Когда дует ветер
Шрифт:
Ирас гордился своим стадом, такого количества свиней не было ни в одном племени гартов. А Рунат над ним подсмеивался, считал, что он от жадности свиней разводит. 'Ты, Ирас, наверное, думаешь, что и в акуд с собой копченую свинину заберешь, — усмехался вождь, выпив муссы. — Когда ты умрешь, я с тобой вместе велю самого здоровенного кабана сжечь, чтобы тебе в акуде веселей было'. Колдун только морщился: никто его не понимал, даже Рунат, хотя дураком вождя Ирас не считал. Но не видит дальше собственного носа. Скажи ему Ирас, что свиньи демонов напоминают,
'Почему они все время хрюкают? — размышлял колдун, опершись на перегородку. — Другие звери почти все время молчат, те же доберы или кони. А эти: хрю-хрю, хрю-хрю. Разговаривают, что ли? А чего разговаривать, когда рыло в землю воткнуто? Непонятно. Может, Черуху сигнал подают?'
Ирас всегда уходил в загон к свиньям, когда было муторно на душе, и грызли неприятные предчувствия. Здесь почти никогда и никто не отвлекал, кроме караульных, особенно по вечерам. Гарты считали, что от свиней воняет. А чего воняет? Ну, пахнет немножко. Так в стойбище тоже местами воняет, особенно летом, в жару. И ничего.
Вот и сегодня Ирас сильно нервничал и решил вечерком прогуляться. Еще жена привязалась: лисью малису захотела сшить на лето. У этих баб всегда так: коли приспичило, так сразу вынь и положь. А он же не охотник. Да и кто весной на лис охотится, они ж линялые все. Надо ждать, пока кто-то обряд захочет справить или с молой к духу обратиться. Вот тогда по поводу лисы и можно договориться. Ну, разве ж объяснишь дуре. Как весна, так начинают обновки на лето готовить. А зачем, спрашивается? Вот, Ирас, седьмое лето в одной малисе проходил и еще проходит.
Ирас объяснял свое волнение тем, что предстояло большое жертвоприношение, единственное в году, когда приносилась человеческая жертва. Накануне этого обряда, в ожидании первого весеннего новолуния после равноденствия, он всегда начинал испытывать мистический трепет и возбуждение. В такие дни любые, даже мелкие, происшествия выводили Ираса из состояния душевного равновесия. К таким происшествиям Ирас отнес неожиданный интерес вождя к лесной ведьме. Ее бы на костре надо сжечь, как когда-то сделал легендарный Шам, а Рунат с ней какие-то дела завел. Если Ураку верить, собрался дочерей лечить. Ну-ну, посмотрим, что у нее получится.
Урак нагнал Ираса, когда тот отправлялся к свинарнику. Показал связку трав, взятых у ведьмы. Колдун понюхал, попробовал на зуб.
— Эту траву знаю, а вторую нет. Здесь такой не растет. Зачем взял?
— Интересно, что у нее за снадобья. Вдруг, яд какой.
— Что она, дура совсем, яд тебе давать?
Урак пожал плечами: мол, что ж его знает? Ирасу внезапно пришла в голову хитрая мысль.
— А ты попробуй сделать, как она сказала. Выпей завтра утром, после того, как мяса поешь.
— Мяса нет, — уныло сказал Урак. — На охоту надо идти, да все некогда.
Ирас подумал:
— Зайди ко мне. Скажи жене, пусть кусок копченой свинины даст. Только небольшой. А то — знаю я тебя. И с вечера не обжирайся, на утро оставь. А потом настоя выпей, как ведьма сказала.
Доносчик посмотрел с подозрением. Неужели колдун тоже лесной ведьмы слушается?
— А если отравлюсь?
— Не отравишься, не бойся. Я Идолу молу скажу, чтобы тебя оберег.
— Ладно, — согласился Урак. — Тогда я к тебе, за мясом?
— Иди, — скрепя сердце, разрешил колдун. Жалко, конечно, всяких придурков свининой угощать. Но не мешает проверить, что там за травы лесовичка раздает. Пусть Урак пробует. А если отравится, так оно даже к лучшему. Тогда уж лесовичке не отвертеться.
'Ничего, и до ведьмы доберусь, — не сомневался колдун. — А сначала ее рыжего щенка на жертвенном камне распотрошу, недолго осталось'.
Ирас посмотрел на небо. Солнце уже почти опустилось за большой рекой, только чуть-чуть алело на горизонте. Вот-вот и появятся первые звезды. Ирас прошлой ночью несколько раз вставал и смотрел на небо, чтобы убедиться в том, что старая луна ушла. Так что сегодня уже можно было бы привязывать жертву к столбу, но так не бывает, чтобы луна на следующую ночь рождалась. А вот завтра — в самый раз.
Колдун испытал злое удовлетворение, представив, что будет с ведьмой, когда ее сынка потащат к жертвенному столбу. Эх, хорошо бы и ее на пару туда же. Надо этим завтра заняться.
Данул лежал, свернувшись в комочек, и пытался заснуть. Во рту он посасывал пластик вяленой оленины. Мама вечером засунула в руку, когда ее забрал какой-то гарт с голубыми глазами. Мальчику этот тип сразу не понравился, глаза — как льдинки. Гарт, небось, думал, что Данул спит у мамы на коленях, а он все сквозь ресницы видел, его не проведешь.
Там еще один гарт стоял, с противной лисьей мордой. Мама говорила, что это он Лаку заколол, которая в животе ребенка носила. Эх, был бы Данул чуток постарше, он бы всех этих гартов на копья насадил, как жуков на острую веточку. Мама, правда, ругалась, когда Данул так однажды поступил, говорила, что жуки тоже живые и им больно. Но он же не нарочно, он же тогда играл, а жуки хотели его в плен взять. Должен же он защищаться?
Данул поежился под огушей. В хижине, куда поместили пленных лесовиков, тянуло сыростью от близкой реки. И хотя днем солнце грело уже по-летнему, но до настоящего тепла, на самом-то деле оставалось еще далеко.
За спиной мальчика противно похрапывал бортник. Надо же, как не повезло. Связали веревкой с этим долговязым. Сегодня весь вечер приставал: куда это Олию гарты увели? Как будто Данул знает. Да и знал бы — не признался бы. Мама сказала, что этот бортник хуже шакала и с ним лучше не разговаривать. Вот Данул и не разговаривал. Ну, разве что совсем немножко. Нельзя же все время молчать.
Мама, когда уходила, поцеловала в лоб и прошептала: 'Терпи, Данулка, я обязательно вернусь. И тебя заберу'. Конечно, заберет, кто бы сомневался. Мальчику, правда, не нравилось, когда его называют Данулкой. Что он, маленький какой? Но от мамы можно стерпеть. В виде исключения.