Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Невеста… — пробормотал Иржи. И пояснил на недоумевающий взгляд приятеля:
— У нас такие венки на Купалу плетут девушки, которых уже сосватали, и которые осенью должны выйти замуж. А эта вот — не вышла.
— Какая же мразь такое могла провернуть, — пробормотал Максим. Укушенную кисть саднило, кровь пропитала повязку, и время от времени капли её падали на землю. — Ведь не каждая же женщина превращается в ламию. Или я не прав?
— Конечно, не каждая.
— И она не из Праги?
— Ну… — капрал замялся. — Скорее всего. Сам понимаешь, город большой, всякое случается. Не раскрытые убийства, тайные
— Ты издеваешься? — мрачно посмотрел на него Макс. — Они там что, в городской страже, болт на работу положили?
— Что значит — болт положили? — заинтересовался Шустал.
— Ну, наплевали на свои обязанности?
— Почему? Нет, они, как и мы, работают. Но я же тебе говорю: город — большой! Тут не всё тайное становится явным. Могла где-нибудь в окрестных деревнях, к примеру, погибнуть девушка, невеста. А то и руки на себя наложить, что, кстати, более вероятно. И вот хоронят её не в освящённой земле, если самоубийца — а дальше уже, если не само собой так вышло, что превратилась в ламию, то могли и подсобить.
— У вас тут что, некроманты тоже есть? — упавшим голосом спросил Максим.
— Бывают. Знания — они ведь не только про доброе, вечное, светлое. Они и про тёмную сторону бытия.
— Коршун может служить и свету, и тьме, — задумчиво отозвался Макс. Потом тряхнул головой и усмехнулся:
— Город, говоришь, большой? Эх, тебя бы на денёк, хотя бы даже в нашу Прагу. Интересно, что б ты тогда сказал.
Фишер, не желая давать твари ни единого шанса на возвращение, остался со своими людьми стеречь могилу до рассвета. Душан и Соботка должны были продолжить охрану периметра, но десяткам Шустала, Чернова и Земана, а также Максу, Фишер разрешил вернуться в казармы. Поэтому к трём часам пополуночи приятели — и вместе с ними Ульрих — стояли в кабинете Брунцвика, закончив доклад о находке и стычке с ламией.
— Молодцы, — похвалил их рыцарь. Потом отпер уже памятную младшему стражу шкатулку и, достав оттуда три золотые монеты, протянул каждому по одной. — Можете отдыхать.
Ульрих немедленно отправился спать, но приятели спустились вниз и вышли на Карлов мост. Кордегардию охраняли трое рядовых, однако Максим только теперь заметил, что при них нет капрала.
— Это чьи? — вполголоса спросил парень, когда они с Иржи уже поднялись по лесенке на Карлов мост.
— Пана Шипки.
— А где он сам?
— По-моему, он сегодня с пятью бойцами стоит у Пороховых ворот. А пан Модров, пан Чех и с ними ещё двое из десятки Шипки — на летненской переправе.
— Погоди, ты что, хочешь сказать, что сегодня на кладбище командор отправил почти всех имеющихся людей?
— Не считая служб — тех, кто на складах, при кухне, кузнице, конюшне.
— А если бы что-то случилось? Ну, как вчера?
Иржи пожал плечами.
— Новоместские бы подсобили. И малостранские, конечно, тоже. У них, правда, людей меньше нашего, но ничего, как-нибудь да сдюжили бы.
— А почему никого ни вчера, ни сегодня, не отправляли в Йозефов?
— Потому что они предпочитают в основном справляться сами. Но вот наступит пятница — и у нас начнутся весёлые две ночи.
— Шаббат, — сообразил Макс.
— Ага. Что думаешь сделать с деньгами?
— Да у меня вообще-то ещё и подъёмные почти целы, — растерялся Максим. — Кстати, когда нам жалованье положено?
— В первые три дня нового месяца. Но тебе, поскольку ты заступил на пост не с начала сентября, выплатят только за то время, которое ты прослужил. Так что получится немного.
— Справедливо. А ты куда потратишь?
— Домой отошлю, — улыбнулся Шустал. — У меня две сестрёнки на выданье. Что-нибудь себе для приданого купят.
— Пожалуй, отдам я эту монету пани Эвке, — сказал Максим.
— Пан Кабурек такой жест оценит.
— Ему про это знать вовсе не обязательно. Я же не для красоты жеста делаю.
— А для чего?
Парень задумался. Как объяснить приятелю то, что пригрезилось младшему стражу в развилке старого вяза? Что только лицо «приписанной» господином Майером жены стряхнуло накативший морок, вернуло ясность мыслей, а, может, и саму жизнь спасло?
— Да так. Просто это будет, по-моему, правильно.
— По-моему, тоже, — искренне одобрил Иржи.
Они расстались на мосту, и капрал зашагал обратно в казарму, а Максим, баюкая раненую руку, пошёл на малостранскую сторону. Здесь этой ночью дежурили незнакомые ему стражники, и парень уже приготовился было объяснять, кто он такой, да откуда, да доставать из кошеля на поясе выданный Иржи жетон — но, к удивлению Макса, ничего этого не потребовалось.
Двое мушкетёров у решётки ворот приветственно кивнули, а прохаживавшийся рядом с ними капрал чуть склонил голову и в знак почтения коснулся пальцами края своей шляпы. Максим с удивлением ответил на приветствие, приподняв свою шляпу, и пошёл дальше. Похоже, каким-то образом новости о случившемся на кладбище Святого Креста уже распространились среди всех кордегардий ночной вахты.
Не рискнув искать дорогу среди проходных двориков, Макс прошёл по улице и, заложив петлю, оказался перед тёмным безмолвным силуэтом Чёртовой мельницы. Большое водяное колесо стояло неподвижно, тихо журчала под ним Чертовка, и даже собственные шаги, прозвучавшие на старом деревянном мостике, показались Максиму чересчур громкими.
Он пошарил в кошеле, нашёл ключ и осторожно отпер дверь. Хорошо смазанный и отлаженный замок лишь тихонько щёлкнул. Парень вошёл, прикрыл за собой дверь, запер её и, постояв немного у подножия лестницы, всё-таки вспомнил, что скрипучей должна быть третья снизу ступенька. Макс на цыпочках поднялся наверх и уже миновал почти весь коридор, когда увидел пробивающуюся из-под двери Эвки полоску света.
«Неужели до сих пор не спит?» — удивлённо подумал он.
В доме, на первый взгляд, стояла полная тишина; только внизу, в гостиной, глухо тикали большие напольные часы, отмеряя время. Однако, прислушавшись, Максим уловил тихий звук: кто-то едва различимо мурлыкал себе под нос какую-то задумчивую мелодию. И звук этот определённо шёл из комнаты жены.
«Гости у неё, что ли? Может, кто из сестёр приехал?» — гадал Макс, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Войти посреди ночи в спальню к чужой пожилой женщине казалось ему верхом неприличия. Даже с учётом того, что на бумаге они значились законными супругами. Но мурлыкающий голосок был женским, и не просто женским, а довольно-таки молодым — и Максим вдруг подумал, не стало ли Эвке плохо. Может, при ней дежурит сиделка, какая-нибудь нанятая Кабуреком девушка?