КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
– Женщин? – переспросил он булькающим голосом, словно в его горле уже плескалась кровь.
– Женщин! – подтвердил паладин, почуяв твердую землю под ногами. Безумие принца было не секретом для него. Он управлял им, как управляют погонщики страшными, только что пойманными животными – палкой и пищей, – и не убивал его лишь потому, что принц все еще был Принцем Дракона, и тянул деньги из казны, которые паладин тратил на свое усмотрение.
– Много женщин, – продолжал паладин, осторожно приближаясь к застывшему внезапно принцу. – Они не похожи на всех женщин, которых ты видел до сих пор. Они чисты; они похожи на ангелов своими умиротворенными лицами, чистыми лбами. Только без крыльев. Они тихо лежат в своих постелях, закрыв
Лицо принца тряслось мелкой дрожью, а вытаращенные глаза, казалось, были обращены в самую душу его, в мысли, в которых он несчастных чистых ангелов расчленял и превращал в неряшливые, рваные кровоточащие куски мяса. И среди этих изуродованных, растерзанных женщин, превращенных в грязную кучу рубленного мяса, валяющегося на каменном полу, была и Айрин. Ур увидел ее так ясно, как видел свои дрожащие от боли руки. Это ее цивилизацию Паладин обещал принцу. Всех – и тех, кто родился, и тех, кто родится. Запечатав, закрыв их в анабиозе навсегда, паладин хотел отдать их всех маньяку на растерзание. Просто так. Потому что они были ему не нужны, и от них нужно было избавиться. Так почему бы не доставить удовольствие этим процессом, например, принцу? Паладин осторожно вынул из его руки хлыст, и чуть пожал его пальцы.
– Не стоит размениваться на них, – вкрадчиво шептал паладин, обходя замершего в болезненном ступоре человека кругом. – Всего три человека. Три грязных человека. Они будут ругать тебя, оскорблять, оставляя на твоем сердце раны… ангелы не умеют ругаться. Они будут просто плакать и вопить от ужаса, умоляя о пощаде и о спасении. Прекрасный чистый цветок…
Принц, дрожа всем телом, словно приходил в себя; его напряженные плечи расслаблялись, лицо приобретало более осмысленное выражение. Приступ проходил.
– Так, так, – шептал доверительно паладин, суетясь вокруг принца. – Хорошо! Давай продолжим – только не теряя головы! Не теряя. Давай спросим у Торна, где наш ключ – ты же помнишь, зачем нам этот ключ? Да, да, помнишь! Давай спросим! Только не теряя головы!
Принц, казалось, был обессилен прошедшим приступом безумия; с трудом передвигая ноги, словно каменный истукан, он двинулся послушно в угол, откуда веяло жаром и пахло раскаленным железом. Когда он обернулся, в его руке был зажат длинный металлический прут, на конце которого сияло добела раскаленное в жаровне клеймо, «драконья нога». Это клеймо представляло собой как бы узор из костей стопы дракона. Это клеймо накладывалось на всю ногу пытаемого, от пальцев до пятки, и причиняло ужасную боль, чудовищную боль. Ур содрогнулся от ужаса, и жар раскаленного железа показался ему смертельным холодом. Неужто и это предусмотрел Торн?! И – согласился?!
Глаза принца были абсолютно пусты и тусклы. На его верхней губе, над ярким ртом, блестели бусины болезненного пота, и он казался не живым человеком, а послушным зомби.
– Говори, – велел паладин Торну, – где ключ?
В ответ Торн изверг такое гнусное и грязное злое ругательство, что Ур, страдающий от боли, не смог сдержать улыбки. Трясущиеся разбитые губы сами разъехались до ушей, и из груди вырвался булькающий кашель.
Сосущий ишака, это же надо же придумать…
– Клейми его, – паладин коротко кивнул на Торна. И принц послушно приложил раскаленный металл к босой стопе.
Такого страшного крика Ур никогда не слышал.
Даже когда сикринги жрали своих жертв, даже когда человек знал, что вот сию минуту ему предстоит погибнуть – ни один из них не кричал так страшно, с такой мукой. Ур зажмурился изо всех сил, и от того, что сам не мог зажать руками уши, чтобы не слышать этой муки в голосе, он заплакал, беспомощно, по-детски.
