Князь

Ярани Закир Прокопьевич

– Это твоя гордость тебе мутит разум, - сказал Тлизанд.
– Если хочешь - забирай себе свою долю. Но я больше не буду тебе покровителем. Сам управляйся со своими делами. У тебя - свое княжество, у меня - свое!

– Что ж, дело к тому и шло!
– вздохнул Атлеш.
– Созывай совет дворян, будем делить замлю.

– Когда захочу - тогда и созову!
– огрызнулся Тлизанд.
– Я старший князь!

– Воля твоя, мой брат!
– сказал Атлеш, склонив голову.
– Но в неначатом деле сидит змея...

***

Адыги гордились своим обычаем гостеприимства. Они дорожили своей свободой, и обычно никто даже не запрещал мужчине завладеть имуществом человека из чужого

племени или захватить в плен его самого, чтобы выгодно продать. Только умение адыгов достойно защищать себя и свою собственность удерживало их от неограниченного межплеменного грабежа. Но если человек, даже из чужого племени, въезжал в селение и просился на отдых в любой дом, великим позором было отказать ему. В течение трех дней хозяин должен был содержать гостя, отведя ему особый - самый уютный, дом или комнату подворья, и если надо было - положить свою жизнь за его безопасность, честь и имущество. Даже спрашивать, откуда едет гость и зачем явился в дом, в течение этого времени было не принято. Даже своего лютого врага или кровника любой уважающий себя и адыгский закон хозяин должен был принять гостем, если тот вдруг приезжал со вложенным в ножны оружием на его подворье. Так поступали все: от князя до княжеского крепостного.

Тлизанд тоже, приветливо встретив Карьеча Бгэжико, проводил его в роскошный гостевой дом, поинтересовался, как дела у него и его семьи и приказал двум рабам как следует обслужить его. Но Карбеч приехал по делу и не хотел изводить себя и князя трехдневным ожиданием. Отдохнув, насытившись и совершив свою христианскую молитву, он велел слуге позвать к нему Тлизанда, если тот желает с ним говорить сейчас. Тлизанд, действительно, был рад скорее приступить к решительной беседе, поэтому поспешил в гостевой дом. Оставшись одни, князь и старший дворянин сели друг против друга на мягкие тахты. В камине жарко пылал огонь, обогревая просторную комнату гостевого дома; трещали буковые дрова. На стене - на узорном фоне широкого красивого турецкого ковра над тахтой, где сидел Карбеч, висели дорого отделанные серебром шашка в ножнах, ружье, лук и стрелы, рожок с порохом, мешочек с пулями и длинный охотничий рог. А рядом с оружием висела длинная полированная скрипка со смычком - инструмент, который непременно вешали в гостевых домах, чтобы гость мог себя развлечь мелодией.

– Я знаю, зачем ты позвал меня и своего брата, мой князь, - сказал Карбеч, глядя на Тлизанда. Он был красивым мужчиной средних лет, ростом выше среднего, широкоплечий, стройный. Смугловатое лицо его было правильной немного удлиненной формы, нос с небольшой красивой горбинкой, темные точно рисованные брови, карие глаза и длинные усы.

– Не только у меня к тебе вопросы, Карбеч, - сказал Тлизанд.
– но и у других тлекотлешей тоже.

– Тебе и им не понравилось, что я не приехал на охоту, да, князь?
– спросил Карбеч.

– Ты не оказываешь мне и дворянам внимания. Как-будто тебя нет среди моих дворян.

– Меня ничего не связывает с союзниками врагов адыгского народа, кроме повинностей, о которых говорит адыгский закон, - сказал Карбеч.

– Скажи мне, что ты хочешь, - произнес Тлизанд.
– Честно как дворянин своему князю.

– Я хочу, чтобы моя жизнь и жизнь моего рода была спокойной, - сказал Карбеч.
– а это возможно только если в моих владениях будет действовать только адыгский закон. Закон, который установили наши мудрые предки, и который знает каждый адыг.

– Ты хочешь сказать, что я нарушаю адыгский закон и принуждаю тебя нарушить его?
– проговорил Тлизанд.

– Ты сказал, что будешь повиноваться хану Джамбечу. А хан не только своих дворян заставляет служить ему, но и дворян своих дворян. Теперь хан посчитает, что сможет приказывать мне, а я ему не подчинюсь, и он приведет сюда свое войско, чтобы взять мою голову. Тебе он тоже прикажет сражаться против меня. На чью сторону ты тогда встанешь, мой князь?

