Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Франциска Кугельманн была на несколько лет младше Тусси, и ни она, ни ее мать, Гертруда, не одобряли поведение Тусси и то, что отец ей так много позволяет. Франциска описывает платье Тусси, как элегантное, но слишком вызывающее (Маркс, по ее словам, защищал свою дочь, говоря, что «молодые женщины должны себя украшать»). Дамы Кугельманн находили Тусси слишком прямолинейной («она говорит прямо в лицо все, что думает — даже о том, что ей не нравится в человеке»). Кроме того, их шокировали ее манеры («она курит за столом в ресторане и читает газеты»). Тусси еще и сама подала повод для сплетен, показав Гертруде письмо от Лиссагарэ, подписанное «моей маленькой жене» {122}.
Возможно, возмущение поведением Тусси было отчасти связано с тем, что сама
Покинув Карлсбад и стараясь забыть неприятный осадок от общения с Кугельманном, Маркс повез дочь по тем местам, где когда-то проходил их с Женни медовый месяц. Кром того, он хотел повидать старых друзей и пообщаться с новыми членами партии {124}. Остановившись в Лейпциге для встречи с Либкнехтом, Маркс узнал, что из тюрьмы должен выйти 25-летний социал-демократ Вильгельм Блос. К удивлению молодого человека, у ворот тюрьмы в день освобождения его ждали Либкнехт, его сын и красивая молодая женщина под руку с седовласым джентльменом. «Я узнал его немедленно по не раз виденному портрету: это был Карл Маркс». {125}
Отец и дочь сделали еще две остановки. Одну — чтобы повидаться с издателем Мейснером в Гамбурге, другую — для встречи с Эдгаром фон Вестфален в Берлине. Прожив полгода на Вилла Модена и восстановившись после участия в американской Гражданской войне, Эдгар вернулся домой, к семье в Германию — он по-прежнему оставался верным последователем Маркса, но был полностью материально зависим от наиболее реакционной части своего семейства.
Сумев избежать опасности быть задержанными, Маркс и Тусси оставались в Берлине три дня, встречаясь с Эдгаром и бродя по памятным для Маркса местам. Позднее Эдгар рассказывал, что полиция нагрянула в отель в поисках Маркса через час после того, как они с Тусси выписались из него {126}.
Отец и дочь вернулись в Лондон отдохнувшими и успокоившимися. Возможно, Карлсбад и не исцелил до конца их тела, но успокоил души, и теперь они были готовы вернуться к работе. Что еще важнее, они оба примирились в отношении Лиссагарэ. Похоже, Маркс принял тот факт (хотя бы временно), что его 18-летняя дочь добилась того, чего не могли сделать политические противники и соперники по революции — переспорила Маркса. Он продолжал возражать против ее помолвки, но единственным выходом было оставить все, как есть, и надеяться, что Тусси сама проявит мудрость и прекратит эти отношения. Видя страдания двух других своих дочерей, Маркс наверняка мечтал, чтобы подобную мудрость проявили и они…
40. Лондон, 1875
В этом отношении я не такой стоик, как в других вещах, и семейные несчастья обходятся мне всегда дорого. Чем больше живешь, как живу я, почти совершенно замкнуто от внешнего мира, тем уже становится круг твоих душевных переживаний.
Горе Женнихен было глубоким и безутешным. Ее дитя было похоронено на кладбище Хайгейт, которое было видно из окна ее спальни. Могила Каро была и достаточно близко, чтобы утешить Женнихен мыслью, что ее сын все еще рядом — и слишком близко, чтобы она могла избавиться от чувства скорби и вины. Она говорила Лонге, что представляет их «бедную маленькую птичку в сырой, холодной земле» — и тогда ей хочется, чтобы они с Шарлем оба «оказались бы там с ним вместе». {2}
79
Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 33.
Улицы, магазины, люди — все было наполнено образами и воспоминаниями, каждый темноволосый мальчик заставлял сердце Женнихен сжиматься и думать о том, каким бы мог вырасти ее малыш Каро. Физически она окрепла — но душа ее страдала невыносимо {3}. Как и ее отец, Женнихен выяснила, что физическая боль помогает перенести боль душевную, и с тех пор почти радовалась тому, что у нее болит сердце.
Энгельс и Лиззи сделали, что смогли, на протяжении первых недель после смерти Каро, чтобы хоть как-то отвлечь Женнихен. Энгельс был уверен, что она провела над кроваткой малыша слишком много бессонных ночей, и в своей обычной уверенной манере сказал Марксу, что отдых ее исцелит {4}. Но Женнихен рассказывала Лонге, что прилагает все силы для того, чтобы прятать свои истинные чувства.
«Я ношу обычную свою маску, и так стараюсь не испортить друзьям их пребывание здесь своим отчаянным выражением лица».
Она считала дни и часы до возвращения в Лондон. Дни казались неделями, недели — месяцами {5}. С Джерси она писала мужу:
«Так странно, что спокойная и радостная красота этого летнего, солнечного острова заставляет меня тосковать все отчаяннее и безнадежнее. Вчера мы проезжали прелестную деревеньку; мы ехали по дубовой аллее, и ветви гигантских деревьев нависали над ней, словно шатер; проезжали мимо яркой зелени каштанов и вязов — мимо всего этого бушующего великолепия природы, какое мне вряд ли доводилось видеть раньше… И все же, мой дорогой Шарль, вся эта красота форм и буйство цвета не приносят мне никакой радости… Снова и снова я закрываю глаза — и душа моя отдыхает на тихих лужайках Хайгейта {6}. Все мои надежды, вся моя радость похоронены в холодной могиле {7}».
Недели спустя, ее настроение не меняется, и она признается:
«С каждым днем, с каждым часом я все сильнее чувствую, как мы несчастливы. {8}»
Овдовевшая мать Лонге, Фелисите, приезжала в Лондон, когда родился Каро, а потом регулярно переписывалась с Шарлем, Женнихен и Женни. Она делала все, что было в ее силах, чтобы помочь молодой паре материально, и после смерти Каро написала Женни гневное письмо, в котором фактически обвиняла их с Марксом в том, что они не сделали для своей дочери того же. Женни ответила со всей откровенностью:
«Вы считаете, что наша дочь не должна была оставлять наш дом, и что все вместе мы могли бы прожить более экономно, чем по раздельности. Что касается финансовой стороны дела, я с вами полностью согласна — ясно, как день, что две семьи потратят меньше денег, живя под одной крышей. Однако есть и соображения не денежного характера. Честно говоря, мой муж и я (прожив очень бурную жизнь, полную забот и разочарований) нуждаемся и — осмелюсь сказать — заслужили покой и отдых, в особенности мой муж, не знавший их и страдавший от этого много лет. Мы хотели бы пожить, ни в чем себе не отказывая и ни в чем не ограничивая. Мы ценим домашний комфорт, мелкие радости жизни, размеренный распорядок, совместные обеды, сон и т. д. — в соответствии с нашими собственными привычками. Это то, что я говорю о пожилых людях, но и молодым хочется того же. Каждый хочет жить по-своему, самостоятельно. Кроме того, есть люди, которые никогда не используют заложенный в них потенциал способностей, таланта и энергии, если их не ограничить в какой-то момент в материальных ресурсах. Вот почему я предпочитаю английскую систему воспитания немецкой и французской. В Англии родители дают своим детям воспитание и образование, сообразно своим возможностям и положению. С 16 до 21 года молодые люди учатся сами зарабатывать деньги, и во многих случаях родители (даже если они богаты) не оказывают им никакой материальной помощи. Это чувство независимости очень влияет на молодые умы и помогает их развитию».