Книжный вор
Шрифт:
– Ты просила наорать. Ты сказала, все поверят. – Роза оглянулась по сторонам, а ее голос был как нитка с иголкой. – Он очнулся, Лизель. Он в сознании. – Она вынула из кармана солдатика в ободранном мундире. – Просил отнести тебе. Он ему больше всех понравился. – Роза отдала девочке солдатика, крепко взяла ее за плечи и улыбнулась. Прежде чем Лизель успела что-то сказать, Роза поставила жирную точку. – Ну? Отвечай! Больше ты нигде ее не могла забыть?
Он жив, думала Лизель.
– …Нет, Мама. Прости, Мама, я…
– Ну что с тебя толку? – Роза выпустила ее, кивнула и пошла прочь.
Еще несколько секунд Лизель постояла. Коридор был огромным. Она посмотрела на солдатика в ладони. Инстинкт подталкивал ее бежать домой прямо сейчас, но благоразумие не позволяло. Вместо этого она сунула покореженного солдатика в карман и вернулась в класс.
Все ждали.
– Глупая корова, – прошептала Лизель себе под нос.
Дети опять засмеялись. Фрау Олендрих не стала.
– Что такое?
Лизель была в такой вышине, что чувствовала себя неуязвимой.
– Я сказала, – с широкой улыбкой пояснила она, – глупая корова. – И в ту же секунду на ее щеке зазвенела ладонь фрау Олендрих.
– Не смей так говорить о матери, – сказала учительница, но подействовало слабо. Девочка только стояла и пыталась удержаться от улыбки. В конце концов, она не хуже любого тут умеет получать «варчен». – Иди на место.
– Да, фрау Олендрих.
Руди, сидевший рядом, осмелился заговорить.
– Езус, Мария и Йозеф, – зашептал он, – у тебя на щеке вся ее рука. Большая красная рука. Пять пальцев!
– Отлично, – сказала Лизель, потому что Макс был живой.
Когда она пришла домой, Макс сидел в кровати со сдутым мячом на коленях. От бороды у него чесалось лицо, и стоило большого труда держать заболоченные глаза открытыми. Рядом с подарками стояла пустая миска из-под супа.
Они не сказали друг другу «Привет».
Скорее, столкнулись зазубренными краями.
Скрипнула дверь, девочка вошла и встала перед больным, глядя на миску.
– Мама влила его тебе в горло силком?
Он кивнул, довольный, утомленный.
– Но он был очень вкусный.
– Мамин суп? Правда?
Улыбки у него не вышло.
– Спасибо за подарки. – Скорее – едва заметный разрыв губ. – Спасибо за облако. Твой Папа мне объяснил про него.
Через час Лизель тоже попробовала кое в чем признаться.
– Мы не знали, что нам делать, если ты умрешь, Макс. Мы…
Много времени у него это не заняло.
– То есть как от меня избавиться?
– Прости.
– Нет. – Он не обиделся. – Вы правы. – Он вяло поиграл со сдутым мячом. – Вы правильно делали, что думали об этом. В вашем положении мертвый еврей так же опасен, как и живой, а может, и хуже.
– И еще мне снился сон. – Сжимая в руке солдатика, Лизель подробно описала свой сон. Она собиралась еще раз просить прощения, но Макс перебил:
– Лизель. – Он дождался, когда она посмотрит на него. – Никогда не проси у меня прощения. Это я должен просить его у тебя. – Он окинул взглядом все, что она ему принесла. – Посмотри на них. Какие подарки. – Он взял в руку пуговицу. – А Роза сказала, что ты читала мне каждый день по два раза, а иногда и по три. – Теперь он смотрел на шторы, как будто видел сквозь них. Сел чуть повыше и промолчал с десяток безмолвных фраз. На его лице прокралась тревога, и он тоже признался девочке кое в чем. – Лизель? – Он чуть подался вправо. – Я боюсь, – сказал он, – что снова засыпаю.
Лизель твердо ответила:
– Тогда я тебе почитаю. А начнешь дремать, я буду шлепать тебя по щекам. Брошу книжку и буду тебя трясти, пока не проснешься.
Весь остаток дня и добрую часть вечера Лизель читала Максу. Он сидел в постели и впитывал ее слова, уже в сознании, до десяти часов с минутами. Во время короткой передышки Лизель подняла глаза от книги и увидела, что Макс спит. Встревожившись, она толкнула его книгой. Он проснулся.
Макс засыпал еще три раза. Дважды она его разбудила.
Следующие четыре дня он каждое утро просыпался в ее постели, потом – у камина, и наконец, в середине апреля – в подвале. Он окреп, избавился от бороды, вернулись огрызки веса.
Во внутреннем мире Лизель то было время великого облегчения. А во внешнем мире многое пошатнулось. В конце марта засыпали бомбами город под названием Любек. Следующим в очереди будет Кёльн, и вскоре дойдет до многих других немецких городов, включая Мюнхен.
Да, начальник стоял у меня за плечом.
«Сделай, сделай…»
Бомбы летели – и с ними я.
ДНЕВНИК СМЕРТИ: КЁЛЬН
Падшие часы 30 мая.
Не сомневаюсь, Лизель Мемингер крепко спала, когда больше тысячи самолетов пролетели к городу, известному под именем Кёльн. В итоге мне достались пятьсот человек или около того. Еще пятьдесят тысяч неприкаянно совались между призрачными грудами щебня, пытаясь понять, где какая сторона и где чьи обломки.
Пятьсот душ.
Я зацеплял их пальцами, будто чемоданы. Или закидывал за спину. На руках я выносил только детей.
К тому времени, как я закончил, небо было рыжее, как подожженная газета. Если приглядеться, можно было прочесть слова, заголовки реляций, описывающих положение на фронтах, и так далее. Как бы мне хотелось сорвать это все, скомкать газетное небо и отбросить прочь. Руки у меня ныли, и мне было нельзя рисковать и обжигать себе пальцы. Впереди еще столько работы.
Как и ожидалось, многие умерли мгновенно. Другие протянули чуть дольше. Мне нужно было посетить еще несколько мест, повидать разные небеса и собрать еще душ, и когда я позже вернулся в Кёльн – вскоре после того, как прошли последние самолеты, – мне случилось увидеть кое-что совершенно небывалое.