Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Они вернулись в Германию тихо {53}, вооруженные лишь Коммунистическим манифестом и листовками, которые написали Маркс и Энгельс, озаглавленными «Требования Коммунистической партии в Германии». В них говорилось об объединенной Германии, всеобщем праве голосования для мужчин, оплате труда законодателей (чтобы исключить для них возможность служить только богатым), всеобщем вооружении граждан, отмене всех феодальных долгов и обременений, национализации княжеских и феодальных владений, создании центрального банка и бумажных денег, отделении церкви от государства, ограничении права наследования, праве на труд и о бесплатном всеобщем образовании {54}. Этот документ, который вряд ли можно счесть особенно радикальным сегодня, стал буквально еретическим для европейских монархий середины XIX века. Маркс, Женни, трое детей, Ленхен, Энгельс и Эрнст Дронке (писатель, ранее бежавший из тюрьмы в Германии) выехали из Парижа 6 апреля. Семье выдали визу на один год, в Майнц, но Марксы пробыли там всего два дня. Энгельс и Дронке разъехались по своим намеченным городам, Женни и Ленхен с детьми уехали в Трир, а Маркс направился в Кельн {55}.
Энгельс навал это вторым актом борьбы {56}.
15. Кельн, 1848
Радикальная революция и всеобщее равенство людей — это не утопическая мечта для Германии. Утопия — это частичная, только политическая революция, которая не затронет столпов общества.
Маркс не был в Кельне 5 лет, но нашел, что жизнь там мало изменилась.
Предприниматели, задавленные правительством в 1843 году, все еще оставались в плачевном положении. Рабочие, считавшие себя двойными жертвами — властей и буржуазии, оставались все теми же жертвами. Единственные реальные изменения произошли за последний месяц. Цензура была отменена после восстания в Берлине 18 марта, и писатели наконец-то могли сказать, что они удовлетворены. Трое из коллег Маркса — Мозес Гесс, Георг Веерт и Генрих Бюргерс — пытались продолжить начатое Марксом издание газеты «Neue Rheinische Zeitung», или «Новая Рейнская Газета» {2}. Любимым оружием Маркса всегда была именно газета, и он был рад узнать об этих попытках. Не менее рад он был узнать, что взошли семена коммунизма, посеянные им еще за месяц до его приезда в Германию. 3 марта Андреас Готтшальк, знаменитый среди бедноты доктор, а также два бывших лейтенанта прусской армии, Август Виллих и Фриц Аннеке, организовали коммунистическое восстание, собрав 5 тысяч человек у стен мэрии, чтобы выдвинуть свои требования. Усилия их не увенчались успехом, закончившись арестом организаторов, однако организация была создана, и когда после всеобщей амнистии трое мужчин были освобождены из тюрьмы, они вернулись в Кельн, чтобы создать там новую рабочую организацию. К апрелю она насчитывала 8 тысяч членов {3}. Маркс практически немедленно разошелся с Готтшальком в вопросах тактики. Готтшальк предпочитал пламенную риторику и речи о правах рабочих, а также ратовал за создание народной вооруженной милиции — подобные планы пугали средний класс Германии, который опасался, что утратит свои только что завоеванные права под напором требований более многочисленных низших классов. Однако Маркс считал, что темп изменений в обществе был невысок, историческое развитие шло медленно, и потому сначала своих прав и должен был добиться именно средний класс, а потом уже пролетариат. В любом случае пролетариат как класс практически не существовал тогда в Германии. Количество людей, занятых физическим трудом, было велико, но они были дезорганизованы и не осознавали собственные силы. Для поддержки целей этой группы населения Маркс считал необходимым работать в интересах среднего класса и основ демократии. Рассматривая предстоящие выборы в качестве именно такой возможности, он призывал обеспечить победу демократическим кандидатам, чтобы не дать реакционерам затормозить ход реформ. Маркс настаивал, что любая газета, которую он и его соратники будут издавать в Кельне, должна быть демократической, а не коммунистической, потому что в немецкой демократии таился огромный потенциал {4}. Если бы они начали издавать ультрарадикальную газету, то, по словам Энгельса, «нам бы ничего не оставалось, кроме как проповедовать коммунизм в небольшом провинциальном издании, организовав крошечную секту вместо большой активной партии» {5}.
Прагматичный подход — не то, чем славился Маркс в бытность свою редактором «Rheinische Zeitung», когда он отказался публиковать коммунистические идеи «Свободных», потому что счел их слишком непрактичными, слишком теоретическими для читателя среднего класса. Он вернулся в Пруссию с намерением тихо работать и распространять свои идеи по всему государству, чтобы в конечном итоге направить Германский союз по пути реформ. Он понимал деликатность момента: слишком резкие изменения могли отпугнуть средний класс, повернув его к надежному и проверенному прошлому и плохим, но до боли знакомым порядкам.
