Князь
Шрифт:
Князь проехал селение и, обогнув по дороге небольшой лесистый холмик, приблизился к одинокому подворью Гутля, ничем не отличавшемуся от жилища и двора простых людей. За подворьем, обнесенным высоким плетнем, высился ряд серебристых тополей, а за теми поблескивала на солнце река. Подъехав к воротам, Тлизанд спешился. На соломенной крыше дома черными пятнами сидели два грача, а рядом из дымаря струился очажный дым. За воротами появилось движение, и их стал отворять Гутль.
– Ассалам алейкум, мой князь!
– поздоровался он.
– Ваалейкум ассалам!
– сказал Тлизанд.
– Вот, ездил я к Абдулькариму-мулле и решил навестить тебя. Как твой дом?
–
– сказал Гутль.
– БисмиЛлах, проходи во двор.
Тлизанд вошел на мазаный глиной двор, ведя под уздцы коня. Его сердце возликовало, когда он увидел выскочившего из-за хлева родного сына. Шаханбатыр бегом кинулся было на двор, но, увидев приехавшего отца, разом остановился и степенным шагом, чуть склонив голову, подошел к князю. На нем были черная шапка и теплый красный кафтан.
– Ассалам алейкум, отец!
– проговорил мальчик, встав рядом со своим аталыком.
– Как дела в твоем доме?
– АльхамдулиЛлах, мой сын!
– сказал Тлизанд и улыбнулся. Шаханбатыр, сняв шапку, низко поклонился и поцеловал отцу руку, затем снова надел шапку. С радостным удовлетворением Тлизанд отметил, что сын стал заметно выше ростом, чем был, когда он приезжал в последний раз, и в самом лице мальчика начали появляться первые знаки возмужалости. Шаханбатыр, хотя был еще мал, внешне очень напоминал покойного отца Тлизанда. Кроме того, в характере Шаханбатыра Тлизанд примечал свойственные отцу живость и рассудительность, а Гутль говорил князю с глазу на глаз, что мальчик бывает очень упрям. А именно упрямство и настойчивость позволили отцу Тлизанда пойти против воли всего рода, принять Ислам и, по совету темиргоевского князя, принести присягу верности хану Крыма.
– Мы с тобой позже поговрим, мой сын!
– сказал Тлизанд и передал поводья коня подошедшей жене Гутля. Та повела коня к коновязи.
– Да, отец, - кивнул Шаханбатыр и отошел к дому, где присел под поддерживающем крышу столбом и принялся сосредоточенно возиться с какой-то вещью.
Скоро Тлизанд и Гутль сидели в гостевом доме. Князь расположился на тахте перед трехножным столиком, где стояло блюдо с просяной кашей, плошка щипса и пустые кружки. Гутль сел сбоку на табуретку. Затем пришла его жена и поставила на столик кувшин с просяным квасом, а за нею вошел сын Гутля Бечкан одиннадцати лет и поставил на столик кувшин айрана. Затем женщина и мальчик вышли.
– Я угощаю тебя, мой князь, тем, что Аллах даровал мне через тебя, - сказал Гутль.
– Кому по силам угостить тебя достойно, когда ты владеешь всей округой? Каждый год каждая семья тфокотлей приносит тебе овцу. Только Аллах, Который богатейший из богатых, может одарить тебя по достоинству.
– Я ведь не за угощением приезжаю в твой дом, - сказал Тлизанд, налил в кружку айрана, вознес хвалу Аллаху за дарованную пищу и, сказав: "БисмиЛлах!", выпил айран.
– Рассказывай, чего еще достиг молодой князь, - сказал он затем.
– Молодой князь, - сказал Гутль.
– уже с двадцати пяти шагов сбивает из ружья кувшин с дерева. Две недели назад он ранил птицу, но она была довольно близко от него. Думаю, что скоро его можно будет учить уводить скот у тфокотлей.
Княжеские и дворянские дети учились похищать скот на подданных своих отцов. Коровьи рога набивали мелко нарезанной требухой, затаивались в зарослях возле пастбищ тфокотлей или смердов с вечера и всю ночь ждали предрассветного времени, закутавшись в бурку, чтобы не замерзнуть. Потом, когда пастухами овладевал особенно крепкий предрассветный сон,
Гутль рассказал Тлизанду о тренировках Шаханбатыра, его успехах и о том, что княжескому сыну дается хуже. В конце не забыл еще отметить весьма упрямый характер князя-мальчика, который, хотя в общем был послушен, но часто пытался сначала оспорить то, что ему говорил аталык. Была у него привычка в холодную погоду не надевать теплых носков, хотя он еще не дорос до того, чтобы презирать мороз и слякоть.
– Моя жена не может заставить его носить теплые носки, - сказал Гутль.
– Иногда она просто закрывает на это глаза, а если погода совсем холодная, она просит меня заставить его. Когда ему что-то не нравится, он только меня слушается. А с Бечканом они очень дружны. Всегда вместе. Он даже просил меня, чтобы я разрешил Бечкану больше заниматься вместе с ним. Но Бечкану ведь не княжить. Нам приходится и самим работать по дому, так как у нас всего два невольника. И мы должны учить сына и заниматься хозяйством.
– Позови мне Шаханбатыра, - сказал князь.
– я хочу с ним поговорить.
Гутль вышел из гостевого дома, и почти сразу к Тлизанду вошел Шаханбатыр, который, по-видимому, все время, пока отец разговаривал с аталыком, дожидался рядом, когда ему разрешат войти.
– Добрый день, отец!
– сказал он, глядя на Тлизанда. Видно было, что ему не терпелось сесть рядом, но он уже стал стесняться сильно проявлять свои чувства.
– Добрый день, садись сюда!
– сказал Тлизанд, улыбнувшись сыну и опустив ладонь на покрывавший тахту ковер слева от себя. Мальчик подошел и быстро сел рядом. Тлизанд обнял его и прижал к себе, радостно чувствуя, как сын тоже крепче жмется к нему, а затем сказал:
– Рассказывай, какие новости здесь были без меня.
– Разные новости были, - серьезно сказал Шаханбатыр.
– У одного эгу вот волки теленка съели. Так что, с него много подати не получится взять.
– Ну, один теленок - это еще не потеря, - сказал Тлизанд.
– Как дела у моей матери?
– спросил Шаханбатыр.
– АльхамдулиЛлах, - сказал Тлизанд.
– Тебя вспоминает, возносит молитвы, чтобы ты был достойным воином и князем.
– ИншаЛлах, - сказал Шаханбатыр.
– Аталык почти всегда мной доволен. Пусть не беспокоится.
– Да, но Аллаха надо просить, - сказал Тлизанд.
– Ведь у Него власть над всем в этом мире, и Он ненавидит тех, кто не просит Его ни о чем.
– Отец, скажи мне, чем отличается закон Аллаха от адыгского закона?
– спросил Шаханбатыр.
– Закон Аллаха издан Аллахом, он записан в Коране, - сказал Тлизанд.
– Адыгский закон придуман адыгами.
– Но ведь закон, который издал Аллах, правильнее?
– Конечно, - сказал Тлизанд.
– Ведь он придуман не людьми, а Тем, Кто Сам создал людей.