Княжна Дубровина
Шрифт:
— Какая это будетъ тоска, воскликнула Лиза, — когда Ваня удетъ. Не съ кмъ будетъ ни поиграть въ мячъ, ни побгать въ саду. Агаша за дломъ или шьетъ, или читаетъ, Лида совсмъ неподвижная, а я одна… одна не набгаешься! Бывало къ маменьк, сказала она необдуманно и тотчасъ прикусила язычекъ.
Маша встала и вся въ слезахъ вышла изъ комнаты.
— Удивляться надо, сказала Агаша тихо, но съ укоризной, — какъ это ты всегда такое скажешь, что никто не опомнится. Точно камнемъ хватишь!… Вотъ и Лида плачетъ.
— Ну, Лида всегда, сказала Лиза съ досадой, — до слезъ охотница съ малолтства!
— И Маша всегда? выговорилъ папочка съ укоромъ.
— Я такъ, нечаянно, я сама любила маменьку, вс знаютъ, сказала оправдываясь Лиза.
— Ну хорошо, хорошо. Будь осторожне. Что такое? спросилъ онъ входящую горничную, которая подала ему какую-то бумагу.
— Повстка на страховое письмо! воскликнулъ онъ. — Что такое? Изъ Москвы! Боже мой, не случилось ли чего съ Митей. Дти, шляпу! я самъ побгу на почту.
Лиза какъ молнія бросилась за шляпой. Агаша встала и подошла къ отцу.
— Папочка, сказала она, — успокойтесь ради Бога, бды быть не можетъ. Еслибы бда, то прислали бы депешу. А это страховое письмо; оно идетъ дольше обыкновеннаго письма, стало-быть не спшное и врно дловое.
— Ты права; еслибы бда, прислали бы депешу; но какія же дла, у меня длъ въ Москв никакихъ нтъ. Почта за два шага и еще не заперта. Скажите Маш, я ворочусь сію
Лиза бросилась изъ комнаты какъ стрла.
— Не пугай Маши, она такая разстроенная, сказала Агаша, но ужь было поздно: Лиза въ попыхахъ все передала Маш.
— Что такое опять случилось? спросила тревожно Маша входя поспшно въ комнату.
— Ничего, совершенно ничего, сказала Агаша спокойно, — папочка получилъ страховое письмо…
— И сказалъ, не бда ли съ Митей, подхватила Лиза.
— А я говорю: страховое письмо, письмо дловое — и только, замтила Агаша, строго глядя на Лизу.
— Конечно, сказала Маша успокоившись; — еслибы что-нибудь, сохрани Боже, случилось, прислали бы депешу.
— Я говорю то же. А Лизу надо унять: — что за страсть разсказывать новости, да еще съ преувеличеніемъ. Дрянная привычка!
— Да, Лиза, это ни на что не похоже. Тебя отучить нельзя отъ этихъ дурныхъ привычекъ.
— И какъ изъ лука стрла, сказала Агаша, — одинъ шагъ — и готово, всхъ встревожила!
Маша сла молча; она недоумвала и ждала мужа съ волненіемъ, которое однако сдерживала.
— Вотъ письмо, сказалъ входя Долинскій, — это почеркъ Анюты, а вотъ и еще письмо, оно отъ Мити. Я пробжалъ его на ходу. Онъ здоровъ и просить не соглашаться на просьбу Анюты, пишетъ, что увренъ, что мы откажемъ. Посмотримъ, что такое.
Долинскій слъ на диванъ, развернулъ письмо Анюты и сталь читать его про себя. Маша сла подл мужа, обняла его рукой за шею и читала черезъ его плечо вмст съ нимъ. Вс его дочери и сынъ молчали, ожидая, что имъ скажутъ, а Лиза какъ на огн горла и не могла усидть спокойно на своемъ стул — все вертлась какъ вьюнъ, несмотря на строгое лицо Агаши и на ея слова, сказанныя шепотомъ: «Сиди смирно.»
