Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
В пригласительных билетах было написано:
«Доктор Карл Маркс и фрау Женни Маркс, урожденная фон Вестфален, имеют честь приветствовать Вас на балу, который они дают в своей резиденции по адресу:
Вилла Модена, 1, Мейтланд-Парк, Хэверсток-Хилл, Лондон
12 октября 1864 года». {52}
Женни рассказывала Эрнестине Либкнехт, что ее девочек часто приглашали на подобные вечера, но раньше у них не было возможности самим принимать гостей — и, стыдясь этого обстоятельства, они и сами перестали ездить на чужие балы. Нынешний праздник был достаточно пышным и роскошным, чтобы с лихвой вознаградить девушек за годы, когда они не могли выходить в свет из страха, что их друзья узнают — «доктор» Маркс революционер, и вся их семья влачит нищенское существование.
Комнаты наверху были отведены для музыки и танцев, а внизу столы ломились от изысканных яств. Через большие окна Вилла Модена прохожие могли видеть, как полсотни молодых людей и девушек в вечерних туалетах танцуют при свете газовых ламп и свечей — танцы продолжались до 4 утра и гордые, счастливые родители дебютанток вместе с Ленхен присоединились к празднику. Маркс любил танцевать, и среди подруг его дочерей у него были любимые партнерши. Женни — признанный эксперт по части светских мероприятий — объявила, что бал был «великолепен» и «имел большой успех». Еды осталось так много, что на следующий день семья устроила детский праздник для приятелей Тусси {53}.
Заключительным актом этого поворотного для Маркса года стало переизбрание Авраама Линкольна на пост президента Соединенных Штатов. Маркс был взволнован этим событием и написал Линкольну поздравительное письмо от имени Интернационала.
«С самого начала титанической схватки в Америке рабочие Европы инстинктивно почувствовали, что судьбы их класса связаны со звездным флагом. …Рабочие Европы твердо верят, что, подобно тому как американская война за независимость положила начало эре господства буржуазии, так американская война против рабства положит начало эре господства рабочего класса. Предвестие грядущей эпохи они усматривают в том, что на Авраама Линкольна, честного сына рабочего класса, пал жребий провести свою страну сквозь беспримерные бои за освобождение порабощенной расы и преобразование общественного строя». {54} [53]
53
Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 16.
Маркс был в восторге (он в течение нескольких месяцев говорил об этом в письмах), когда Линкольн ответил ему через посла США в Англии, Чарльза Фрэнсиса Адамса {55}. Адамс сказал, что Линкольн выразил «искреннюю надежду, что он окажется достойным доверия», которое оказали ему граждане его страны и люди во всем мире.
«Нации не существуют сами по себе, они должны обеспечивать благополучие и счастье всего человечества, должны уметь доброжелательно общаться и сосуществовать, подавая пример остальным. В этой связи Соединенные Штаты рассматривают свое участие в конфликте со сторонниками рабства как защиту неотъемлемых человеческих прав, и счастливы получить уверенную и неослабевающую поддержку пролетариата Европы в проведении именно такой национальной политики Америки». {56}
Лаура стала полноценным ассистентом отца в Британском музее {57}, работая с ним вместе, когда он достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы совершить прогулку до Грейт-Рассел-стрит — или самостоятельно, когда он вынужден был оставаться дома.
Эта изящно одетая 19-летняя молодая женщина с пышными каштановыми локонами и точеной фигуркой ежедневно сидела в читальном зале Британского музея. Забавно думать, какой молчаливый переполох она производила своим появлением в этом тихом заповеднике академических мужей. Собственно, она производила этот переполох везде, где бы ни появлялась. Один влюбленный воздыхатель упрашивал друзей Маркса передать Лауре письмо: «Скажите ей, что у меня есть 350 фунтов в год, 40 акров земли, и что я постараюсь связаться с ней в ближайшие дни. Я вчера ходил возле их дома, но внутрь так и не вошел, я боялся ее отца». {58}
Из Берлина Эрнестина Либкнехт сообщила, что один молодой человек влюбился в портрет Лауры {59}…
Лаура была младше Женнихен, но расцвела гораздо раньше; возвращение Маркса в политическую жизнь совпало с периодом ее созревания. К седым и громогласным друзьям отца дочери Маркса привыкли, но теперь на сцене появились новые персонажи: молодые французы.
