Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Маркс ответил Либкнехту, что не может принять предложение, потому что не является гражданином Пруссии (его ходатайства о возобновлении гражданства были отклонены). Однако, сидя в своем кабинете в Вилла Модена, Маркс был не на шутку заинтригован самой возможностью такого политического маневра; он вновь открывал политическую шахматную доску; сказав одному из членов партии, что было бы неплохо стать избранным президентом, он должен был затем публично объяснить, почему он не может принять эти полномочия — и это было с пониманием воспринято в Интернационале {32}. В конце концов, Маркс так и не был избран президентом, однако все равно выиграл — выйдя из тени и вновь укрепившись в качестве лидера и ведущего теоретика немецких социалистов и пролетариата, как только начал набирать новых рекрутов в Интернационал.
В конце октября Марксу принесли черновики программных документов, написанные во время тех встреч, на которых он не присутствовал. Он забраковал их, узнав стиль своего давнего соперника, Мадзини — сплошные клише и туманные формулировки ни о чем. Однако вместо того, чтобы открыто вступить в конфронтацию и навязать свои изменения в текстах, он использовал методы, которыми боролся с кельнскими цензорами: он взял измором своих собственных соратников. Во время встречи в доме Маркса он продержал членов Временного комитета до глубокой ночи, без умолку обсуждая какие-то незначительные вопросы. Измученные делегаты взмолились, наконец, об отдыхе — и оставили черновики Марксу до следующей встречи. Пока они отдыхали, Маркс работал. В тишине и уединении своего просторного кабинета он пишет собственное «Обращение к рабочему классу», полностью отказавшись от формулировок Мадзини и сократив 40 предложенных пунктов до десятка. Когда Временный комитет собрался вновь, его члены единогласно (и с облегчением) приняли вариант Маркса, попросив внести лишь два незначительных изменения {33}.
Десять страниц «Обращения» были шедевром краткости и емкости. На них Маркс кратко описывал то, что называл «приключениями» рабочего класса, и его достижения вопреки любому противодействию.
С 1848 года европейские страны испытывали беспрецедентные экономические развитие и рост. «Во всех этих странах увеличение богатства и власти концентрируется в руках класса собственников, и это “опьянило” его», — говорит Маркс, подчеркивая, что в то же время, в эту эпоху коммерческого успеха «смертность от голода выросла до такой степени, что стала обыденностью». Но Маркс говорит, что в этой проигрышной позиции рабочий класс поднялся на борьбу с новыми силами. Он воздает должное английским рабочим, которые выиграли борьбу за 10-часовой рабочий день, отмечая: «Это первый случай в истории политической экономии, когда средний класс был вынужден уступить классу рабочему».
Однако, говорит Маркс, только когда трудящиеся разных стран встанут бок о бок в единой борьбе за свое освобождение — которого они и должны добиться — они смогут успешно противостоять правящим классам и выиграть право на использование продукта собственного труда. Маркс отметил, что именно это утверждение привело к созданию Международного Товарищества Рабочих, которое отныне будет не только бороться за права пролетариата, но и влиять на международную политику. Рабочие одного государства не должны выступать против рабочих другого государства, не должны сражаться и гибнуть в войнах, которые однозначно служат интересам капиталистов. Закончил Маркс свой манифест уже знакомым призывом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» {34}
Трудно переоценить значение этого краткого документа, даже учитывая то, что пока он был известен лишь небольшому количеству людей, знающих о создании нового союза. Слова Маркса стали теоретической основой нового рабочего движения. В течение нескольких недель эту работу опубликовали в оппозиционных газетах по всей Европе, а также в Сент-Луисе, штат Миссури, где Вейдемейер и его товарищи по Союзной армии читали его на привалах и во время коротких передышек между боями с армией Конфедерации {35}.
На волне первых месяцев создания Интернационала дом Маркса стал «Мединой для эмигрантов», по словам Энгельса {36}. Среди первых посетителей был и Михаил Бакунин, с которым Маркс не виделся 16 лет. Теперь этот русский медведь стал легендой для целых поколений революционеров-анархистов и их еще более экстремистски настроенных последователей — нигилистов {37}.