Долинскій читалъ медленно слдующее письмо.
Дорогой, безцнный папочка, обращаюсь къ вамъ съ сердечною просьбой и заране уврена, что вы не захотите отвергнуть ее и отказаться отъ вашей дочери. Вотъ уже безъ малаго шесть лтъ, какъ я разлучена съ вами и со всми моими и жила эти шесть лтъ одною надеждой увидть васъ и жить съ вами. Теперь надежда эта можетъ осуществиться. Законъ позволяетъ мн выбрать между моими родными тхъ, съ которыми я желаю жить. Нужно ли мн говорить, что я выбрала васъ. Милый папочка, вы взяли меня къ себ, когда я осталась бдною сироткой и когда вс мои родные отказались отъ меня; вы меня пріютили у себя, длили со мною свои достатки и, — что всего дороже и чего я не могу вспомнить безъ слезъ благодарности, — любили меня какъ родную дочь и ничмъ не отличали отъ своихъ дтей. Нтъ, даже отличали, ибо больше ласкали и баловали меня чмъ ихъ. Это помнила я и вечеромъ и утромъ: засыпая и просыпаясь думала я о васъ и шесть лтъ жила мыслію, что возвращусь къ вамъ, опять васъ увижу. Не откажите мн, вы не можете отказать мн. Вы не бросите меня одну въ этомъ свт, который я такъ мало знаю, но о которомъ однако имю нкоторое понятіе, вы не осудите меня жить безъ семьи и безъ отца; когда я была маленькая вы дали мн семью и отца — не отнимайте же ихъ у меня теперь, когда я выросла и она мн необходима. Я не допускаю мысли, что вы меня отвергнете, и никогда бы не пришла она мн въ голову, еслибы не Митя, который, по какимъ-то для меня непонятнымъ и мелкимъ соображеніямъ, уврялъ меня, что вы меня, дочь свою, не захотите принять опять въ свое семейство, которое я считаю моимъ единственнымъ и собственные семействомъ.
Не думайте, дорогой папочка, что надутая моимъ богатствомъ, о которомъ столько твердятъ, но которымъ я до сихъ поръ не пользавалась, а ищу воли и свободной жизни. Нтъ, я ищу семьи, любви семейной, счастія жить съ вами и съ моею дорогою безцнною Машей. Жизнь моя у тетушекъ Богуславовыхъ скучна, но я не могу сказать, чтобы мн было у нихъ жить дурно. Правда, когда вы привезли меня къ нимъ, я была до крайности избалована вашею любовію и уступками всхъ моихъ сестрицъ и братцевъ и споро обнаружилась моя вспыльчивость и припадки ничмъ не сдерживаемаго гнва. Меня укротили строгимъ воспитаніемъ, при неустанномъ надзор, и теперь, когда я ужь большая двушка, я очень благодарна моей тетк за ея обо мн заботы и даже за ея строгость. Конечно, она могла бы быть мягче, даже и при строгости, но могу ли я требовать отъ нея чего она дать не можетъ? Сердце ея все сполна отдано больной сестр и на долю другихъ осталось не много. Но, повторяю, я ей благодарна. Она научила меня исполненію долга, повиновенію и теперь, когда ея контроль надо мною окончился, я сама, надюсь по крайней мр, буду въ состояніи управлять собою; впрочемъ я не боюсь за себя, если вы и Маша попрежнему согласитесь руководить мною. Я общаю ничего не предпринимать безъ вашего совта и повиноваться вамъ какъ родная дочь, какой себя и считаю. А теперь вотъ каковы мои предложенiя, которыя вы измните, если почему-либо сочтете ихъ неудобными и вамъ непригодными.