Некоторые коллеги Маркса полагали, что он занял слишком умеренную позицию. Другие, включая официальные власти, видели в нем опасного радикала — оба этих обстоятельства осложняли ему и без того сложный процесс возвращения прусского гражданства, что Маркс пытался сделать с момента приезда в Кельн 6 апреля. Без этого Карл Маркс находился под постоянной угрозой высылки из страны. Женни планировала ждать окончания всех формальных процедур в Трире. Однако ничего не происходило, и она собрала всю семью — 4-летнюю Женнихен, 2-летнюю Лауру и годовалого Эдгара — и 7 июня приехала в Кельн. К этому времени Маркс выиграл битву с Мозесом Гессом за контроль над «Neue Rheinische Zeitung» (частично — путем финансирования газеты из собственных средств) и согласовал политику газеты с членами Союза коммунистов в Брюсселе и Париже. Его назначили главным редактором {8}.
Рональд Дэниэлс, кельнский врач, помогал Марксу и Женни найти квартиру в Кельне — на Сесилиенштрассе, 7, рядом с редакцией газеты {9}. Расположение квартиры было очень удобным — всего в нескольких кварталах от Рейна, в центре коммерческого квартала Кельна. Кроме того, это было красивое место — совсем рядом с площадью Хьюмаркт, окруженной роскошными особняками-дворцами новых буржуа. Нельзя, впрочем, сказать, что здесь было спокойно и безопасно — совсем рядом был расквартирован прусский гарнизон в 8 тысяч штыков. От рассвета до заката раздавался грохот колес, грузили ящики с оружием и боеприпасами, лязгали затворы {10}. Солдаты деловито сновали повсюду — было ясно, что гарнизон готовится к действиям. Но против кого? Правительство туманно намекало на возможность нападения извне, но Энгельс был уверен, что армия готовится к борьбе с внутренним врагом {11}.
В жалкой попытке противостоять возможному насилию редакция газеты тоже вооружилась: 8 винтовок со штыками и 250 патронов к ним. Энгельс называл редакцию крепостью. Впрочем, если огневая мощь этой крошечной крепости была ничтожна по сравнению с окружающими ее войсками, мужество ее было неизмеримо. Маркс начал носить при себе оружие {12}.
Таково было положение свободной прессы в Пруссии, когда 1 июня 1848 года вышел первый номер «Neue Rheinische Zeitung», провозгласившей себя «органом демократии» {13}. Правильнее было бы назваться «органом родовых мук демократии». Часто используя репортажи коллег с места «боевых действий», газета методично описывала ежедневно меняющийся облик европейского общества, по мере того как рушились правительства, а на их место приходили оппозиционные партии. Маркс считал одной из важнейших задач газеты воспитание и образование отсталых масс населения Германии путем информирования о положении дел в странах, где стремление к демократии прогрессировало, — чтобы подготовить и их к следующему этапу политического и социального развития.
Однако новости из Европы обескураживали. Это была история не побед, а отступления.
С февраля по июнь эйфория первых дней революции исчезла, ей на смену пришли противоречия, в значительной степени обусловленные недоверием классов друг другу. Средний класс считал победу своим достижением, однако опасался, что низшие классы, ставшие мускулами революционной борьбы, потребуют свою долю добычи. Дворянство опасалось потери политической власти и экономических привилегий — поскольку большинство в правительстве теперь составлял средний класс, чему способствовало введение общего избирательного права. Крестьяне в деревне боялись среднего класса, который собирал с них налоги, чтобы иметь достаточно средств для усмирения недовольства в голодающих городах.
Оказалось, что свержение прежнего правительства — самая легкая часть революции. Наведение порядка было гораздо сложнее, а временами и попросту невозможно. Во Франции председательство во Временном правительстве — в качестве символического жеста — было передано 80-летнему ветерану революции. Однако аристократ и поэт Альфонс Мари Луи де Ламартин в действительности был голосом нового режима и его руководящим духом.
Ламартин был республиканцем, и его ораторское искусство многие признавали оружием не менее действенным, чем винтовка. На него пало нелегкое бремя — контролировать амбициозных мужчин, вошедших во Временное правительство {14}. Среди его соратников были социалист Луи Блан, журналист Флокон, Ледрю-Роллен (радикал и организатор банкетов накануне 24 февраля) и простой рабочий, известный под именем Альберт (настоящее имя — Александр Мартин) {15}.
Результатом стал хаос. Ни одного из этих мужчин было невозможно контролировать, каждый из них по-своему видел ситуацию и то, как должно выглядеть новое правительство {16}.
Тем не менее список достижений Временного правительства за период с 24 февраля по 23 апреля (день всеобщих выборов) впечатлял: отмена рабства в колониях, всеобщее избирательное право для мужчин, свобода собраний и прессы; создание национальных мастерских, чтобы гарантировать занятость; сокращенный рабочий день, отмена смертной казни за политические преступления — и это лишь часть сделанного! {17}
Но независимо от величины этого списка кто-то все равно остался не удовлетворен. Напряженность и обида в обществе росли. В сельской местности, например, где исторически питали недоверие к Парижу, крестьяне были разочарованы, что Временное правительство не отменило решений 1827 года, когда крестьянство было лишено некоторых общинных прав, в частности — на пресловутый безвозмездный сбор валежника. Это разочарование быстро переросло в возмущение, когда правительство установило 45 %-ный налог на землю, чтобы облегчить положение капитала, чей кризис был усугублен восстанием.