– Я не нарушу обязательства, которые издавна существуют между нашими родами, и буду тебя защищать, - сказал

Тлизанд.
– Но и ты не забывай, что твой род получил дворянский дар от моего рода.

– И ты не забывай, мой князь, что твой род стал княжеским при поддержке моего рода и родов других тлекотлешей, - сказал Карбеч.

– Однако все тлекотлеши поддержали меня и моего отца, - ответил Тлизанд.
– Все, кроме тебя.

– Мне интересно, что они скажут, если все их рабы и смерды примут вашу религию, и хан запретит продавать их. Они не боятся обнищать?

– Получается, адыгский закон, за который ты так упорно держишься, для одних хорош, а другим в горе?
– усмехнулся Тлизанд.

– Давай, мой князь, оставим возможность продавать невольников, - кивнул Карбеч.
– Но можно ли жить спокойно, когда закон все время меняется?

– Что ты имеешь в виду?
– не понял Тлизанд.

– То, что у всех адыгских племен всегда один и тот же закон - тот, который оставили наши предки. Я адыгский тлекотлеш и заню, по какому закону жили мои отцы, по какому закону жить мне, по какому закону будут жить мои потомки. Поэтому я знаю, какой будет моя жизнь, и уверенно строю ее согласно этому. И я уверен, что мои намерения не нарушаются, если я буду соблюдать этот постоянный закон. Я уверен в своих делах завтра, уверен в делах своей семьи - и потому я спокоен. Понимаешь, князь? Ведь наш - адыгский, закон не меняется. А в Крыму закон издает хан. Сегодня он издает закон, завтра его отменяет и придумывает новый. Я хочу выделить земли некоторым своим рабам, чтобы они стали моими смердами. Я буду снабжать их скотом и даже деньгами, чтобы их женщины рожали больше детей. Потом эти дети вырастут, вырубят лес на горе недалеко от моего имения и посадят сад. Они будут торговать плодами и приносить мне прибыль. Это позволяет мне адыгский закон. Но вдруг хан, которому я, допустим, буду подчиняться, издаст свой закон, по которому адыгские тлекотлеши должны будут бросить свои имения и служить в его войске годы напролет как капы-кулу*. Или, вообще, как крепостные люди пахать землю для него. Могу ли я в таком случае быть уверен в собственной жизни, если законы, по которым я ее проживаю, меняются по воле одного человека?

– Ну, ты сказал!
– Тлизанд покачал головой.
– Неразумно тлекотлеша, от которого во многом зависит по Божьей воле, как будут служить правителю целые роды, превращать в капы-кулу или кого-нибудь подобного. И тем более заставлять пахать землю, - не удержавшись, князь засмеялся.
– когда он не знает, с какой стороны подойти к плугу.

– Разве ханы всегда издают разумные законы?
– проговорил Карбеч.
– Они ведь не знают из жизни ничего, кроме дел своего дворца и военных походов. Их воспитывают адыги вроде тебя, князь, которые наивно полагают, что если адыгский закон заменить крымским, на их землях наступит счастье. Еще юнцами они возвращаются в Бахчисарай и живут среди богатства и наложниц, иногда, чтобы развлечься, отправляясь в походы то на адыгов, то на Москву. Поэтому они назначают для управления делами своих земель помощников из своих тфокотлей и даже рабов - потому что сами ничего не смыслят в делах народа.

Карбеч был умным человеком, и Тлизанд почувствовал, что здесь он прав: у хана были большие владения, и он не мог лично встречаться с каждым пастухом из своих подданных, чтобы узнать, как и чем тот живет.

– Ты вот тоже в пример хана хочешь дать дворянский дар двум своим рабам, когда они вырастут, пусть и не больше, чем младшим дружинникам, - сказал Карбеч.
– Ты зря взял это намерение, мой князь. Раба можно освободить, если ты полюбил его, но не приближать его к дворянству. Ты - князь, и твое право давать дворянский дар тому, кому ты хочешь. Но ведь другие дворяне будут презирать твоих любимых слуг за их рабское происхождение, а рабы - за то, что ты этим двум оказал небывалую милость, а остальным даже не дал волю. Но если ты осовбодишь всех своих рабов - кто будет прислуживать тебе? Ты хочешь, чтобы все - от дворянина до раба, смотрели на них как на человеческих выродков?