Мн минетъ восемнадцать лтъ черезъ мсяцъ. Къ этому дню я желала бы вмст съ вами пріхать въ Спасское, мое подмосковное имніе, отстоящее отъ Москвы на тридцать верстъ. Я просила бы васъ пріхать въ Москву за мною и хать туда вмст. Все лто и осень я желала бы остаться тамъ, а зиму провести въ Москв, конечно вмст, потому что я ни за что, никогда не хочу разлучаться съ вами. Я знаю вашу любовь къ уединенной и семейной жизни, невозможность въ ваши лта перемнить привычки и конечно не имю и въ ум просить васъ длать знакомства, посщать со мною и для меня собранія и вечера. Я уврена, что мн удастся уговорить тетушку Богуславову или сестру ея вызжать со мною; если же он откажутся, въ чемъ я сомнваюсь, то княгиня Блорцкая, которая будетъ вывозить въ свтъ своихъ дочерей, охотно возьметъ меня съ собою. Притомъ для выздовъ по дламъ или для прогулки я буду имть компаніонку, быть можетъ мою бывшую гувернантку — Англичанку. Стало-быть вншняя, для васъ быть-можетъ затруднительная, часть нашей жизни устранена. Васъ безпокоить этимъ я не буду. Я только желаю жить съ вами въ Москв, гд мы можемъ нанять или купить домъ, и такъ какъ оба сына ваши будутъ студентами, то и вы, переселившись въ Москву, не принесете слишкомъ большой жертвы. Я думаю, что и Маш не особенно трудно будетъ оставить К**; она понесла такое несчастіе, что перемна мста, быть-можетъ. облегчитъ скорбь ея о потер матери. Милый папочка! отъ васъ зависитъ составить счастіе вашей Анюты и довершить благодянія вами ей оказанныя. Вы назвали ее дочерью, когда ей было шесть лтъ; можете ли отказаться отъ нея теперь, когда она выросла, нуждается въ отц, въ семь, въ сестрахъ и братьяхъ? Не отымайте у нея этихъ благъ, которыхъ сладость она узнала въ раннемъ дтств, благодаря вамъ, милый палочка; не оставьте ее одинокою и бездомною!
Маша и вы, мои милые сестрицы и братцы, просите папочку не отказаться отъ меня и не выбрасывать изъ семьи
вашей Анюты.
Еще слово: если, да сжалится надо мной Господь Богъ, вы меня отвергнете и одинокую пустите въ міръ Божій, не думайте, что я останусь съ тетушками Богуславовыми. Въ мои соображенія не входить по многимъ причинамъ остаться въ ихъ дом, и я во всякомъ случа принуждена, буду искать пріюта въ другой семь; но такого несчастія я не хочу и допускать. Ожидаю вашего отвта, не могу сказать иначе, какъ съ трепетомъ, вполн убжденная, что въ вашихъ рукахъ судьба моя и мое счастіе. Длайте съ ними что вамъ угодно, но помните при ршеніи, что теперь больше чмъ когда-нибудь, больше чмъ прежде, вы необходимы сирот, которую пріютили и любили. Цлую васъ всхъ, а васъ особенно, мой дорогой папочка, и остаюсь всегда и везд любящая и покорная дочь ваша Анна Дубровина.
Маша была растрогана. Папочка передалъ письмо дтямъ, чтобъ и они прочли его; они вс собрались около Агаши, которая читала его имъ вполголоса и часто прерывала чтеніе отирая глава застилавшіеся слезами. Ваня слушалъ чтеніе съ сіяющимъ лицомъ, Лиза съ горящими глазами, Лида повидимому спокойно, и наконецъ съ улыбкой.
— О чемъ ты, Маша, запечалилась? сердце мое болитъ, когда ты милая разстроена, сказалъ папочка.
Онъ обнялъ ее и поцловаль.
— Анюта. Анюта наша, сказала наконецъ Маша, — она все та же, золотое сердце; ахъ Анюта, а маменьки ужь нтъ, и не увидитъ она ея. Какъ она ее любила! больше всхъ дтей нашихъ она ее любила.
И Маша заплакала.
