Книжный вор
Шрифт:
– Правда, – сказала Лизель. – Ты играй, Руди. Я справлюсь.
– Нет, нет. – Его было не свернуть. Вот упрямец! – Это ж минута-две.
Ей снова пришлось думать, и снова у нее получилось. Руди принялся ее поднимать, и она заставила себя упасть еще раз, на спину.
– Папу, – сказала она. Небо, заметила девочка, ослепительно синее. Ни намека на облако. – Можешь привести его, Руди?
– Сиди тут. – Обернувшись направо, он крикнул: – Томми, пригляди за ней, ладно? Не давай ей шевелиться.
Томми
– Я присмотрю, Руди. – Он встал над ней, дергаясь и стараясь не улыбаться, а Лизель не сводила глаз с партийца.
Через минуту над ней спокойно стоял Ганс Хуберман.
– Папа.
На его губах шевелилась огорченная улыбка.
– Я все думал, когда это случится.
Папа поднял Лизель и повел домой. Игра продолжалась, а инспекция была уже в нескольких домах от Хуберманов. И за той дверью им никто не открыл. Руди опять закричал:
– Вам помочь, герр Хуберман?
– Нет, нет, играйте, герр Штайнер. – «Герр Штайнер». Папу Лизель невозможно было не любить.
Едва зашли домой, Лизель все выложила. Попыталась найти тропу между молчанием и отчаянием.
– Папа.
– Не разговаривай.
– Партия, – прошептала она. Папа остановился. Оборол желание распахнуть дверь и выглянуть на улицу. – Они проверяют подвалы, где сделать убежища.
Папа усадил ее.
– Умница, – сказал он и тут же крикнул Розу.
У них была минута, чтобы придумать план. Чехарда мыслей.
– Давайте его в комнату Лизель, – предложила Мама. – Под кровать.
– Ты что? А если они и комнаты решат осмотреть?
– У тебя есть другой план?
Поправка: у них не было минуты.
В дверь дома 33 по Химмель-штрассе раздались семь дробных ударов, и было уже поздно кого-то куда-то переводить.
Голос.
– Откройте!
Удары их сердец наскакивали друг на друга, сминая ритм. Свое Лизель попыталась съесть. Вкус сердца во рту не очень-то бодрит.
Роза прошептала:
– Езус, Мария…
В тот день на высоте оказался Папа. Он бросился к подвальной двери и кинул с лестницы предостережение. Вернувшись, заговорил быстро и без пауз.
– Значит, так, на фокусы времени нет. Можно отвлекать их сотней способов, но сейчас осталось только одно. – Он повел глазами на дверь и закончил: – Не делать ничего.
Не этого ждала от него Роза. Ее глаза расширились.
– Ничего? Ты что, спятил?
Стук повторился.
Папа был тверд.
– Ничего. Мы сами даже не будем спускаться – нам абсолютно плевать.
Все чуть не замерло.
Роза смирилась.
Окаменев от напряжения, она покачала головой и пошла открывать дверь.
– Лизель. –
– Да, Папа.
Она постаралась сосредоточиться на своем разбитом колене.
– Ага!
Роза в дверях еще спрашивала о причине такого вторжения, а добряк партиец уже приметил Лизель.
– Бешеная футболистка! – Он усмехнулся. – Как твое колено? – Фашистов обычно представляют не особенно жизнерадостными, но этот мужчина определенно был весельчак. Войдя, он сразу игриво склонился над коленом Лизель, делая вид, что изучает рану.
Неужели он знает? – думала Лизель. Может, он почуял, что мы прячем еврея?
Папа подошел от раковины с влажной тряпицей и стал промакивать разбитое колено Лизель.
– Жжет? – Его серебряные глаза были внимательны и спокойны. Испуг в них легко можно было принять за беспокойство о ребенке.
Роза крикнула из кухни:
– Жжет, да мало. Может, это ей будет урок.
Партиец выпрямился и рассмеялся:
– Мне кажется, эта девочка там не берет никаких уроков, фрау?..
– Хуберман. – Картон пошел складками.
– …фрау Хуберман, мне кажется, она их дает! – Он выдал Лизель улыбку. – Всем этим мальчишкам. Верно, детка?
Папа задел салфеткой ссадину, и Лизель вместо ответа поморщилась. А заговорил Ганс. Тихо извинился перед девочкой.
Повисла неловкость молчания, и партиец вспомнил, зачем пришел.
– Если не возражаете, – объяснил он, – мне нужно спуститься в ваш подвал на пару минут, чтобы посмотреть, годится ли он для убежища.
Папа еще разок ткнул в раненое колено.
– У тебя и синяк будь здоров, Лизель. – И между делом ответил зависшему над ним партийцу. – Конечно. Первая дверь направо. Извините за беспорядок.
– Пустяки – я сегодня кое-где такое видал, что хуже не будет. Сюда?
– Угу.
*** САМЫЕ ДОЛГИЕ ТРИ МИНУТЫ ***
В ИСТОРИИ ХУБЕРМАНОВ
Папа сидел у стола.
Роза, беззвучно шевеля губами, молилась в углу.
Лизель вся сварилась: колено, грудь, мышцы рук.
Не думаю, чтобы кто-то из них беспокоился,
что они будут делать, если подвал
признают годным для убежища.