Klangfarbenmelodie
Шрифт:
На испанском. Кажется.
…откуда он вообще знает испанский?
Аллен обиженно поджал губы, сверкнув на него глазами, но Тики только белозубо улыбнулся ему и беззаботно пожал плечами. Мелодия была вроде простая, какая-то даже как будто легкомысленная, но с голосом мужчины — сильным, низким и чистым — сплеталась великолепно.
И уже через пару минут Аллену стало совершенно плевать на то, что он понял из всего романса только «кабальеро» и «патер ностер», потому что пел Тики восхитительно. Собственно, он,
…и как этот человек вообще мог в него влюбиться?
Когда мужчина закончил этот романс, юноша склонил голову набок и попросил:
— А теперь давай так, чтобы я понял.
Микк хохотнул и отвесил ему щелбан, удивительно естественно не обращая внимания на гробовое молчание в помещении, которое до сих пор не покинул ни один музыкант.
— Это песенка про кабальеро, который, идя в церковь любоваться на юных дев, нарвался на один череп, — просто поведал он. — Он его пнул, а череп обиделся и пришел увести кабальеро с собой в могилу. В итоге беднягу спасла только его религиозная вера — упоминание о боге и крест на шее.
Аллен выдал какой-то нечленораздельный звук, выражающий всё его оцепенение и непонимание, и неопределённо нахмурился, раскрыв рот, чтобы хоть что-то сказать, но в итоге лишь как-то задушено выдал:
— На испанском это звучало лучше.
Микк рассмеялся в ответ, откладывая гитару в сторону, будто говоря этим: «Я всё, больше не просите», — и юноша огорчённо выдохнул, на самом деле, ужасно желая послушать его пение подольше, потому что… это было ужасно красиво.
Как и всё в этом мужчине.
Думать про то, как Тики, потрясающий до трясущихся коленей, вообще умудрился влюбиться в него, такого неказистого, юноша не стал, потому что и так, по сути, думал об этом постоянно.
— О, так ты ещё и петь умеешь? — вдруг раздалось многозначительное хмыканье, и Уолкер дёрнулся, раздражённо смотря в сторону Кросса, преспокойно развалившегося на одном из диванчиков. — А что ещё твой кавалер умеет, м?
Юноша ощутил, что мучительно заливается краской, и тихо выдохнул. Он до зуда в ладонях хотел чем-нибудь запулить в Мариана, но тот, черт побери, мог назло ему рассказать обо всем Неа (а ведь пока еще рано), а поэтому во избежание этого оставалось только шипеть и огрызаться.
— Заткнись! — да, это было совершенно по-детски, но вашу мать! Валите все отсюда, сердито подумал Аллен, и тогда Тики, может, споет и сыграет мне еще раз.
Только что-нибудь более лирическое. Или… что-нибудь о битвах. Интересно, Тики любил петь о битвах? И какие у него еще вкусы?
В музыке — это одно. В живописи, в литературе, в кулинарии… Ведь Аллен… Аллен знал о нем совсем мало.
И это надо было как можно скорее исправить.
Пока у него есть время. Пока Тики не надоело.
Юноша встряхнул головой, запрещая портить себе прекрасное
— Малыш, что у тебя с лицом? — Аллен вздрогнул от неожиданности, заливаясь краской в очередной раз и проклиная свою впечатлительность, отчего-то врубающуюся на все сто процентов только рядом с Тики. — Ты уже успел нафантазировать, как все умерли? — лукаво ухмыльнулся он, словно бы находил что-то весёлое и интересное в этой ситуации.
Уолкер фыркнул, рассерженно наблюдая за усевшимся напротив Кроссом, и мстительно прошипел:
— Меньше народа — больше кислорода.
Мариан в ответ на это лишь покровительственно махнул рукой, усмехнувшись, и хищно сверкнул глазами.
— Если бы не великолепный я, то на одного человека точно было бы меньше.
Аллен притих, прикусывая себе язык, и отвернулся, ненавидя Кросса за его меткие и редкие замечания, которыми тот разбрасывался только в том случае, когда был в хорошем настроении. Тики непонимающе нахмурился, но никак это не прокомментировал.
По залу раздалась лёгкая джазовая мелодия — ребята решили вернуться к репетиции.
— Так что ка-ва-лер твой ещё умеет? — вновь повторил Мариан, отчего Аллен втянул голову в плечи, как нашкодивший котёнок, потому что если мужчине вдруг взбредёт рассказать об этом Неа, то… было даже представить страшно, что могло бы произойти.
— Из него пулю вынул, в тебя могу засадить, — однако не успел юноша открыть рот, чтобы снова огрызнуться, очаровательно улыбнулся мужчине Микк. — Это мой Малыш, — веско припечатал он, заставив только подумавшего о благодарности Аллена снова нещадно покраснеть, — и только я буду его смущать.
Кросс хохотнул, явно совершенно не разозлившись на такую дерзость (кажется, Микк ему нравился — ну, а почему бы еще Мариан стал его тут чаем поить), и весело оскалился.
— Выискался тут, защи-и-тник. А Неа небось и не знает о ваших обжиманиях, — заметил он как бы между прочим, стреляя в Аллена лукавым взглядом.
Юноша вскинул подбородок и сердито поджал губы.
— А ты, как видно, хочешь стать тем, кто ему расскажет? — буквально прошипел он, готовый бороться за обещание мужчины молчать до конца.
Потому что доверял ему, а раз так — Кросс просто не мог разочаровать. А еще — потому что мужчина наверняка и сам прекрасно знал, чем такое чревато. Он мог сказать, разумеется, но тогда пусть берет в расчет, что и сам попадет под раздачу — не уследил ведь и все такое.
Когда юноша был маленьким и отлеживался после аварии и операции (на тот момент у Кросса еще не было своей больницы), именно ему Неа клевал мозги по поводу того, все ли будет хорошо и согласится ли мужчина присматривать за Алленом дальше.