Карлики-великаны
Шрифт:
– Так жалостно ты меня зовешь… – ответил Трефаил.
– Почему тебя? – Мумукин перестал всхлипывать. – Я Тургения звал.
– А ты тогда кто? – насторожился Сууркисат.
Зловещее молчание длилось не менее пяти минут.
– Ура! – Радости Мумукина не было предела. – Это я. Я жив. Я жив!
Еппонский бог, кайф-то какой!
– Вылезти помоги, собака сутулая! – огрызнулся Сууркисат.
Выкарабкавшись из недр “Шибейи”, он поднялся – и упал.
– Хана мне. – Взгляд Трефаила затуманила скупая мужская слеза.
–
Ноги
– Да, кровоснабжение немного нарушилось, такое бывает, когда вниз головой висишь, – сочувственно покивал Тургений. – Ну я тогда пойду?
– Куда?
– Домой…
Кровоснабжение у Сууркисата моментально восстановилось.
– Какой дом? Мы изгои. За нашу поимку объявят награду…
– Поподробнее о награде, пожалуйста.
Трефаил попытался:
– Нас поймают, приведут к Кафке, а тот отвалит кучу бабок.
– И что, круто можно навариться?
– Да почем я знаю? Вот объявят розыск – сразу все выяснится.
Тургений в предвкушении барышей радостно потер руки.
– Прикинь, Сууркисат. Куча бабла и два отгула! Отвиснем по полной!
Сууркисат схватил друга в охапку и нырнул в ближайшую подворотню.
– Утекать надо, Мумукин, утекать… – шептал Трефаил, прижимая
Тургения к сердцу. – У нас теперь отпуск. На все четыре стороны.
Лысюка прекрасно слышала все, о чем трендел по радио Мумукин.
Особенно – слова о Едином Государстве. Сначала думала, что ослышалась, но когда Тургений повторил, Лысюка поняла – взгретием и вздутием такие оговорочки не заканчиваются.
Мысль эта подняла Лысюке настроение, испорченное с утра подлой выходкой соседа сверху.
Работала Лысюка на секретном номерном предприятии и производила продукт номер пять. Вообще-то она не знала, что это за продукт: просто стояла с завязанными глазами у конвейерной ленты и лупила кувалдой по чему попало. Иногда слышался звон битого стекла, порой – булькающие стоны, чаще – звяканье железа, но подозрительная неравномерность и непостоянство звукового сопровождения отработанных пятью годами ударного труда движений Лысюку не пугали и не настораживали. Она ведь была недалекой девицей, думать ей совсем не хотелось. Она мечтала замуж.
Предметом вожделений Лысюки был, как это ни странно, Мумукин. Стены
Лысюкиной комнаты украшали постеры с Тургением, изукрашенные сердечками и поцелуями. Самый большой фотопортрет известного радиодиктора висел над девичьей раскладушкой. Если бы Тургений хоть самую капелюшечку догадывался о чувствах соседки, его бы, несомненно, вырвало, и неминуемое расстройство желудка привело бы, несомненно, в крематорий, но, по счастью, он не воспринимал Лысюку иначе, чем как объект злых шуток.
Несовпадение вкусов и пристрастий Лысюку не смущало: рано или поздно
Мумукин разглядит в ней страстного друга, верную любовницу и закадычную жену. То, что мечтам не суждено сбыться, если котовцы сцапают предмет обожания, Лысюку опять-таки не волновало, равно как и то, что она набитая дура.
Глупость вела Лысюку по жизни надежней компаса.
Вот хрупкая, забывшая наштукатуриться и намалеваться девица Нямня
Назуковна Лысюка и вломилась в комнату к своим неспокойным соседям и там обнаружила оперативную бригаду котовцев.
Каково же было удивление Эм-Си Кафки, когда дверь разлетелась в щепки и на пороге комнаты, в которой оперативная бригада производила обыск и засаду, возникло хрупкое воздушное создание с совершенно прозрачными волосами и кувалдой в нежных мозолистых ручках.
– Жулики? – недобрый тон хрупкого создания заставил котовцев поежиться.
– Мы при исполнении, – попытался оправдаться Эм-Си, ибо почему-то полтора десятка здоровенных мужиков не показались ему надежной защитой.
– Я вам дам – при исполнении! – Лысюка любовно подкидывала на ладошке десятикилограммовую кувалду. – МЕНТУРА разберется, кто тут что исполняет.
Международная Единая Неподкупная, Терроризирующая Уголовников с
Размахом Ассоциация давным-давно и очень серьезно не любила Комитет
Общественного Трудоустройства, и нелюбовь эта при встрече неминуемо выливалась в мордобой.
– Девушка, зачем МЕНТУРА звать, давай шишлык-мышлык кушать… – От волнения Кафка вновь сбился на чурекский акцент. – Мы враг народа ловить, чик-чик делать.
– Кто это враг народа? – Выщипанные брови Лысюки образовали на лбу кардиограмму. – Мумукин, что ли? Да кому он нужен, пивнюк несчастный… Вот пиву-то он враг первый.
Кафка не знал, что и делать. Девку, видать, крепко обработали, если она махрового врага принимает за обычного пивнюка. И решил схитрить.
– Э… тогда мы, наверное, не туда не попали?
Лысюка плотоядно улыбнулась:
– Не-ет… Если бы вы не туда не попали, вы бы попали именно туда, куда вам нужно, а вы ведь попали не туда.
Кафка затравленно посмотрел на своих орлов. На их лицах отразилась мука недопонимания. Эм-Си с тяжелым сердцем осознал, что его лицо выражает то же самое.
– Что-то, девушка, вы меня загрузили, – сдался Кафка.
– А вы что думали? – Лысюка по-хозяйски прошлась по комнате. – Вы думали, в сказку попали?
Признаться, Эм-Си уже и не понимал, куда они попали и что здесь делают. Лысюка продолжила:
– Это центр загрузки населения.
Вот это она сказала напрасно, потому что все конторы Сахарина Кафка знал наизусть.
– Нет такого центра. – Чувство собственной значимости засветилось в его глазах.
– Совсем? – Лысюка была расстроена.
– Да, – торжествовал Эм-Си. – И вы – пособница врагов.
– Каких? – Девица даже не подозревала, что игра с огнем опасна, она надеялась (и небезосновательно) на кувалду в руках.