурной запах, цвет старой подгнившей соломы, был весь больной и несчастный. Этот – жаркий, золотой, словно отлитый из солнечного расплава, с электрической гривой. Настоящий лев, оттиснутый в бытие с прецизионной скрижали своего эйдоса. Лев приоткрыл пасть и что-то сказал. Карл расслышал только слабый шелест – он продержался на пределе слышимости не более мгновения и, увы, сразу же превзошел его, канув в тишину. Но именно звук, а не созерцание алого львиного языка, уверил герцога в подлинности происходящего.
Лев расхохотался – Карл увидел бездонный отвор его зева, в котором блеснули звезды – и по-собачьи сел, с царской непосредственностью погрузив зад в гнилую водицу.
– Неужели увидели, Ваша Светлость? – дружелюбно спросил лев.
Следуя примеру своего собеседника, герцог опустил сундучок себе под ноги и сел на край крышки – подальше от порванных ушек.
– И даже услышал, – ответил Карл, стараясь, чтобы ответ прозвучал как можно тверже.
– Очень рад. Раньше было невозможно достучаться к Вам даже во снах.
– То ли дело Людовик, да? – подначил Карл, чувствуя себя куда вольготней, чем мог бы подумать, разыгрывая подобную сцену в воображении.
– Да, – кисло согласился лев. – Впрочем, у Его Величества другие гости. Вроде тех, что был у Вас на шее, но хуже.
Рука Карла метнулась к горлу, но вместо ожидаемого шарфа повстречала кожу. Свою, родную кожу.
– Я же сказал «был». Я его снял там, – лев выразительно взмахнул лапой, блеснули алмазные когти, – в королевской спальне.
– Благодарю, – машинально кивнул Карл. – А что… кто был у меня на шее?
– Экзекутор.
От вольготности не осталось и следа. К горлу подкатила тошнота. Герцог Бургундский мог лежать сейчас мертвым на полу королевской опочивальни и притом не по воле случая, а закономерно, точнее даже законно в высшем небесном смысле, ибо проклятие – как приговор суда, и его приводит в исполнение экзекутор. В свете этой жестокой метафизики вопрос о том, откуда взялось проклятие, прошел как-то мимо сознания герцога. Мало ли, проклятие… Это из-за Мартина, наверное.
– Понимаю, – с усилием кивнул Карл. – И не понимаю. Что за экзекутор? Меня душил король.
– Это Вы так считаете. А вот Его Величество, например, так не считает. Отчасти правы Вы, отчасти – король. Но, уверяю Вас, всё дело в экзекуторе. Пожалуй, он мог бы довести дело до конца, если бы не я. Ну и, конечно, если бы не Вы. Я имею в виду Ваш выбор, добровольный отказ от убийства короля. Вы, кстати, потому меня сейчас увидели и даже смогли услышать, что прошли на волос и от преступления, и от смерти, и при этом не оступились. Зная Вас, впрочем, могу предположить, что Вы продержитесь со мной ещё минут десять-двенадцать.
– Почему? – Карл немного обиделся.
– Потому что Вы очень, я бы сказал, телесный человек. Но здесь нет ничего дурного, – поспешил заверить лев. – К тому же, миллионы других людей не видят ничего до самой смерти. А некоторые – почти ничего и после неё.
– Потому что на них нет проклятия? – Карл горько усмехнулся.
– Вы плохо учили богословие. Нет, не поэтому.
Карл подумал, что говорят они довольно долго, но за исключением, пожалуй, шарфа, он пока не услышал ничего нового. А ведь зачем-то этот ангел ему открылся?
– Простите, Вы… ангел?
Лев скроил невозможную для своих мясоядущих собратьев мину – не то презрительную, не то ироничную.
– Нет, я не ангел. Если хотите каламбур – я пес святого Доминика.
Да, есть такая картинка. Какой-то святой в келье, и при нем лев. Но то ведь…
– А не Иеронима, простите? – Карлу было неловко поправлять своего собеседника, но герцогская природа брала своё.
– Нет, Доминика. У Иеронима тоже большая паства, но её сейчас здесь нет. Может, когда-нибудь увидите. Пойдем? – неожиданно заключил лев, подымаясь.
– Куда? – у Карла упало сердце.
– К выходу. Скоро светает.
Не дожидаясь ответа, лев обратился розой золотого пламени, а когда огненные струи стекли по его литым дюреровским бокам и незаметно растворились в воде, Карл увидел, что его собеседник обращен к нему задом.
– Идем, – облегченно вздохнул Карл.
Герцог поднялся на ноги и наклонился, чтобы прихватить сундучок.
– Нет, – строго сказал лев. – Это оставьте.
– Почему? – Карл не привык, чтобы к нему обращались в категорическом императиве, хоть бы и псы Доминика. – Здесь довольно значительная сумма, а в деньгах самих по себе нет ничего дурного. Более того, они послужат оправданию одного жадного, но незлого человека.