Казейник Анкенвоя
Шрифт:
– Здравствуйте, Генрих Якович. Я наслышан об вас от покойного Щукина.
– Вы спирит?
– Максимович обошел меня вокруг, изучая точно диковину в кунсткамере.
– Зайка, он вызывает усопших.
– Не обманывайся, Генрих. Он вызывает жалость. Помоги ему вырваться из этой клоаки ради всего святого.
– Ради зайки я помогу вам, господин сочинитель, - прогнусавил Максимович высокомерно.
– Вы, разумеется, читали «Fractal Geometry of Science» Мандельброта?
Уцепившись за подол моего дождевика, Максимович дернул меня на велюровые диванные подушки.
– Тем
Он сбегал к вешалке, вынул из кармана кожаного пальто истрепанный тетрадный листок, похожий на фальшивую ассигнацию, которую долго мяли ради придачи ей подлинности, вернулся на диван и сунул мне карандашную схему, покрытую разноцветными чернильными формулами, точно тело якудза татуировками.
– Ну?
– пока я силился что-то рассмотреть, Максимович ерзал от возбуждения задом.
– Оценили?
– Занятная штуковина.
– Занятная штуковина!
– Максимович хлопнул себя ладонями по ворсистым коленям, отвалился на спинку и протяжным хрипом втянул в себя содержимое забитого носа.
– И все? Занятная штуковина! Ты слышишь, заяц? Да понимаете ли вы что при наличии рекурсивной процедуры генерации, мы сталкиваемся с нарушением инвариантности масштабных преобразований? Здесь же фигура Коха! Да здесь же концепция фрактала вообще дистанцируется от описания формы, места, границы, ширины, длины и, даже, определений типа «сумма простых чисел составляет сложное»! Он понимает меня, заяц?
Максимович растерянно обернулся к своему «зайцу» с ногами жирафа. Заяц растасовал колоду и начал заново шлепать картами.
– Понимаю, - соврал я простуженному гению.
– Но как это действует на практике, уважаемый Генрих Якович? Как проверить?
Ученый покинул диван и завертелся по комнате.
– Как проверить! Никак не проверить! Подвижная концепция фрактала стоит над эмпирической проверкой и сама направляет поиск! Поймите же вы! Мандельброт лишь заглянул в механизм фрактала! Но общего принципа тогда еще не возникло! Связующего, скажем такие рассеченные области, как множество Кантора, и рельеф мыса Доброй Надежды! Или, допустим, бинарные числа и балет Игоря Стравинского! Но само переключение геометрической парадигмы на дальнейшую интерпретацию фрактальных структур стало прыжком! Надеюсь, это вы хотя бы…
Максимович вдруг замер, усомнившись в моих познаниях.
– Вы в курсе, что атом, не имеющий частей, толкуется двояко?
– прогнусавил он, сверля меня черными дырами зрачков.
– Только не врать!
– Помилуйте, даже ребенок в курсе элементарный вещей, - ответил я уклончиво.
Будучи любым сумасшедшим гением, разумеется, Максимович удовлетворился моим лингвистическим доводом. Он сбегал к вешалке, щелкнул застежками древнего портфеля, и вытащил из него черный ящик. Точнее, металлическую коробочку с кобальтовым антикоррозийным покрытием.
– Генератор масштабного размыва, - он торжественно передал мне коробочку с тумблером на одной из плоских граней.
– Экспериментальный образец. Вам достаточно занять аномальный рубеж, и перевести тумблер из нейтрального положения.
– И что?
– И все. Вы окажетесь по другую сторону.
– Каким образом?
– Принцип действия основан в целом на
– Но как определить рубеж аномалии?
– Вы его почувствуете. Турбулентность.
– А два тела могут размыться?
– Ни в коем случае. Генератор портативный сверхмощный атомарный магнит. Два тела просто перемешаются при сборке.
– А второй генератор вы можете создать?
– Ты слышала, заяц?
– Максимович обернулся к жирафу, и прогнусавил, не дожидаясь ответа.
– Если бы я имел такую возможность, я наладил бы серийное производство. Вы представляете, как я рискую, отдавши вам даже этот образец?
– Его превосходительство большой филантроп, Генрих, - смешивая карты, подала голос Вика-Смерть.
– Епископ желают спасти племянницу Щукина. Ту самую, на которую тебя участковый обменял, типа на тридцать серебреников.
– Это факт?
– Максимович так стремительно повернул ко мне, что утратил равновесие и шатнулся. А совсем опрокинул ученого штык-юнкер, влетевший в гостиную подобно шальному снаряду.
– Анюта исчезла, отец! – выпалил он, задыхаясь.
– Куда исчезла?
Я был уверен, что Вьюн давно уже вернулась в поселок и спит в Лавровых объятиях.
– Исчезла! На скутере умотала в институт, и с концами! Полозов с полчаса, как на поиски вышел. Моторной лодкой вышел, не взял меня, упертый баран!
Штык-юнкер отер запястьем потерянное лицо, и только теперь заметил эколога Максимович, восставшего на ноги.
– Тимур? Ты зачем здесь?
– Какой Тимур?
– поправил я по инерции, больше обеспокоенный таинственной пропажей Вьюна.
– Это Генрих Максимович.
– Это техник с комбината Тимур Кустарев.
Лингвистическая теория Уорфа в действии. Когда человека надписали Максимович, я ни секунды не усомнился в его подлинности.
– Возьмите, Кустарев, - я протянул технику черный генератор.
– А, впрочем, что здесь?
– Ваше превосходительство! - загнусавил Кустарев, рухнувши на колени, и лобызая мой сапог.
– Не пытайте! У меня болевой порог ниже среднего! Подшипники в коробочке! Шарики! Безобидный металл!
Вика-Смерть с брезгливой миной вернулась к пасьянсу. Коробочку вместе с формулами я спрятал в карман дождевика, рассудив, что мало ли пригодится. Пригодились же Тимуру Кустареву мои вытертые заранее сапоги.
– Честь имею, мадам Кустарева, - я зашагал вниз по лестнице.
– Лавр, ты со мной?
– Куда я денусь, отче?
– топая следом, нервно бубнил штык-юнкер.
– Надо Анну искать. Беда, отец. Ей Богу, свечку поставлю. Только бы с ней ничего плохого. Она ведь сорвиголова у нас. На рожон вечно лезет…
– Помолчи-ка, Лавр, - оборвал я его излияния.
– Заткнись, дорогой. Без тебя каша. Мысли путаются.
Мои мысли путались до причала. Когда их много, они такое свойство имеют. Сопровождавшие меня штык-юнкер и Матвеев, спасибо им, помалкивали.