Казейник Анкенвоя

Егоров Олег Александрович

Значит, все-таки, решил позабавиться Князь. Скучно ему в лимузине. Снова же в нарды не с кем играть. А я, фалалей квадратный, чем думал, когда Гусева назвалась женой Максимовича? На кой болт ей сводить меня с ученым, если у нее в рукаве заполненный пропуск из Казейника? Зато, я представил, как бегаю по периметру аномальной блокады с коробочкой. Тумблером щелкаю. Веселое кино пропустил Борис Александрович. «Ах, Князь, Князь - подумал я тогда с долей обескураженности, - режиссер постановщик фиговый. Изобретатель без границ. Что там этот Кустарев нанес в потоке сознания? Четкая граница между телом и пространством здесь отсутствует? Но исполнил достойно. Не хуже Максима

Суханова. Органично вписался в роль. Да и Борис Александрович, каков умница. Даже простуду Генриха Яковича предусмотрел. Исключил вероятность в долю процента, что я по диктофонной записи ложного эколога изобличу. Да и мадам Гусева подковалась мое время убивать». В принципе, мне было даже интересно, что еще они с Князем придумают. Но потом. А тогда мне было интереснее, что с Анечкой Щукиной стряслось. Скутер заглох? Она не робкого десятка. Плавает лучше меня. Баттерфляем я не плаваю, она плавает. Да и скутер вряд ли заглох. Вьюн у меня обстоятельная девочка. Сто пудов проверила и уровень горючего в баке, и зажигание. Что еще? Рыбаки накинулись? Ночью? Вряд ли. Да и рыбаки бы как накинулись, так и откинулись. К тому же у нее пистолет. Заночевать решила у Дарьи Шагаловой? Поверил бы, да Лаврентий шлепал рядом. Любовь проволочек не жалует в их возрасте. Может, заблудилась в потемках? Залив большой. Может, нарезала полночи вокруг института, потом решила ждать утра. «Вьюн девочка разумная, - подбил я бабки.
– Не пропадет. Не посмеет она без меня пропадать». Светало. Впереди забрезжил татарский буксир.

– А, может, фара?

– В исправности, - пресек мой вопрос готовым ответом Лаврентий.
– И, потом, Глухих сказывает, следил за ней в бинокль от палубы до института. Пока Вьюн фару не выключила.

– Выкладывай, о чем думаешь, - велел я штык-юнкеру, изучая заваренный борт. Многое можно сделать в России за семь ящиков приличной водки и столько же ведер отменного первача. При слабом освещении даже зашкуренные швы рассосались. Лишь значительное пятно свежей краски отмечало вчерашнюю пробоину. Знатно потрудилась бригада заговорщиков. Вечная слава им.

– Приказано заткнуться, - буркнул штык-юнкер.

– Ты уже нарушил приказ, Лаврентий. Выкладывай.

– Согласно личному распоряжению Гроссмейстера наш Орден в полном составе Могилу искал. Обшарили весь поселок. Окрестности тоже. Анархисты шуровали на совесть. Хрен там. Надо Могилу знать, чтобы найти.

– Ты-то знаешь?

– Знаю. И Дмитрий Кондратьевич знает. Только не сразу просек. Дал волю эмоциям. Потом сообразил.

– А ты, стало быть, помалкивал?

– А я помалкивал. Меня еще малолеткой на зоне могли опустить. Могила вступился. Я обязан ему.

– Благодарность качество достойное. И когда же ты оживился?

– Когда Анна к полночи не пришла. Я ее в штабе ждал. По уговору. Тогда и кинулся я Полозову. На причале отыскал его, да поздно. Он и сам уже дошел, что Могила в институте. Могила хитер, как демон. Пока военные с анархистами поселок разбирали, он у рыбаков надувную лодку отбил. До здания час на веслах. Много полтора.

– Так, - сказал я, подкурив у штык-юнкера сигаретку.
– Так. Теперь у Могилы две заложницы. И один пистолет. Значит, Могила дождался, пока Вьюн причалит к башне. Стальную дверь в студию открыл заранее, когда Вьюн поднималась по лестнице. Могила встал за дверь, пропустил Вьюна, и оглушил ее сзади. Даже с простреленной боковиной для Могилы это вопрос технический.

