Киево-Печерский патерик
Шрифт:
Сему же убо изнемогшу и въ отчаании бывшу, и принесенъ бысть в Печерьскый монастырь, да исцелеть тх святых отець молитвами или оттхъ руку прииметь святый аггельскыйобразъ. Родителя же его, имуща сердечную любовьк нему, и своего чада не остависта, но всхъ моляще молитисяза сына ею, да исцелеть от недуга. Много же преподобнии тии отци потрудившеся, и ничтоже пользова его, сего бо молитвами предолеваше всх, ибо не прошаше здравиа, но приложениа болзней, да не како, здравъ бывъ, и исторженъ будеть родительма своимаот монастыря, и не
Когда же он изнемог так, что отчаялись за его жизнь, — принесли его в Печерский монастырь, чтобы исцелился он молитвами тех святых отцов или от их рук принял святой иноческий образ. Родители же Пимена, сердечно любя его, не оставляли детища своего и всех просили молиться за их сына, чтобы он исцелился от недуга. И много потрудились те преподобные отцы, но ничто не приносило пользы ему, ибо его молитвы превозмогали все другие, а он просил себе не здоровья, а усиления болезней, так как боялся, что если он выздоровеет, то родители увезут его из монастыря и не осуществится мечта его. Отец же и мать все время были с ним и не давали его постричь, и блаженный, опечалившись, стал прилежно молиться Богу, чтобы он исполнил желание его.
И се въ едину нощь, всм спящим вн, и се внидоша к нему аки скопци свтлии съ свщами, идже лежаше Пиминъ, носяще съ собою Евангелие, и свиту, и мантию, и куколь, и все, еже на потрбу пострыганию, и глаголаше ему: «Хощеши ли, пострижем тя?» Онъ же с радостию обещася имъ, глаголя: «Господь вы посла, господиа моа, исполнити желание сердцамоего». Они же ту абиеначаша въспросы творити: «Что прииде, брате, припадаа къ святому жертовнику сему и ко святй дружине сй? Желаешили сподобитися мнишескому великому аггельскому образу?» И прочаа вся по ряду сътвориша, якоже есть писано, таже и в великий образъ постригоша его, и облъкше его в мантию и в куколь, и все, еже трб, пвше, великаго аггельскаго образа управивше и устроивше, и целовавше его, Пимина же того нарекше, и свщу въжегше, рша: «До 40 дьний и нощий сиа свща да не угаснеть». Сиа вся съдавше, отъидоша въ церьковь, власи же вземше въ убрус, положиша на гроб святаго Феодосиа.
И вот однажды ночью, когда все вокруг спали, вошли со свечами туда, где лежал Пимен, похожие на скопцов светлых и несли они Евангелие, и рубаху, и мантию, и куколь, и все, что требуется для пострижения, и сказали ему: «Хочешь, чтобы мы постригли тебя?» Он же с радостью согласился, говоря: «Господь вас послал, повелители мои, исполнить желание сердца моего». И тотчас начали они спрашивать: «Зачем пришел, брат, припадая к этому святому жертвеннику и к святому братству этому? Желаешь ли сподобиться иноческого великого ангельского образа?» И все прочее исполнили по чину, как написано в уставе, потом в великий образ постригли его, и надели на него мантию и куколь, и все, что следует, отпевши, великого ангельского образа сподобили его, и, целовав его, дали ему имя Пимен, и, возжегши свечу, сказали: «Сорок дней и ночей эта свеча не угаснет». Свершив все это, они пошли в церковь, волосы же постриженного взяли с собой в платке и положили на гроб святого Феодосия.
Братиа же, сущии в клиахъ, слышаще глас пниа, и тии възбудивше сущих окрестъ себ, мнвше, яко игуменъ н с которыми постригаеть и или уже преставилъся есть, и вси купно приидоша в клию, идже болний лежа, и обртоша вся спяща: отца же, и матерь его, и рабы. И с тми внидоша ко блаженному, и вси исполнишася благоуханиа, и видша сего весела и радостна, и облечена въ оджу мнишескую. И въпросиша того: «Кыим постриженъ бысть, и что слышахом глас пниа? Сии же родителие твои, у теб бывша, и ничтожеот сего слышавше». Рече к ним болный: «Азъ мню, яко игуменъ, пришед съ братиею, постриже мя и Пимина мяимя нарече. И тхъ пниа бываше, еже вы слышасте, и свщи, рекоста, до 40 дьний и нощийгорти, власи же мои вземше, идоша въ церьковъ».
