Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Об этом эпизоде можно было бы и не упоминать, но здесь стоит отметить, что пренебрежение Лафаргов к Лиссагарэ отдалило Тусси от Лауры на долгие годы. Собственно, их отношения навсегда утратили прежнюю теплоту. Непонятно, почему Лафарги вели себя подобным образом; никакого объяснения в семейных записях не сохранилось. Возможно, пути двух мужчин пересекались на журналистской стезе во Франции, и Лиссагарэ каким-то образом обидел Поля… а теперь Лафарг не смог удержаться от ответного оскорбления. А возможно, это именно Лауре было неприятно его присутствие. В ее нервном и отчаянном состоянии она, быть может, просто не могла смотреть на то, как очередной француз (у которого за душой нет ничего, кроме революционного авторитета) обольщает очередную из дочерей Маркса. Она смотрела на свою жизнь, на жизнь Женнихен — и не могла не видеть: вместо того, чтобы учиться на ошибках и стараться уйти от печального опыта собственной матери, они все по собственной воле выбирали такую же судьбу. (Женнихен даже рассказывала Лонге сон, в котором она заболела оспой, как и ее мать, и была настолько уродлива, что Шарль не захотел ее видеть.) {60}
Обе молодые семьи страдали от финансовых проблем. В Испании Лафарг промотал почти все наследство своего отца {61}. У него была английская лицензия врача, но он отказывался практиковать, говоря, что не имеет на это права, поскольку не спас троих своих детей. Это вынуждало их с Лаурой искать работу.
Маркс пытался помочь, искал для Лафарга работу даже в России, однако найти ее было очень трудно, и за нее мало платили {62}. В феврале Лафарг попытался заняться бизнесом, объединившись с другом Маркса еще с 1848 года, Эженом Дюпоном. Они собирались наладить производство латунных музыкальных инструментов на основе патента Дюпона, однако им не хватало стартовых средств, и затея провалилась {63}. Провалом закончилась и еще одна попытка, предпринятая Лафаргом вместе с социалистами Джорджем Муром и Бенжаменом Ле Муссю — на сей раз они хотели использовать патент на гравировку {64}. Тогда Маркс ненадолго вмешался, приняв на себя финансовые обязательства Лафарга, но к концу года сдался — и Энгельс был вынужден заплатить долги в сумме 150 фунтов {65}. Лафарг должен был бы сообразить, что у него нет таланта к бизнесу, но врожденный оптимизм брал верх — и он опять попробовал свои силы, на этот раз в фотолитографии, оборудовав мастерскую у себя на кухне и твердо надеясь получить, наконец, финансовую независимость {66}. Тем временем, пока муж пускался в эти бизнес-авантюры, Лаура терпеливо платила по счетам, зарабатывая частными уроками иностранного языка {67}.
Лонге тоже не мог найти работу. Постоянного места у него не было уже два года, со времен Коммуны, а Лондон был переполнен французами-беженцами, искавшими работу учителей {68}. Как и Лаура, Женнихен старалась поддерживать собственную семью, занимаясь преподаванием. Она расклеивала листовки по всем витринам близлежащих магазинов и рыскала по городу, предлагая свои услуги в качестве учителя иностранного языка или музыки — свои усилия она насмешливо называла «восхитительной битвой, более известной как борьба за выживание».
Отчасти виня себя в том, что Лонге не мог найти работу, Женнихен работала на износ. Она говорила Кугельманну, что в маленьком городе ей было бы легче, но «несмотря на замужество, сердце мое принадлежит тому месту, где находится мой отец, и жизнь в любом другом месте для меня — не жизнь. Тем не менее, если ничего не получится, я должна буду оставить его… Но «довлеет человеку днесь злоба его» — и я не хочу думать об этом заранее». {69}
Однако мадам Маркс относила неспособность Лонге найти работу к недостатку трудолюбия. В длинном письме Либкнехту она сетовала:
«Мы сейчас во всех отношениях искупаем наш юношеский энтузиазм в отношении Парижской Коммуны и ее беглецов (вернее сказать, политических бездельников). Я не стану вдаваться в детали, поскольку они не для письма». {70}
Возможно, говоря это, она имела в виду и Лиссагарэ.