Французские революционные традиции не умерли даже после поражения революции 1848 года и возвращения империи — далеко не умерли! Люди, сражавшиеся на тех баррикадах, стали легендарными героями для нынешних 20-летних, середины 60-х годов. Эти молодые люди росли на рассказах о восстаниях — как английские ребятишки растут на сказках о рыцарях — и мечты о благородной Революции были у них в крови. Два кумира этой восторженной молодежи — давние противники Маркса, Прудон и Бланки. Их идеи без конца обсуждались в Латинском квартале, где жила большая часть радикально настроенной молодежи — студенты, журналисты, художники, адвокаты, доктора. Они встречались, выпивали, курили, иногда — если вспоминали об этом — что-то ели…
Шарль Лонге бы одним из тех, кто часто пренебрегал обедами. Высокий, худой, с жидкой всклокоченной бородкой, он был, по словам одного из его современников, «самым ярким примером богемной молодежи, какой только можно было найти». {60}
Лонге родился в добропорядочной буржуазной семье, в Нормандии, а в Париже изучал античность и юриспруденцию, чтобы в будущем получить степень доктора права. Однако, оказавшись в Париже, он увлекся радикальной журналистикой, политикой — и Прудоном. Любимое кафе Лонге в Латинском квартале — «Brasserie Glacier», где он встречался со своими друзьями: Анатолем Франсом, Шарлем Бодлером и Жоржем Клемансо {61}. Именно благодаря Клемансо Лонге начал свою журналистскую деятельность и почти сразу заработал себе 4 месяца тюремного заключения {62}. Это его не испугало, и выйдя из тюрьмы, Лонге основал газету «Ля Рив Гош» («Левый Берег»), которая очень быстро стала самой влиятельной социалистической газетой в стране {63}. Это было первое французское издание, напечатавшее инаугурационное обращение Маркса от имени Интернационала — с 1847 года работы Маркса во Франции не печатались {64}. Вскоре после публикации Лонге посетил Лондон. Это было в феврале 1865, Шарлю Лонге только что исполнилось 26.
В этом же месяце в доме Маркса появился еще один молодой друг (так вспоминал он сам, хотя некоторые исследователи оспаривают дату). Это был 23-летний кубинец французского происхождения, которого звали Поль Лафарг; его семья владела обширными плантациями на Карибских островах {65}. В Лафарге смешались сразу несколько рас и культур — он был черным, белым, евреем, кубинцем, французом… смешанная и горячая кровь текла в его жилах.
Когда Лафарги переехали во Францию, то поселились в Бордо, где семья владела виноградниками. Поль переехал в Париж в 1861, чтобы поступить на медицинский, однако быстро увлекся революционными идеями и примкнул к студенческому движению. Он и Лонге познакомились, благодаря «Ля Рив Гош» и парижскому Интернационалу {66}, и хотя они оба были очень серьезными юношами, темпераменты у них были совершенно разные. Это означало, что по-настоящему сблизиться они так и не смогли, даже по прошествии лет, когда оба стали зятьями Маркса.
Лонге не оставил записей о первой встрече с Марксом и своих впечатлениях, но Лафарг это сделал. Он вспоминал, что Маркс работал над «Капиталом», когда Поль приехал на Вилла Модена с письмом от парижского отделения Интернационала. Хотя Маркс в то время был болен {67} (он писал Энгельсу, что в феврале его вновь мучили карбункулы {68}), он радушно встретил и тепло принял молодого гостя; он всегда очень хорошо относился к молодым людям (Лафарг вспоминает его слова: «Я должен воспитывать смену, которая продолжит коммунистическую пропаганду после меня» {69}.) Лафарг писал, что встретил его не Маркс-политик и агитатор, но Маркс-ученый, теоретик, одиноко сидящий в своем кабинете.
Это было на первом этаже дома. В кабинете было светло — свет падал из широкого окна, выходившего в парк. Напротив окна был камин, по обе стороны от него располагались тянувшиеся до самого потолка книжные полки, заполненные книгами, рукописями и газетами; посреди комнаты стоял небольшой стол (три на два фута), возле него деревянное кресло {70}.
За этим маленьким столом Маркс писал. В кабинете еще стоял кожаный диван, на котором Маркс отдыхал в полдень, а каминная полка была завалена книгами, сигарами, спичечными коробками и коробками с табаком, пресс-папье — а также фотографиями Женни, Энгельса, дочерей и Люпуса.