Иноки же, бывшие в кельях, слыша звуки пения, разбудили спавших вокруг, думая, что игумен с кем-то постригает Пимена или что тот уже скончался, и вошли все вместе в келью, где больной лежал, и нашли всех спящими: и отца, и мать, и рабов. И вместе с ними подошли к блаженному, и все ощутили благоухание, и увидели его веселым и радостным и облаченным в иноческую одежду. И спросили его: «Кто тебя постриг, и что за пение мы слышали? Вот родители твои были с тобой и ничего этого не слыхали». И сказал им больной: «Я думаю, что это игумен, придя с братиею, постриг меня и дал мне имя — Пимен. Их пение и было то, что вы слышали, и про свечу они сказали, что она будет сорок дней и ночей гореть, взявши же мои волосы, они пошли в церковь».
Сиа же от негослышавше, идоша въ церьковъ, и видша церьковь заключену, възбужше же пономаря и въпросиша их, аще кто входилъ есть въ церьковъ после павечерняа молитвы? Они же отвещавше, рекоша, яко никтожевходилъ есть в ню, но и ключа у иконома суть. Вземше же ключа, идоша въ церьковь и видша на гроб Феодосиев въ убрус власы его, възвстиша игумену, и поискавше тхъ, кто его есть постриглъ, и не обретоша. Разумно же бысть всмъ, яко се есть промыслъ, свыше от Бога бывающь.
Услышав это от него, пошли в церковь, и увидели, что церковь закрыта, и разбудили пономарей, и спросили их, не входил ли кто в церковь после вечерней молитвы? Они же отвечали, говоря, что никто не входил в нее и что ключи у эконома. Взяв ключи, пошли в церковь и увидели на гробе Феодосия в платке волосы Пимена, и рассказали обо всем игумену, и стали искать, кто постригал Пимена, и не нашли. И поняли все, что то был промысел свыше, от Бога.
Разумим же добр о бывшем чюдеси, аще вмениться, рече, сему въ уставное пострижение? Понеже послушество имяше: церьки заключен сущи, и власом ту обретшимся на гроб святаго Феодосиа, и свща, доволна единого дьни горнию, за 40 дьни и нощи непрестанно гор и не изгор, и к тому пострижениа не сътвориша, глаголавше ему: «Довлеть ти, брате Пимине, от бога данный ти даръ и нареченное ти имя».
И стали раздумывать о бывшем чуде, говоря: «Может ли оно засчитаться Пимену за уставное пострижение?» Но так как свидетельство имелось: церковь была заперта, а волосы оказались на гробе святого Феодосия, и свеча, которой хватило бы только на день, сорок дней и ночей непрестанно горела и не сгорала, то и не стали совершать над Пименом пострижения, сказав ему: «Достаточен для тебя, брат Пимен, от Бога данный тебе дар и нареченное тебе имя».
Въпросиша же его: «Каковии бяше постригшеи тя?» Показавше ему книгы постриганиа, аще от сего не суть исправили. Пиминъ же рече: «Что мя искушаеши, отче! Ты сам съ всею братиею пришед и сътворивъ еже о мн по написанному книгъ сих, и рек ми, яко: “Подобает типострадати в болзни, и егда будет исход твой, тогда здравие подасть ти ся и своима рукама понесеши одръ”. Но моли за мя, честный отче, да подасть ми Господь тръпние».
И спросил его игумен: «Как выглядели постригавшие тебя?» И показал ему книги, по которым свершается постриг, чтобы убедиться — может быть, что-то было сделано не по ним. Пимен же сказал: «Зачем искушаешь меня, отче! Ты сам со всей братией приходил, и совершил надо мной по написанному в этих книгах, и сказал мне: “Подобает тебе пострадать в болезни, а когда приблизится твоя кончина, тогда обретешь здоровье и своими руками понесешь постель свою”. Моли только за меня, честной отец, чтобы Господь подал мне терпение».