Карлики-великаны
Шрифт:
– Потому что Хрюндигильда Брудерсдоттер, неужели нельзя догадаться?
– Лысюка не на шутку рассердилась.
– Так вас же зовут…
– Какая разница, как меня зовут? – Закинув ногу на ногу, Нямня
Назуковна оглядела себя, решительным движением поправила бюстгальтер и одернула платье. – Он мне все равно больше идет.
Люлик потряс головой, избавляясь от наваждения, и поставил вопрос корректнее:
– А что вы в ручках держите?
– Ах, это! – Девица ласково погладила тёшшу. – Это кувалда.
– Железная? – уточнил капитан.
– Не вся, – посчитала нужным объяснить Лысюка. – Рукоятка деревянная.
– Так какого черта ты рядом с компасом делаешь? – На компасе от децибел лопнуло стекло.
Лысюку как ветром сдуло.
Оставшись один, Касимсот мог совершенно спокойно предаваться панике.
Компас испорчен, звезд не видно, управление отсутствует, бриллианты потеряны… и самое поганое – Лысюка хочет замуж за Мумукина.
– Надеюсь, что ему сейчас плохо, – сказал Люлик и успокоился. По крайней мере на пароходе шторм пережить гораздо легче, чем на шлюпке.
– Лю-улик!.. Ау-у! – орал охрипший уже Тургений. – Помоги-ите!..
Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Умиротворяюще шелестели волны, орали чайки, Люлик, разумеется, слышать Мумукина не мог, да и вряд ли хотел, ибо пароход “Ботаник” и сам в данный момент не мог определиться со своим положением в пространстве.
Бурю, кстати, Мумукин с Трефаилом перенесли на удивление легко – забились в кубрик, накрылись одеялами и пили обнаруженную под лавкой угольную настойку “Самый Гон”. Едва друзья напились до той степени, когда качает лежа, головокружение в голове вошло в резонанс с колебаниями волн – и качка перестала чувствоваться. Убаюканные воем ветра, отважные мореплаватели заснули в обнимку под лавкой и проснулись только утром.
Рекогносцировка, произведенная совместными усилиями, результатов не дала: Трефаил умел ориентироваться только по угольной пыли на деревьях, по дорожным указателям и по “скажите, пожалуйста, где здесь ближайшая пивная?”, а Тургений вообще страдал редкой формой топографического кретинизма, при которой не мог сориентироваться даже в своих карманах.
– Может, в кубрике карта есть? И компас? – предположил Мумукин.
Трефаил идею поисков карты и компаса одобрил и поручил исполнение
Тургению. Мумукин в особо изощренной форме перетряхнул шлюпку от носа до кормы, порывался даже отодрать от днища пару досок – вдруг второе дно обнаружится? – однако Трефаил отговорил его от этой перспективной мысли. В результате обыска Тургений нашел мешочек с бриллиантами и значок “Передовик производства”. Значок отправился за борт, бриллианты отобрал Трефаил, и можно было со всей ответственностью сказать: дело плохо.
Тогда Тургений встал на носу шлюпки и начал звать помощь. Около получаса Трефаил терпел его вопли, потом ушел в кубрик, заперся и заткнул уши, а Мумукин все продолжал взывать, но никто его не слышал.
Даже Лысюка.
– Лю-улик, – рыдал в голос Мумукин.
– Дяденька, вы чего кричите?
– Мальчик, уйди, не мешай, – огрызнулся Тургений и продолжил: -
Лю-ули-ик…
Спустя мгновение до него дошло, что голос и в самом деле принадлежит ребенку, и Мумукин огляделся. То, что он увидел в следующее мгновение, привело отважного морехода в состояние священного трепета.
Мальчик действительно имел место быть, но вот размеры оного никак не вписывались в систему ценностей Тургения.
– Еппонский бог… Трефаил, к нам гости, – позвал он друга, предававшегося меланхолии в кубрике.
– Оставь меня, старушка, я в печали, – последовал ответ.
– Адидасыч, не срамись, не срамись перед державами, – свистящим шепотом надавил Мумукин на сознательность и гражданскую совесть товарища. – Это же контакт.
– С кем опять? – Голова Трефаила показалась из кубрика.
–
Здравствуй, мальчик.
– Здрасьте! – Подросток поднял руку, с которой на шлюпку обрушились каскады морской воды, поковырял в пещере правой ноздри метровым пальцем. – Вы откуда?
– Э… – До Трефаила, промокшего насквозь, наконец доперло, насколько масштабной оказалась встреча. – Мы путешественники. Из Соседского Союза.
– А ты чей? – поинтересовался Мумукин, прежде чем Трефаил успел заткнуть ему рот.
– Ну и хамло же ты, Мумукин! – Сууркисат больно ткнул товарища под ребра. – Ты что, не видишь: ребенок потерялся?
– Можете не шептаться, я все равно услышу, – всхлипнул великан.
Как ни странно, голос мальчика не обладал никакими чрезмерными характеристиками – обычный детский голос.
– А ты кто, малыш? – не унимался Мумукин.
– Кинконг.
– Это имя такое?
– Нет, это… – Мальчик высморкался, и сопли проплыли мимо шлюпки огромным зеленым маслянистым пятном.
– …Национальность.
– Так вот оно что… – Тургений проследил движение пятна. – А как звать тебя?
– Власом…
– Какой тебе годик?
– Восьмой миновал…
– Сколько? – не поверил Трефаил.
– Восьмой миновал, – виновато повторил мальчик. – Три года назад.
– Так это получается одиннадцать, – подсчитал Мумукин.
– А я только до восьми считать умею, – признался кинконг.
После непродолжительного молчания Трефаила озарило:
– А до земли далеко?
– Не, тут рядом остров, – с готовностью ответил Влас. – Их тут вообще очень много, но этот самый маленький, пока я его по береговой линии обхожу, успеваю восемь раз по восемь сосчитать до восьми раз по восемь.
– Что же ты кушаешь, маленький? – проявил заботу Мумукин.
– Дяденек, иногда тети попадаются, – потупился мальчик.
Тургений грохнулся в обморок. Сууркисат с укоризной посмотрел на малыша.
– Еще раз так пошутишь – уши оборву.
– Я же не ушами шутил…
– Не препирайся, а то и глаз высосу.
Через десять минут шлюпку путешественников вынесло на песчаную отмель. Взору предстала стена акаций, и никаких следов пребывания человека, если не считать конусообразной башни, вершина которой терялась в клубах смога.