Когда мир изменился

Перумов Ник

— Не бойся, любезный Фабьо, мы не малефики и никого выкапывать не станем, — Фесс поднял руку. Это было замечательное чувство — вновь просто поднять руку, сделать жест. — Просто… рад за вас, что в вашей прекрасной долине всё тихо.

— И должно оставаться так же! — сухо сказал недовольный голос.

Священник шагнул к ним резко, ступая широко и твёрдо. Впалые щёки, худое лицо человека, перешагнувшего полувековой рубеж, пожившего, но от радостей жизни не раздобревшего.

— Падре, —

Фабьо поклонился. Священник мимоходом кивнул трактирщику, благословил.

— Ступай, сын мой. Мне нужно сказать два слова твоим гостям. Надеюсь, у них найдётся, чем расплатиться за обед.

— Найдётся, — сладко улыбнулась прямо в лицо прелату Аэсоннэ. Потянулась — курточка расстёгнута, под туго натянувшейся рубашкой обозначилась крепкая молодая грудь.

Священник заморгал и поспешно отвернулся.

— О…очень рад, синьорина, не знаю, кем вы приходитесь сему синьору…

— Дочерью, — сделавшись вдруг ужасно серьёзной, ответила негодная драконица. — Приёмной.

— О… а… синьор путник, не знаю вашего имени…

— Фесс. Просто Фесс.

— Э… э… рад, синьор Фесс. Священник здешней церкви святого Антония, отец Джанбатиста. Джанбатиста Луччи.

— Рад знакомству, падре Джанбатиста.

— Разрешите приложиться, святой отец? — озорничая, почти пропела Аэсоннэ, опуская очи долу и трепеща вдруг удлиннившимися ресницами.

— Э… э… — падре лихорадочно собирал обратно успевшие разбежаться кто куда мысли. Вид обтянутых тонкой тканью рубашки персей младой синьорины явно вывел его из душевного равновесия. — Я, синьор Фесс, являюсь, так сказать, наблюдающим в сём мирном селении за делами благочиния и пристойности. И, в качестве такового…

— Мы не задержимся, — перебил Фесс. — Мы покинем вашу гостеприимную деревню нынче же вечером. Никаких неудобств, тревог или волнений от нас не воспоследует.

— Надеюсь, — падре пытался обрести утраченную было уверенность, сухость и невозмутимость. В сторону по-прежнему сладко потягивавшейся Аэсоннэ он вообще не глядел, и даже уселся вполоборота к Фессу. — Надеюсь, синьор Фесс. Как вы можете видеть, мы наслаждаемся плодами мира, и очень не хотели бы их внезапно утратить.

— Да, я заметил, — кивнул некромант. Шею прострелила острая боль, как от впившейся иглы. Он поморщился, надеясь, что драконица не заметит.

Само собой, надеялся зря.

— У вашей деревни нет стен. Вы живёте на открытом месте. А в северных провинциях деревни все теснятся, дома налезают один на другой, лишь бы втиснуться под защиту…

— Вы наблюдательны, синьор, — отец Джанбатиста смог наконец улыбнуться с должной снисходительностью, как положено святому отцу. — Несмотря на наше буйное прошлое — полагаю, милейший Фабио уже порывался рассказать вам о разбойниках? — мы никогда не полагались на защиту крепостей. Его светлость герцог Орсино, да продлит Господь его

земные дни и да примет его в свои чертоги сразу после кончины — герцог Орсино расположил всюду в своих владениях сильные гарнизоны. Он составил дружины из простонародья, дал им опытных командиров, своих бывалых десятников. Разрешил всем носить оружие и даже обязал каждого домохозяина за свой счёт приобрести таковое, вычтя стоимость из налогов. — Падре вдруг улыбнулся. — Никогда бы не подумал, что наши поселяне могут позволить себе дорогое берберийское оружие или даже работу цвергов. Правда, потом ни у кого не видел ничего подобного. Простые мечи и пики, наших деревенских кузнецов… Но его светлость считал, что важнее вооружить народ, чем уловлять неплательщиков, уклонявшихся таким образом от податей.

— А как же господин маэстро Гольдони? Он не помогал справиться с разбойниками? Простите моё любопытство, святой отец, надеюсь, я не вторгаюсь куда не прошено…

— О, нет, нет, синьор Фесс, ни в коей мере! Облик ваш, манеры и речь выдают в вас человека бесспорно благородного и образованного. Хотя, хм, хм… — падре покосился в сторону Аэсоннэ, как раз вздумавшей несколько расстегнуть блузку, и поспешно отвернулся. — Маэстро Гольдони — наше благословение. Он не числит себя среди боевых магов, но зато владеет массой других допущенных Господом нашим заклинаний. Когда разбойники грабили и убивали путников на дорогах, и почти пресекли сообщение наше не только с Мессеной, но даже и с соседними деревнями, именно он пришёл нам на помощь.

— Каким же образом, святой отец? — ангельским голоском пропела Аэсоннэ.

— Гм, кхе, кхе, дочь моя, я отвечу на твой вопрос… сперва осведомившись, когда ты ходила к причастию? Когда исповедывалась? И что думает твой духовник по поводу твоих одеяний? Ибо приличия требуют…

— Не знаю, падре Джанбатиста, что мой духовник думал о моих одеяниях, скорее всего, ничего, ибо слишком много размышлял о том, что у меня под ними, — захихикала негодная драконица, вогнав почтенного падре в краску.

— Святой отец, — Фесс поднял руку. — Прошу простить мою… воспитанницу. Мы путники, мы из далеких северных земель и слово Божие ещё не достигло тех краёв. Мы не крещены в святую веру, хотя и ведаем её уложения. Поэтому не надо спрашивать мою спутницу, ходила ли она к исповеди.

— Пресвятой боже, так вы, значит, язычники?! — аж подскочил падре.

Фесс пожал плечами.

— Наверное, можно и так сказать, падре Джанбатиста.

— Но, коль вы уже знаете уложения… — с неимоверной горячностью зачастил священник, — значит, вы праведные язычники, значит, вы уже готовы принять таинство крещения, сделавшимь верными чадами святой нашей Матери, Вселенской Кафолической Церкви!.. Боже, Боже, благодарю тебя, если моим водительством ещё две добрые души будут спасены от геены огненной!

На щеках его вспыхнули алые пятна, глаза засверкали.

У него была Вера. Настоящая, какой Фесс не смог встретить ни у кого, доселе попадавшихся им на пути.