После ареста под Дрезденом в 1849 году, когда Бакунин планировал теракт в городской ратуше, он был приговорен к смертной казни. Однако через полгода приговор заменили на пожизненное заключение, и Бакунин был передан в Австрию. В австрийской тюрьме его держали прикованным к стене камеры, пока в мае 1851 года военный суд вновь не признал его виновным в измене и приговорил к смертной казни через повешение. Однако в тот же день приговор вновь был изменен — и Бакунина экстрадировали в Россию, где он был помещен в знаменитую Петропавловскую крепость в Санкт-Петербурге {38}. За годы заключения в ужасающих условиях, особенно в России, он потерял почти все зубы, а мускулистое некогда тело превратилось в мешок дряблой плоти. Он стал гротескным великаном, насмешкой над тем человеком, который когда-то одним своим взглядом покорял женщин и подчинял своей воле мужчин {39}. Силы его были подорваны, как и его убеждения.
В 1858 году, благодаря ходатайству матери Бакунина, русский царь дал ему возможность выбора: остаться до конца жизни в тюрьме или провести остаток дней в Сибири. Единственное условие — он должен был подписать унизительное прошение, умоляя в нем царя об освобождении. Бакунин подписал — и под усиленной охраной отправился в долгое путешествие на восток страны {40}. В Сибири Бакунин, которому было уже за 40, женился на 18-летней дочери польского торговца. Это был странный во всех отношениях брак: Бакунин, как полагают, уже давно страдал импотенцией, однако ревновал свою молодую жену Антонию, словно одержимый {41}. Затем, три года спустя, в 1861-м он бежал из Сибири, оставив супругу, и на нескольких кораблях добрался до Японии. Он путешествовал через Сан-Франциско и Нью-Йорк, а затем, наконец, добрался до Англии, высадившись в Ливерпуле 27 декабря. Оттуда Бакунин переехал в Лондон и остановился в доме русского писателя Александра Герцена {42}.
В активной политической жизни Бакунин не участвовал с 1849 года, и многие его взгляды безнадежно устарели. Он не прошел того «взросления», которое пришлось пережить его бывшим соратникам, и потому, восстановив силы, он жаждал вернуться все в ту же битву на баррикадах, которую помнил по Дрездену. Законов он не признавал — только действия. Герцен писал: «В свои 50 он оставался все тем же неприкаянным студентом, ведущим бездомную, богемную жизнь [как в Париже], не заботясь о завтрашнем дне, презирая деньги, разбрасывая их бездумно, когда они у него появлялись, а затем занимая повсюду, когда они заканчивались». {43} Маркс описывает его: «Монстр, огромная масса дряблой плоти и жира. Он едва мог ходить под бременем собственного веса в 280 фунтов». {44}
Бакунин с 1861 года бывал в Лондоне наездами, однако Маркс, по всей видимости, об этом не знал, пока Бакунин не обратился к портному Лесснеру, чтобы обновить свой гардероб перед поездкой в Италию {45}. Маркс полагал, что Бакунин может быть полезным союзником в борьбе против Мадзини, поэтому и пригласил его к себе {46}. Грузная фигура Бакунина, увенчанная лихо сдвинутой набок шляпой, заполнила дверной проем дома Маркса вечером накануне его отъезда вместе с Антонией во Флоренцию {47}.
В 1840-е гг. отношения между Марксом и Бакуниным в Париже и Брюсселе были напряженными. Однако после их встречи в Лондоне Маркс писал Энгельсу: «Я должен сказать, что он мне очень понравился, гораздо больше, чем раньше… В целом я могу сказать, что он из числа тех немногих людей, кто за последние 16 лет продвинулся вперед, а не откатился назад».
Со своей вечной установкой «все или ничего» Бакунин пообещал полностью посвятить себя социализму и Интернационалу {48}.
Маркс уберег бы себя от множества несчастий, если бы увидел в альянсе с Бакуниным угрозу, а не поддержку общему делу. Как писал один из биографов Маркса, Маркс мечтал о построении нового лучшего общества на фундаменте старого. Бакунин же исповедовал уничтожение. Он мечтал полностью разрушить старый мир и строить новый на его дымящихся развалинах {49}.
Долгие годы одиночества и изоляции семьи Маркс миновали. Маркс снова активно участвовал в политике. Он был близок к завершению своего экономического труда, более не скованный обязательствами перед Дюнкером. Его труд должен был стать отдельной книгой под названием «Капитал». Даже дочери Маркса были теперь свободны от вынужденной самоизоляции. В октябре 1864 года они танцевали на своем первом в жизни балу {50} — вернее, так его называла Женни, хотя в понимании англичан настоящий бал должен был собрать сотни гостей, а в списке гостей Марксов было всего 50 имен. Это событие состоялось уже после «закрытия сезона» {51}, однако данное обстоятельство никак не смутило Марксов и не испортило радостного предвкушения праздника.