В марте Маркс и Тусси отправились в Брайтон. Маркс был измотан работой над французским переводом «Капитала» и его вторым изданием для Мейснера. Французская версия должна была появиться в виде 44 выпусков, что затянуло и без того сложный процесс перевода более, чем на три года. Второе немецкое издание также должно было выходить по частям — в данном случае, в 9, между июлем 1872-го и апрелем 1873-го — после чего выйти единой книгой {71}. Для Маркса интенсивность рабочего процесса оказалась ничуть не меньше, чем при самом написании «Капитала». Он стал призраком в собственном доме. Вставал каждый день в 7 утра, выпивал несколько чашек крепкого черного кофе, затем работал в своем кабинете до полудня — в это время приезжал Генерал {72}, за что Женнихен называла их прогулки «марш-бросками на Пустошь» {73}. Затем, в 5 часов, обедали (Маркса обычно приходилось по 3 раза звать к столу), а затем, едва проглотив последний кусок, он возвращался в кабинет и работал до 2–3 часов ночи {74}.
Тусси тоже требовалась передышка; она была перегружена не работой, а чувствами. Теперь ей исполнилось 18, и она страстно переживала запретную влюбленность. Ее семья знала о Лиссагарэ, однако отец прибегнул к крайне редко применявшемуся в семье праву вето — и встал на пути ее предполагаемого счастья. Возможно, Маркс думал, что вдали от Лондона он сможет мягко убедить Тусси, что этот брак не состоится. Однако сила его убеждения потерпела крах, и возмущенная Тусси объявила отцу, что остается в Брайтоне и постарается найти здесь работу учителя. Возможно, Маркс был поражен таким поворотом событий — но предположил, что переезд в Брайтон поможет Тусси быстрее расстаться с Лисса, и потому согласился. Однако Женни прекрасно видела, что решение ее младшей дочери таит в себе массу опасностей. В мае и июне она послала Тусси огромное количество писем, содержащих осторожные и ласковые увещевания {75}. Она пыталась уверить дочь, что понимает, как она «жаждет работы и независимости — единственных вещей, которые помогут преодолеть страдания и тревогу, вызванные сложившейся ситуацией». {76} И снова, вспомнив свою запретную любовь к Марксу, Женни писала:
«Будь храброй, будь отважной. Не позволяй этому страшному кризису сломить тебя. Поверь мне, несмотря на то, что ты думаешь обратное — никто не понимает тебя лучше, чем я». {77}
Женни многое недоговаривала, но частота и срочность ее писем ясно показывали, что она понимает, каково сейчас Тусси, и какое влияние может оказать этот стресс — а еще хуже того, депрессия — может оказать на здоровье дочери (собственные депрессии Женни, не говоря уж о переживаниях за Маркса, часто проявлялись именно в виде физического недомогания). Также она волновалась за то, что Тусси может совершить необдуманные шаги, если вообразит, что ее не любят или не понимают.
В мае Тусси начала преподавать немецкий и французский в семинарии для молодых женщин {78}. Однако менее, чем через месяц, она начала кашлять кровью, и Женни кинулась в Брайтон, чтобы быть рядом с ней. Она обнаружила, что дочь действительно больна, но наотрез отказывается слушать ее мольбы о возвращении в Лондон {79}. Кроме того, от одной из учениц семинарии Женни узнала, что некий человек, которого они называли «жених Тусси», несколько раз навещал ее, и ему было это позволено, поскольку они помолвлены. Чтобы спасти дочь от позора, Женни не стала прояснять их настоящие отношения с Лиссагарэ; не сказала она об этом и Марксу. Она знала, что он планировал написать Тусси о Лиссагарэ, и новая информация могла только подкинуть топлива в разгоравшийся пожар {80}.
На самом деле Маркс написал два письма, одно Тусси и одно — Лиссагарэ, но поскольку ни одно из них не сохранилось, неизвестно, о чем в них говорилось {81}. Единственный намек на содержание можно найти в написанном много позже письме Энгельсу, когда Маркс пересказывает ответ Тусси. Она упрекала отца в несправедливости, однако он сказал ей в ответ: «Я ничего от него [Лиссагарэ] не требовал, кроме доказательств — а не слов! — что он лучше, чем его репутация, и что у меня есть причины полагаться на него». Маркс пишет Энгельсу:
«Проклятое несчастье заключается в том, что я должен быть очень осмотрителен и снисходителен из-за моего ребенка. Я не буду отвечать, пока не посоветуюсь с тобой. Держи письмо при себе». {82}
Тем временем Женни пыталась выманить Тусси из Брайтона, подальше от Маркса и Энгельса, подальше от Лиссагарэ, предложив ей сопровождать Ленхен в Германию, в июне этого года. Тусси, казалось, понравилась это идея, и она была готова забыть о работе {83}. Разумеется, директриса семинарии была возмущена желанием девушки устроить себе каникулы в середине учебного года и написала весьма надменное письмо Женни, в котором заявила, что «очень удивлена и возмущена» подобной новостью. Женни, не имевшая никакого понятия о том, что такое рабочий график, парировала: «Я тоже весьма раздосадована тем, что вы отказываетесь пощадить мою дочь». {84}