Книжник
Шрифт:
не выходило из головы то, что рассказала Евника, но я не знал, насколько можно открыть это
Павлу, не рискнув поставить ее в неудобное положение.
Павел твердо взглянул на меня. — Он моложе Иоанна Марка, зато покрепче в вере.
Опять этот сарказм. Я ощутил, как кровь бросилась мне в лицо, и с трудом удержал
язык. Всякий раз, когда кто-нибудь вступал с Павлом в спор, это было обречено на заведомое
поражение, в полемике ему не было равных. В нашем же случае
сыпать соль на старые раны. В споре об Иоанне Марке пострадали бы мы оба.
Спустя несколько часов Павел заметил:
— Возможно, я несправедлив.
Возможно?
— Иоанн Марк с пользой употребил время, которое провел в Иерусалиме.
Какое-то время Павел хранил молчание, но я видел: его терзает наше несходство
мнений.
— Пойдет ли Тимофей с нами или останется — в любом случае ему придется
столкнуться с преследованиями, — наконец вымолвил он. — Может, с нами он будет в
большей безопасности, чем дома. Кроме того, тут уже есть кому пасти церковь, Сила. От
Тимофея будет куда больше пользы где-нибудь в другом месте.
Я понял, что мне все же придется высказать все свои опасения.
— Хоть он и замечательный юноша, Павел, у нас будут с ним одни неприятности. Ты
же сам бывший фарисей. Ты так же прекрасно понимаешь, как и я, что ни один еврей его
слушать не будет. Какая бы у него ни была здесь распрекрасная репутация, в любом другом
месте они будут видеть в нем язычника — из-за отца. Тимофей не обрезан, поэтому нечист в
их глазах. Мы с тобой оба согласились, что с людьми надо говорить понятным им способом.
Как же можно брать его с нами? Его не пустят ни в одну синагогу! Ты не хуже меня знаешь, что если мы попытаемся провести его с собой, начнутся беспорядки. Если мы будем с
Тимофеем, Благую Весть никто не услышит. Пусть он пообтешется здесь, уча язычников.
48
Павел прикусил губу, задумчиво прищурился:
— По-моему, надо напрямую выложить все Тимофею. Посмотрим, что он на это
скажет.
Тимофей сам предложил решение.
— Так обрежьте меня. Тогда никто не сможет запретить мне ходить в синагогу.
Храбрость мальчика и его готовность преодолеть любое препятствие целиком и
полностью склонили меня на его сторону. Павел все устроил, и через неделю, когда Тимофей
выздоровел и был готов пуститься в путь, мы созвали церковных старейшин из Листры и
Иконии. Все возложили руки на Тимофея и молились, чтобы Дух Святой наделил его дарами
пророчества и руководителя. Его мать и бабушка плакали.
Я видел, как тяжело далось расставание обеим женщинам. Вместе они вырастили
Тимофея в страхе
Иисусу Христу. Тимофей служил им отрадой и утешением. Их любовь к Господу и Закону
подготовила путь для того, чтобы все они с верой приняли Благую Весть.
— Бог пошлет тебя туда, куда Ему будет угодно, сын мой.
Тимофей выпрямился.
— Скажите отцу, что я буду продолжать молиться о нем,— голос его сорвался под
напором чувств.
— Мы тоже, — Евника коснулась рукой его щеки. — Может быть, благодаря любви к
тебе в один прекрасный день откроется его сердце.
Мы все надеялись. И молились.
*
Втроем мы путешествовали из города в город. Много часов провели у походных
костров за разговорами об Иисусе. Я рассказывал Тимофею все, что знал сам, удивляясь, как
ясно сохранилось в памяти учение Христа — это доказывало, что Святой Дух обновляет мой
разум. Мы с Павлом проповедовали всегда и везде, при всякой возможности. Проповедовал и
Тимофей, хотя порой так волновался, что при приближении к синагоге у него случалась рвота
от нервного напряжения. Когда мы вместе трудились в Коринфе, я не раз замечал, что ему
плохо, и позже слыхал от Павла, что даже после многих лет служения Тимофей все еще
страдал желудком. Я уверен, что во многом такое недомогание было обусловлено его великой
любовью к Ефесской пастве. Тимофей всегда до боли переживал за людей, вверенных его
попечению, даже если это были волки в овечьей шкуре.
Однако я отвлекся.
Поначалу Тимофей просто стоял около нас, молчаливо поддерживая и вступая в
разговор, только если ему задавали вопрос напрямую. В своих речах он обнаружил
замечательную мудрость, дарованную ему Богом. Особенно он был полезен, когда надо было
учить самых юных. Тогда как детей порой пугала горячность Павла и отталкивала моя
серьезность, за Тимофеем они ходили по пятам. Мальчишки считали его храбрецом и
бывалым путешественником, девочки — красавцем. Я посмеивался, видя, как они окружают
его, сперва из любопытства, позже — из самого сердечного расположения.
Павел же беспокоился:
— Сила, это не смешно. Подобное восхищение рождает искушение и грех. — Он много
наставлял Тимофея о том, как сохранять чистоту и взбегать соблазна.
— С молодыми обходись, как с сестрами.
— А со старшими?
— Со старшими? — Павел запнулся. Посмотрел на меня.
Я кивнул. Не раз я наблюдал, как какая-нибудь женщина приближается к Тимофею с