— Однако, что ты скажешь, что длать? Это очень важно, очень трудно ршить, проговорилъ папочка.
— Тутъ письмо Мити, вы его не прочли еще, сказала Агаша и подала отцу листъ почтовой бумаги исписанный красивымъ четкимъ почеркомъ.
— Да, я и забылъ. Надо прочесть, и папочка вслухъ прочелъ слдующее письмо Мити:
Милый папенька и милая Маша, посылаю вамъ до неотступной просьб Анюты письмо ея. Признаюсь, я желалъ бы не посылать его и быть-можетъ не послалъ бы, еслибы не былъ увренъ, что когда Анюта заберетъ себ что-нибудь въ голову, то помимо меня найдетъ средство доставить вамъ письмо свое. Она отдала мн его запечатаннымъ, но я знаю о чемъ она проситъ васъ: она мн это сказала, и это повело и ее и меня къ весьма тяжелому и даже бурному объясненію. Разумется, я не нахожу возможнымъ для насъ сдлать то, что она хочетъ, и на это причинъ много. Я пріду скоро самъ и мы переговоримъ обо всемъ этомъ основательно, а пока я бы совтовалъ вамъ не соглашаться и не отказывать, а написать ей, что вы подумаете. Сообща мы можемъ сочинить письмо и послать ей отказъ мягкій и ласковый, но категорическій. Вы видите, я не допускаю мысли о вашемъ согласіи на ея безумный планъ. Мы воспитаны иначе чмъ она; теперь насъ раздляетъ пропасть не въ смысл нравственномъ, конечно, но въ смысл нашего общественнаго положенія. Если мы согласимся жить съ нею, въ ея дом, какое будетъ ваше положенiе какъ отца и твое, милая Маша? Не будутъ ли вс глядть на насъ, ея родные, знакомые, даже самые слуги, какъ на приживальщиковъ богатой наслдницы. Разв ты, Маша, со всми твоими добродтелями, разв вы, мой милый и уважаемый отецъ, бывали когда-нибудь въ большомъ свт, въ модныхъ гостиныхъ и знаете ихъ обычаи и требованія? Конечно, нтъ. Какую же роль будете вы играть въ нихъ? А если Анюта захочетъ жить съ вами въ К**, поврьте, что она не будетъ въ состояніи посл своихъ хоромъ жить въ нашемъ тсномъ хотя и свтломъ уголк. Она соскучится съ нами. Ей издали кажется нашъ домикъ какимъ-то раемъ, какою-то сказочною хижиной, въ которой царствуетъ счастіе и радость, К** губернія страной гд рки текутъ молокомъ и медомъ, — а въ сущности замерзшая пустынная Ока зимой, темный, глухой боръ, да немногіе простые знакомые наши въ род старосвтскихъ помщиковъ весьма скоро опротивютъ ей. И тогда куда пойдетъ она перессорившись со всми родными изъ-за своего романическаго желанія возвратиться къ намъ? Не забудьте еще одного важнаго соображения: когда родные ея узнаютъ, что она собралась жить съ вами, они обвинятъ васъ въ томъ, что вы пользуясь ея дтскою привязанностію, сманили ее къ себ изъ-за денежныхъ выгодъ и соображеній. Я считаю, что перенести такую клевету ужасно и ни за что не подвергнулъ бы я ей моего почтеннаго, честнаго отца, который прожилъ слишкомъ пятьдесятъ лтъ безукоризненно и заслужилъ уваженіе не только близкихъ знакомыхъ, но и всего города. Скажите, кто въ К** не слыхалъ о Долинскомъ и не знаетъ какой онъ почтенный и достойный человкъ? И на старости лтъ лишиться своей репутаціи изъ-за фантазіи очень доброй, очень умной, но ужь черезчуръ мечтательной и ршительной двоюродной сестры, которая и безъ нашего содйствія щедро осыпана всми земными благами, я считаю глупостію. Она богата, красива