Когда дует ветер
Шрифт:
— Зачем?
— Мы с тобой переходим болото в самом узком месте. Но и в самом опасном.
— Почему?
— А зачем мы меня все время вопросами перебиваешь?
— Зачем? Ой!
Павуш, отвлекшись, едва не свалился с кочки, но с помощью шеста удержался.
— Вот, видишь, — нравоучительно заметил отшельник. — Кто все время спрашивает, тот думать не успевает. А кто думать не успевает, тот все равно, что слепой, — почти ничего не видит.
— Я быстро думаю, — не согласился Павуш. — Мама даже говорит, что у меня шило в голове.
— Где-где? — удивился
— В заднице — это у Данула, — охотно пояснил мальчик. — А у меня в голове, потому что я быстро думаю.
— Быстро, Павуш, не всегда — хорошо. Вот быстро от врагов бегать, когда их много, это хорошо. А иногда надо не торопиться и ждать. И по сторонам смотреть. Вот. Положи здесь шест, дальше не понадобится.
Они выбрались на сухое место, узенький взгорок, поросший кустами. Миновав подъем, Отшельник и мальчик спустились в ложбинку, где тек ручей.
— Сейчас, Павуш, иди за мной и смотри по сторонам, — мальчик хотел спросить 'почему?', но удержался, вспомнив наставления отшельника. — Мы с тобой в самом центре змеиного логова. Змеи здесь зимуют в норах. Сейчас их тут немного, все наверх вылезли на солнце греться. Погода-то видишь какая? Тепло, как летом. Они сейчас вверху на пеньках, да на ветках лежат. Но ты все равно под ноги смотри. Змеи сами не нападают, это не люди. Главное, не наступить.
— Я знаю, — похвастался Павуш. — У меня мама змей ловит. И я умею.
— И я умею. Только сейчас не надо ловить. Мы тихонечко ложбинкой пройдем и наверх поднимемся. Там высокая осина растет на краю оврага, старая, с дуплом. Потом между двух холмов выйдем к реке. Можно и по ручью, но это гораздо дольше. Ты дорогу запоминай на всякий случай. Вдруг, пригодится.
— А как ты это место нашел?
Отшельник ответил не сразу.
— Может быть, и случайно. Я за раненным оленем шел, зимой. Он меня сюда и привел. Почти до самой пещеры дошел и упал там, крови много потерял. А в это время снег повалил. Я начал место для костра искать и наткнулся на расщелину.
Выпив с утра настой, приготовленный из смеси Олии, ариг почувствовал себя очень бодро, будто допы* пожевал. Да, похоже, ведунья действительно знала толк в снадобьях. Рана от стрелы на удивление быстро затянулась, только чесалась. Но ариг знал, что это хороший признак, новая кожа нарастает. Храна вражеские стрелы и копья протыкали несколько раз. А однажды в стычке с 'бизонами', заклятыми врагами 'лосей', ему палицей раздробили локоть левой руки, хорошо хоть не сломали. Ирас, надо отдать ему должное, помог руку залечить. В благодарность за труды ариг потом колдуну медвежью шкуру преподнес, когда смог на охоту ходить. А перед этим почти новую лосиную шкуру отдал, из которой собирался жене огушу сшить. Сначала старую предложил, на которой спал, но Ирас поморщился: ты чего, Оман Яра не уважаешь?
Рука зажила, правда, локоть в непогоду сильно ныл, да два пальца, мизинец и безымянный, почти не сгибались. Ирас доходчиво объяснил причину:
— Ты, когда мне шкуру лося принес, жалко было?
— Жалко, — признался ариг.
— Вот то-то и оно. А Оман Яр чувствует, когда его обмануть хотят. Вот он тебя и наказал тем, что пальцы не сгибаются.
— Да я разве обманывал? — попытался оправдаться Хран. — Жена просила оставить новую шкуру, у нее огуша совсем истрепалась.
— Духам надо все лучшее отдавать, — отрезал Ирас. — А ты — пожадничал.
— Так то духам, — не удержался от замечания ариг. — А ты себе шкуру забрал, спишь на ней.
— Дурак, ты, Хран, — колдун сильно рассердился. — Я не сплю, а с духами общаюсь. Они ко мне постоянно во сне приходят. А ты не понимаешь. Смотри, духи рассердятся, рука совсем отсохнет.
С испугу ариг с братом сходили на медведя, шкуру отдали колдуну, чтобы не злился. А брата тогда медведь едва не покалечил совсем, уже подмял под себя, да Хран вовремя подоспел, поднял медведя на рогатину.
При воспоминании о брате ариг тяжело вздохнул. Медведь успел брату в ногу вцепиться, так разодрал, что нога после этого сгибаться перестала. Ни ходить толком, ни на лошади ездить. Какой из него воин? Вождь велел брата в караул ставить, да раби охранять, чтобы не сбежали. Вот тогда брат и познакомился с одной лесовичкой, которая за свиньями ухаживала. К зиме почти всех свиней забили, их тогда немного было, не то, что сейчас. Рунат с Ирасом решили, что нечего раби просто так всю зиму кормить, лучше выменять на них у глотов мед и оленьи шкуры.
А если лесовик к глотам угодил, то судьба у него одна — съедят живоглоты за милую душу. Когда брат узнал, что его лесовичку людоедам хотят отдать, голова у него совсем пустая стала, весь ум пропал. Надумал он со своей лохматой жамой сбежать в лес. Ночью, когда на охране стоял, вывел ее из хижины и побежали они. Да ничего у них не вышло. Наутро беглецов 'лоси' хватились, послали всадников в погоню. Сам Хран и послал по указанию Руната.
Куда ж пешему от конного уйти, да еще в лесостепи, да хромому? Поймали их обоих, приволокли на арканах в стойбище. Вождь распорядился привязать брата и лесовичку к жертвенным столбам на молухе* и устроил показательную казнь, чтобы другим не повадно было. Собрали Рунат с Ирасом молодых гартов, тех, кто еще 'хвоста не носил'*, и велели им стрелять из лука в лесную дикарку и изменника.
Но перед самой казнью Рунат внезапно подозвал к себе арига и спросил:
— Как думаешь, Хран, может, простим твоего брата? Хороший ведь воин был, а? Я бы его пожалел, да Ирас настаивает. Сам знаешь, он обычаи строго блюдет. А ты, как думаешь? Можно из-за твоего брата обычай нарушить?
Хран растерялся, не ожидал такого вопроса. Как старший воин, он хорошо понимал, что без порядка и дисциплины в племени нельзя, иначе враги уничтожат всех, и сам всегда жестко наказывал провинившихся. Но в глубине души ариг считал, что брат совершил не такой уж страшный проступок, скорее, глупый. Из-за женщин на многих мужчин временное затмение находит, так то ж женщина виновата, а не мужчина. Конечно, брат пост покинул, однако, кроме лесовички никто не сбежал, и на стойбище за это время никто не напал…