Кира
Шрифт:
Ефим Маркович замолчал, тяжело дыша после тирады и против воли глядя на меня с победным выражением на лице. Он уже раскрыл было рот, чтобы продолжить говорить, рассказать мне о том, как именно планирует лечить мой недуг, но я опередил его. Молча достал из кармана штанов и поставив на стол прозрачную баночку для анализов, отыскавшуюся в маминой аптечке.
– Что это? – проглотив заготовленную фразу, спросил старик.
– Помните, я говорил о… – снова накатила тошнота, и мне пришлось сглотнуть липкий комок. – О жуке-плавунце на лице той… На лице того персонажа. Это он.
Ефим Маркович некоторое время
– И вы хотите сказать, что вытошнили это существо?
– Да.
– И таким образом доказать мне, что ваша история реальна?
– Да.
Доктор поднялся с места медленно, словно эта новость разом прибавила ему несколько десятков лет. Протянул руку к банке, но отдёрнул её и отошёл к письменному столу. Его лицо исказила гримаса сильнейшего отвращения. Рывком распахнув ящик, Ефим Маркович вытащил портсигар, достал из него самокрутку и поджёг, громко и зло щёлкнув массивной настольной зажигалкой. Терпкий дым поплыл по помещению, клубясь и извиваясь.
Я смотрел на старика, думая, какой вообще реакции от него ожидал. Его знакомый порекомендовал ему встретиться с чужаком, буквально человеком с улицы. Должно быть, патологоанатом напирал на то, что мне срочно нужна помощь специалиста. Что меня мучают сильные кошмары, что я выгляжу измождённым. Может быть, он даже упомянул, при каких обстоятельствах мы встретились, чтобы надавить на жалость. А я пришёл к старому человеку, мирно пишущему какую-то никому не нужную научную работу, и вывалил на него всю эту ахинею, да ещё и с дохлым жуком в качестве доказательства.
Я ощутил жгучий стыд, хотя и понимал, что не сделал ничего плохого. По крайней мере, ничего очевидно плохого. И всё равно, реакция старика натолкнула меня мысль о том, что я натворил что-то, чего делать не стоило.
Сомнолог продолжал стоять спиной ко мне, тяжело навалившись на старомодный стол. Со своего кресла я видел, как мелко дрожит, закручивая дым крохотными колечками, самокрутка в его руке.
– Уйдите, пожалуйста.
Его фраза прозвучала глухо, будто он говорил сквозь подушку, прижатую к лицу. Мне даже показалось, что я ослышался, но Ефим Маркович продолжил. На этот раз он говорил отчётливо и громко, видимо, справившись с эмоциями.
– Уходите, Виктор! Я не знаю, что вы хотите доказать мне этой шуткой, зачем вы приволокли это несчастное насекомое, кто вас прислал ко мне… Но передайте этим людям, что так шутить над пожилым человеком стыдно!
Я попытался было возразить, но доктор замахал на меня руками, прогоняя. Его лицо покраснело, на лбу и шее вздулись вены, проступив сквозь дряблую кожу. В какой-то момент показалось, что его вот-вот хватит удар. Я попытался возразить, но в ответ он лишь закричал громче:
– Довольно! Довольно! Даже то, что я поддерживал в своё время весьма спорные теории, не означает, что я поверю в такую убогую мистификацию!
Не выдержав его напора, я отправился в прихожую. Пока я обувался, наматывал на шею шарф и трясущимися от неожиданности руками застёгивал пальто, он стоял рядом со мной, не переставая покрикивать:
– Какая низость! Какой жалкий трюк! Вам стыдно должно быть, раз вы согласились участвовать в этой афере! Ещё и Александра обдурить смогли! Какой стыд! Как низко вы можете пасть, и ради чего! Ради чего я вас спрашиваю?!
От шумной истерики старика у меня разболелась голова. Переубеждать его не хотелось, да и едва ли я смог бы что-то доказать. Не знаю, хотел ли пошутить надо мной патологоанатом, направляя к сумасшедшему доктору, или напротив, желал развеять скуку старика, дав ему возможность вновь кого-то полечить… В любом случае, я понял, что от этой пары помощи мне ждать не стоит.
*
Выйдя из обшарпанного подъезда, я уселся на лавочку. Коробочка с жуком-плавунцом вновь покоилась в кармане штанов. Я хотел было выкинуть её, но в последний момент передумал. Пусть Ефим Маркович не поверил мне… Но сам себе-то я верю? Порой я в этом сомневался, и требовалось что-то материальное, чтобы напомнить ещё раз: со мной произошло нечто странное.
Отойдя на несколько метров по чахлому скверу, я обернулся к дому и ещё раз взглянул на окна только что покинутой квартиры. Мне показалось, что тяжёлая плюшевая штора едва заметно дёрнулась. Как будто некто отскочил от щёлки между занавесками, в которую подглядывал. Наверняка он сейчас курит вторую самокрутку, пытаясь успокоиться, шумно прихлёбывает крепкий ароматный чай…
На минуту мне стало интересно, с чего вдруг старик так разволновался. Какие, интересно знать, странные теории он поддерживал, если намёк на нечто необычное принял за мистификацию и попытку поиздеваться над ним? Впрочем, решил я, не моё это дело. Без разницы, по какой конкретно причине старик сходит с ума, если он не собирается помогать мне с моей бедой.
Сплюнув в подтаявший вокруг канализационного люка грязный снег, я зашагал к автобусной остановке. У меня был ещё запланирован визит к матери. Да и единственному совету, который успел дать мне специалист по сновидениям, я собирался последовать: забежать в магазин у дома и купить, наконец, хоть чего-то, что было бы похоже на человеческую еду.
Глава 3.
Мамину сиделку Александру Васильевну я встретил в коридоре на четвёртом этаже. Она, судя по виноватому лицу и запаху, бегала покурить в туалет и на обратном пути натолкнулась на меня.
– Ой, Виктор, здравствуйте! А кто вас пустил сейчас… – женщина осеклась, поняв, что ляпнула грубость, и быстро исправилась: – Я имею в виду, сейчас же не время посещений.
– Меня охранник помнит, – ответил я. – Здравствуйте. Как мама?
Сиделка, поняв, что я не собираюсь ругаться или доносить на неё, расслабилась и затараторила своим обычным приятным мягким говором.
– В порядке матушка ваша, в порядке. Сегодня полегче стало, знаете, взгляд прояснился… Хорошо, что вы сейчас заехали, вечером может и хуже снова стать. Но сейчас хорошо ей. Говорит, что не болит почти.
Александра Васильевна замолчала на минутку, и продолжила без всякого перехода:
– Жалко вас, Витя, ой, Виктор, жалко мне прямо. Такой вы молодой, так убиваетесь на работе этой, чтобы матушку содержать. Неужто никаких совсем родичей-то нет? Помог бы вам кто…
Я покачал головой, стараясь скрыть раздражение, и ускорил шаги. Каждый мой визит эта добрая, но простоватая женщина заводила одну и ту же песню. О родственниках, которые непременно мне бы помогли, о том, как мне, должно быть, тяжело… Прервать её у меня каждый раз не хватало совести, поэтому я просто старался побыстрее добраться до двери палаты.