– Так что? – когда кончился этот дикий, ужасный, животный
– Нет! – выпалил Торн, как выплюнул.
И эту чашу он – рассчитал…
– Тогда мы примемся за твоих друзей, – продолжал паладин. Он ступил поближе к Уру, и ухватил его за волосы, поднимая его изуродованное лицо. – А ты скажешь, дружок, когда сам начнешь оставлять след дракона?
… пять, шесть…
Это счет Ур услышал лишь на миг.
Искалеченный Торн продолжал считать, и его голос, отсчитывающий мгновенья, был тих и ясен.
– Нет, – произнес Ур как можно тверже, зажмурившись от ужаса и стараясь избавиться от памяти, от малейшего воспоминания о крике Торна.
Паладин хохотнул.
Принц, еле приходящий в себя, стоял неподвижно, опустив голову и уронив тяжкие руки вдоль тела. Сейчас, на этом этапе, он вообще не опасен!!!
… восемь, девять…
– Тогда мы примемся за твоего друга, – паладин небрежно откинул крышку клетки, где лежал Зед, и решетка с его неподвижным телом выдвинулась наружу. Лицо спящего Зеда все больше наливалось неземной белизной, и паладин усмехнулся, проведя пальцем по его щеке. – Он умирает, это очевидно. Я узнаю отравление сывороткой из миллиона других. Твой чешуйчатый друг угостил его чем-то, сказав, что он станет кем-то другим? Я вижу, что так оно и было; одна проблема: твой друг уже был кем-то другим, не человеком. И теперь его к жизни может вернуть только кодовое слово – может, произвольный набор слов, например, пердеж, или чихание. Этого не знает никто, поверь мне. На поиски звуков, которые активизируют мозг, иногда уходят годы, десятилетия, если вы заранее не закодировали его. Но вы же не закодировали его, не так ли? Вы даже не знали, что это нужно делать. Одного взгляда на его кожу мне было достаточно, чтоб понять, что он обращается. И одного того, что вы дали схватить вас и не смогли сопротивляться, дало мне понять, что вы не можете его оживить. Поэтому я даже связывать его не стал, – паладин явно издевался. – Наверное, это очень ужасно – смотреть на свою бомбу, но быть не в состоянии ее взорвать?
… тринадцать, четырнадцать….
– Я знаю, вы на него надеялись. Надеялись на его силу и скорость, на его меч, но надежда эта заведомо мертвая. Посмотри – он не реагирует даже на звук твоего голоса, когда тебя пытают. Это означает, что его Слово гораздо длиннее, чем три звука. Его Слово – это слово не первого порядка, не случайный набор букв. О, да он у вас поистине монстр, если его код так сложен! Наверное, он приходит в себя от какой-то фразы? Его можно включить лишь упорядоченным предложением? Я кое-что смыслю в кодировке; я пытался активизировать его, так, ради интереса – и ничего! Он не реагирует ни на один набор звуков, который мог слышать при жизни. Вы создали поистине титана, монстра! Такие сложные системы защиты подразумевают просто чудовищные способности, уникальные, самые лучшие. Такие, каких достоин только Зед. Но вот незадача – он умрет, если его не активировать. Он будет спать, пока не погибнет от голода и старости. Ты поверил этой чешуйчатой жабе и дал влить в своего друга яд?! Неужели ты поверил ему, этому проходимцу с цветной мордой, и позволил обратить твоего друга?! Да он почти мертв. Или умрет скоро, если вы не найдете Его Слово. А еще его жизнь можно продлить, просто продлить, пока отыщется это кодовое слово.
Но можно – убить его тут же, сию секунду.
Выбор за тобой.
– Ты врешь! – тонко выкрикнул Торн, все еще переживая боль. – Ты врешь, врешь, врешь!
Паладин усмехнулся, и даже Уру стало ясно – он не лжет. Черт! О крови Дракона Ур как-то совсем позабыл, и о том, что творит некое существо, не совсем человека, тоже. А паладин, верно, не раз прибегал к таким обращениям, творя себе подобных. Ведь ту светящуюся ядовитую дорожку, сердце паука, вживленное в живую плоть, надо было как-то разбудить.