собою, и хотя теперь жизнь ея скучная и стсненная, но надо думать не надолго. Едва появится она въ свт, какъ, сомнваться нечего, ея умъ, красота и богатство привлекутъ жениховъ толпами; ей придется выбирать любаго. Я слышалъ самъ, какъ въ университет одинъ щеголь-студентъ большаго свта говорилъ о ней, что она большой призъ. Положимъ, она не пойдетъ за такого дурака и пошляка, но не будетъ недостатка и въ другихъ женихахъ. Я очень сожалю, что не могу пріхать тотчасъ, чтобъ принять участіе въ вашихъ разговорахъ по поводу письма Анюты и, повторяю, дло состоитъ въ томъ, чтобы отказать ей поласкове, не оскорбляя ея. Она оскорбилась уже моимъ разговоромъ съ ней и моими просьбами не начинать такой сумятицы, не заваривать этой каши. Вы себ представить не можете, что произойдетъ у нихъ въ дом, когда она объявитъ теткамъ о своемъ намреніи. Одна изъ нихъ всегда больна и вроятно упадетъ въ обморокъ, другая, очень недальняя и кажется добрая, разразится слезами, а опекунша Варвара Петровна, женщина сухая, гордая, властолюбивая и высокомрная, будетъ противиться всми средствами и если на своемъ не поставитъ, непремнно разсорится съ Анютой, а насъ, невинную причину всей этой смуты, возненавидитъ и будетъ чернить по всему городу. И притомъ какой это скандалъ: Анюта оставить домъ гд ее воспитали; надо правду сказать и отдать должную честь ея теткамъ: она превосходно воспитана, знаетъ до тонкости вс приличія, пріемы ея замчательно достойны, и вмст съ тмъ мягки. И вотъ съ этимъ-то свтскимъ воспитаніемъ и утонченными вкусами прідетъ она къ намъ, въ К**! Притомъ я не могъ не замтить, хотя Богуславовы были всегда чрезмрно ко мн вжливы, что он пренебрегаютъ нами и конечно не желаютъ близости между нами и Анютой. Подумайте только, что меня допускаютъ, я не могу употребить другаго слова, только по воскресеньямъ и то поутру и что меня звали обдать только одинъ разъ, въ Свтлое Воскресенье, вроятно по неотступнымъ просьбамъ Анюты. Я, конечно, отказался…
Когда вы прочтете это письмо, вы вс безъ сомннія согласитесь со мною. Самое благоразумное отложить окончательное ршеніе до моего прізда и вмст со мною сочинить отказъ. Я знаю, вы вс писать не мастера, особенно письмо дипломатическое. Отецъ слишкомъ чистосердеченъ для такого подвига, а Маша презираетъ такія тонкости — вдь правда, Маша? Ты любишь черезчуръ голую правду! Прощайте, цлую всхъ васъ. Я пріду сдавъ экзамены, черезъ мсяцъ или никакъ не позже пяти недль. Надюсь, что Ваня перейдетъ и удетъ со мной въ Москву. Это будетъ для меня большая радость. А пока до свиданія. Весь, всмъ сердцемъ вашъ
Дмитрій Долинскій.
— Фу! письмо дрянное, воскликнулъ Ваня, — я не узнаю Мити. Какъ столица-то его испортила! Я ужь это замтилъ, когда онъ прізжалъ къ намъ на вакаціи.
— Ваня, ты всегда такъ рзко, сказала Агаша, — и что такое ты замтилъ? Я не знаю, я ничего не замтила.
— Ты очень хорошо все понимаешь, но не хочешь признаться, сказалъ Ваня горячо.
— Нельзя сказать такъ рзко, что письмо дрянное, замтила Маша по своему обыкновенію тихо и кротко, — но въ немъ высказывается отличительная черта Мити, его главный недостатокъ, за который я всегда упрекала его еще и прежде, мелкое, но огромное въ своей мелочности самолюбіе.