КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
Меня нагнал Черный; его глаза были круглые от возбуждения и любопытства.
– Ну! – выпалил он. – Вот это номер! Ты хоть знаешь, что так делать вообще нельзя? Просьбы верующих Равновесу передают охранники, то есть люди невинные и чистые, беспристрастные, которые не пожелают, по идее, человеку ни лишнего, ни дурного? Что ты просил?
– Просил вон за того человека – надо, кстати, дать ему золотой, так Равновес сказал…
– Сказал?! Так он тебя послушал и просьбу удовлетворил?! Ого! Слушай, а это халявный шанс! Правда-правда! Ты прямо сейчас можешь встать под его знамена, стать его охранником, и однажды он наградит тебя счастьем, которого
– С ума сошел, Черный?! А как же ты? Нет, я тебя не оставлю. Айда лучше дадим этому человеку денег…
Мы повернули обратно; мой проситель стоял на мостовой один – остальные либо разошлись, либо продолжали догонять далеко отъехавшего Равновеса. На молодом лице его отразилось волнение, и даже страх – кажется, он уже пожалел о том, что попросил, но убежать он уже не мог – надежда, воскресшая в нем при нашем приближении, была сильнее страха.
– Господин Равновес выслушал твою просьбу и удовлетворил,- крикнул я. – Пропажа твоя найдется, и ты обретешь вскоре покой…какую сумму ты должен?
– Восемнадцать серебряных!
Черный мученически закатил глаза, но промолчал. Восемнадцать серебряных! Как, должно быть, беден этот человек, если такая сумма кажется ему огромной! Или, наверное, он так измучен неприятностями, что эта просто кажется ему катастрофой?
– Вот тебе золотой, – я не рискнул дать больше, поминая слова Равновеса, – это больше, чем твои восемнадцать серебряных. Можешь отдать долг и плюнуть в лицо обманувшей тебя женщине. Можешь подождать разрешения дела. В любом случае – скоро ты будешь спокоен, и жизнь твоя наладится. Больше того – скоро ты разбогатеешь, не сильно, но достаточно для того, чтобы начать осуществлять свою мечту – есть у тебя мечта? Или, может, дело, которым ты хотел бы заниматься?
– Господин! О, добрый господин! – человек упал на колени и зарыдал, хотя на лице его было написано необычное облегчение и счастье. – Ты смог уговорить Равновеса?! Ты святой, господин!
Но моя святость на глазах испарялась; глядя, как этот юноша, плача, целует монету, и смеется, глядя на золотистые искры, играющие в металле, я ощутил ярость.
Мало того, что я осчастливил одного этого человека; найдутся другие, которых эта женщина – кто, кстати, она такая? – так же хладнокровно использует и выкинет, как отработанную сломанную вещь… Этого не должно повториться!
– Что ты задумал? Что ты еще задумал?! Ты бросай свои интеллигентские штучки! – почуяв недоброе, крикнул Черный, но он, конечно, не удержал бы меня, даже если б захотел.
Наверное, охрана Равновеса ожидала моего возвращения, или он предупредил их каким тайным знаком, только паланкин стоял, словно поджидал меня. Охрана Равновеса разогнала просителей, и вокруг паланкина было абсолютно пусто, словно специально для меня приготовили местечко. Не раздумывая, я рванул полог, скрывающий Равновеса, и выпалил:
– Господин, выслушай теперь меня! Я прошу!
И я замолчал, пораженный увиденным.
Равновесом была женщина, что само по себе не было чем-то странным – мало ли, кто может быть родней Богу! Только это была, несомненно, очень старая и немощная женщина, я бы сказал – бабка лет восьмидесяти. И к тому же разодетая в пух и прах, как молоденькая принцесса.
Судя по всему, она была айком – на ней было нарядное шелковое кимоно, розовато-желтое, как персик, разукрашенное яркими, нежного цвета цветами и райскими птицами. Под грудью блестел широкий алый пояс; на фоне этих цветных нарядных
Но всего страннее была маска на её лице, по обеим сторонам которой на грудь спускались длинные разноцветные ленты. Нежно-розовая, как личико молоденькой девушки, тонкая фарфоровая маска, красиво разукрашенная умелым мастером, с выложенными тонким бисером серебряными слезками, с нарисованными на веках крыльями голубых бабочек, с удивленно приподнятыми дугами бровей тоже была прикреплена к голове лентами, завязывающимися на затылке. Седая грива, украшенная нитями бус, какими-то блестящими мелкими колокольчиками, позванивающими при каждом движении её головы, уложенная в замысловатую прическу над розовым фарфором, довершала этот странный вид.
Когда первый шок от увиденного у меня прошел, я молча поклонился – с должным почтением, как и полагается кланяться старшему, – и твердо произнес:
– Услышь теперь мою просьбу, Старшая. Я знаю, в твоих силах выполнить это. Та женщина, о которой шла речь, она заслуживает наказания. Она человек нехороший; она причиняет такое горе...
Старуха хихикнула; теперь, когда я видел её, шептать и притворяться смысла не было.
– Это называется хаккаран, – подсказала она мягко; голос у неё оказался дребезжащий, как и у любой старухи. – Думаю, ты еще повидаешь их, хотя с этими тварями лучше не встречаться. А насчет наказания… ты и сам можешь, думаю. Ты же видишь, что я в маске? А другие – нет, не видят. Ты и сам Равновес, дружок. Разве не тебя называют Слепым Мастером? Это одно и то же. И разве рассказ твоего друга ни о чем тебе не сказал, и ты не узнал своих способностей в его словах и описаниях? Думаю, узнал; только ты боишься признаться себе в этом. Так смертельно больные скрывают от себя самих свою болезнь; но ты не болен. Скоро ты привыкнешь к своему дару и научишься им пользоваться. Так чего ты хотел бы пожелать этой злой женщине? Желай: все исполнится. Только месть – палка о двух концах. Тебе придется думать о людях, которые окружают того, кому ты задумал мстить. Они могут любить его. Они могут страдать от его страданий, как тот, кого ты пожалел сегодня.
Я криво усмехнулся; в голове моей творился хаос, но …
– Не бойся, Старейшая, – ответил я. – Ты же сама сказала, что я умненький принц… я не обижу людей. Я только пожелаю этой женщине, чтобы всякий раз, когда она так относилась к людям, когда её равнодушие и жестокий эгоизм ранил бы кого-то, её вина возвращалась бы к ней, и все показывали бы на неё пальцами говорили: «Это она виновата. Она воровка». И она не смогла бы спрятаться. И пусть ей не верят… нет, не могу выразить! Пусть она сама знает, что виновата: да, так. Тогда она поймет, что на каждой гадости будет попадаться, и ей придется выбирать: либо честно жить, чего ей до боли не хочется, либо каждый раз попадаться и испытывать жгучий стыд.
Старуха с сомнением покачала головой.
– Умный принц, – произнесла она. – Ты придумал ей страшное наказание. Ты еще не осознаешь всю силу и весь ужас сказанного, но для неё это будет равносильно гибели. Ты её убиваешь. Впрочем, она ведь хаккаран… этих тварей нельзя жалеть… Поспрашивай своего друга – он, кажется, ученый? Он должен знать что-нибудь об этих тварях. Но как ты умен! Никто и никогда не придумывал управы на хаккарана! Только вонзив ему нож в сердце, можно было его убить, а ты… ты, сиятельный, случайно не Торном зовешься?