– Если он Анечку хотя бы ранил, я его очень мелко порву.

Папироска у Лаврентия дрожала, пока я прикуривал.

По лицу его было видно, что он вот-вот расплачется. Над заливом стелился туман.

– Не ранил, - я прислушался к тарахтению мотора.
– И не убил. Могила даже с простреленной боковиной контролирует. Две заложницы больше, чем одна. Успокойся штык-юнкер. Ведешь себя как баба.

Тарахтение мотора доносилось уже рядом с пристанью, покрытой слоем воды.

По канату с палубы съехал шкипер в брезентовых рукавицах, тельняшке и трусах ниже колен.

– Заговорщики в запой ушли?
– спросил я, пожав обнаженную лапу шкипера с наколотой памяткой в образе парящего вперед когтями орла.

– Двое вдвоем остались. Общий такелаж, и выборочная клепка. Мотор я перебрал. Но уголь антрацит заправить надо. Бункер совсем пустой.

– Кто нынче в Ордене старший офицер вместо Могилы?
– навел я у Лаврентия справку.

– Ты по табелю о рангах. Как все еще капеллан. Гроссмейстер на комбинате вечно трется. Я исполняющий в твое отсутствие.

– Тогда исполни до завтра полсотни тачек антрацита славянскими силами.

– Какой уголь? Какие тачки? Или совсем у вас камень вместо сердца?
– обиделся чувствительный штык-юнкер.
– Анечку надо выручать!

Мы с татарином переглянулись.

– Уголь крупный. Тачки любые. Камень вместо сердца у памятника Минину и Пожарскому на Красной площади. А Вьюна я выручу без твоих нравоучений.

Из плотного тумана внезапно выдрался катер на малых оборотах. Матвеев, давно истоптавший затопленные мостки, поймал брошенный конец, и обернул им причальную тумбу. Дюжина матросов армии спасения молча ссыпалась на мелководье. Последним покинул судно командующий Полозов.

– Ну, что там? Выдвинул Могила свои требования?
– приступил я к Дмитрию Кондратьевичу.

– Глухо, - поделился Митя результатами переговоров с беглым казначеем Славянского Ордена.
– Вы шпалеры чаще дилетантам раздавайте, ваше превосходительство.

– Учитывая фактор внезапности, Могила у тебя отобрал бы оружие? Просто из любопытства?

– Отобрал бы, - согласился Полозов.
– И у тебя бы отобрал.

– У меня бы он и без фактора отобрал. Какие требования?

– Перца хочет за Дарью Шагалову.

– Он всегда Перца хочет, - Глухих сплюнул под ноги точно в цель.
– Перец ему боевая жена.

– Отдашь?
– спросил я Митю.

– Отдам, - согласился Полозов.

– Еще что хочет?

– Как обычно. Водки шесть коробок, пива столько же, табаку, продуктов на месяц.

– На месяц. Долгожитель. За Анну Щукину что хочет?

– Морфий хочет. Морфия у нас нет, - Дмитрий Кондратьевич как-то замялся, пустяшное замечание Матвееву сделал. Наорал на экипаж. Порвался, было, сбегать за какой-то баклагой спирту, позабытой в недрах катера, да вдруг передумал, как-то успокоился и глянул на меня с каким-то отвращением и скрытым интересом. Как смотрят мальчишки на распухший труп голой утопленницы.

– Что еще?

– Ваше благородие хочет. Я возражаю. С тобой Могилу мы век из института не выкурим.

– Выкурим. Давай сюда его боевую подружку.

Митя кивнул своей армии спасения, тревожно внимавшей беседе начальников. Четверо отделились от общей группы, и пропали в косой штриховке дождя.

Минул час. Спасательный катер, помимо экипажа заправленный пассажирами, дрейфовал в стометровке от института, которого над водой остались последние три с половиной этажа. План освобождения заложниц мы с Митей обсудили еще на причале, ожидая доставки славянского унтера.