Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Погоди-погоди! Эй, Жужанка! Клинки, радость моя, пани Вейхерову!
— Ты чего надумал?
— Да ничего. Ты пока попробуй, так ли у вас брамбору готовят. Здесь на это блюдо мода ещё не прижилась, потому что приехала совсем недавно, вместе с «испанцами». Это у них за морем такие клубни в ходу.
— Знаю. Вкусно, даже очень.
В зале появилась немного усталая, но приветливо улыбающаяся женщина, вытирающая о передник испачканные в муке руки.
— Пан Шустал! Доброго вам дня, давненько вы к нам не заглядывали!
— И я рад вас видеть, пани Вейхерова! Это мой приятель, пан
Максим едва не поперхнулся ещё одним картофельным ломтиком, который успел взять из миски.
— Валяй, — благосклонно разрешил Иржи, пока Макс лихорадочно прикидывал, какие могут быть потенциальные последствия от подобного «прогрессорства». Потом, решив, что раз уж картофель всё равно уже в Чехии, и рано либо поздно до рецепта дойдёт кто-нибудь из местных, парень улыбнулся хозяйке заведения и начал рассказывать:
— Нужно натереть брамбору на тёрке, добавить яйцо, муку…
Пани Вейхерова слушала с большим интересом и некоторым удивлением, время от времени уточняя пропорции ингредиентов и последовательность некоторых действий. Потом заявила, что хочет опробовать рецепт прямо сейчас, и поспешила на кухню.
— А ты, оказывается, и в кулинарии смыслишь, — заметил Шустал, наливая себе из кувшина ещё одну кружку тёмного пива.
— Так я же холостяк. Кто мне готовить будет. И по заведениям у нас особо не находишься.
— Почему так?
— Дороговато получается. Да и готовят — не чета здешней кухне. Я, правда, нашу казарменную стряпню до сих пор не попробовал. Но что-то мне подсказывает, что даже до неё многие из заведений, которые у нас не стесняются кормить людей, и в прыжке не достанут. Хотя есть и свои плюсы.
— Например?
— Продуктов, например, больше разных. Из испанских владений ведь не только брамбора приехала. У вас, наверное, лет через сто-двести, а то и раньше, тоже начнут заморские овощи и фрукты употреблять всё больше и больше.
— А пиво?
— Ну, пиво и мы варить умеем. Хотя должен сказать, чешское у нас считается одним из лучших в мире.
Иржи прямо-таки расцвёл:
— Приятно. Пусть и про других чехов, но всё равно — приятно. А чем ты у себя дома занимался?
— Строителем работал.
— О! Вольный каменщик?
— Нет, не каменщик. Плотник, кровельщик. Двери ставил, окна. Фундаменты лил.
— Прямо мастер на все руки.
— Хочешь жить — крутись, — усмехнулся Макс.
— Справедливо, — отсалютовал ему кружкой капрал. — Ну а не женился чего?
— Да как-то не случилось, — пожал плечами младший страж.
— А родные?
— Нет никого родных.
Шустал на некоторое время задумался, покачивая кружку и наблюдая, как закручивается в ней водоворотом пивная пена. Потом сказал:
— Плохо. Нельзя человеку одному на свете.
— Я привык, — Максим задумчиво поглядел по сторонам. — А теперь вот уже и отвык, пожалуй. Знаешь, до сих пор особенно и задумываться было некогда, всё время мы куда-то спешили, что-то делали. Но вот задумался, осматриваюсь — и не сказать, что чувствую себя тут чужим. Язык опять же.
— А что язык?
— Ну, как я говорю?
Иржи непонимающе посмотрел на приятеля:
— Да как все. Может, малость на выходца из Остравы смахиваешь по некоторым словам.
— Тебе виднее. Только штука вот в чём: я чешский никогда не учил. Прагой интересовался, читал про неё, про Чехию читал, слова некоторые, вот как брамбора, в память сами собой запали, но языка я никогда не учил. Это результат перехода, переноса, или что там со мной получилось. Большой плюс, конечно же, потому что без знания языка было бы тяжко.
— Представляю, — кивнул Шустал. — Тут когда на Унгельте с каким-нибудь иноземцем сталкиваешься, иной раз на стенку впору лезть. По-немецки я могу, а вот с испанцем, итальянцем или французом — дело дрянь, только через толмача.
— А на Унгельте правда есть дух Турка? — с интересом спросил Макс.
— С отрезанной девичьей головой? Есть, чтоб ему пусто было.
— Почему?
— Потому что этот дух повадился пугать жён и дочерей заезжих купцов. Многие из крупных торговцев, кто подолгу тут остаётся и ведёт дела, привозят с собой семьи. Кое-кто вкладывается в собственные дома, но есть и такие, кто предпочитает просто арендовать комнаты на Унгельте — хлопот меньше. Ну и вот представь: добропорядочный купец устраивает со всеми удобствами благоверную, или дочку, а ночью появляется эта скотина, размахивает отрубленной головой и недвусмысленно показывает жестами, что имеет на пани матримониальные планы. Визг, крики, слёзы, истерики. Зовут нас. Мы, разумеется, поганца отлавливаем, накостыляем ему по первое число — но после следующего новолуния он опять тут как тут. Скандалы и убытки. Правда, там у нас один помощник есть, — Иржи усмехнулся. — Вне штата, так сказать.
— Ты про тамплиера?
— Тьфу на тебя, Резанов. Всё-то ты знаешь! Даже не интересно рассказывать.
— Ну ладно тебе, не дуйся! У нас ведь это всего лишь легенды.
Иржи ещё секунду-две хмурился, но потом улыбнулся:
— Не знаю, что там у вас рассказывают, но этого тамплиера я видел сам, и не раз.
— Безголового?
— Безголового. Голову он возит подмышкой, слева. Конь у него белоснежный, а когда касается мостовой, то высекает копытами синие искры, будто огни Святого Эльма. Вообще этот рыцарь появляется в разных кварталах, его видели и на Староместской площади, и у Пороховых ворот. Один раз вроде бы встречали даже возле костёла Святого Мартина.
— Того, что в стене?
— Того самого. Но чаще всего он появляется на Целетной, на перекрёстке, где стоят дома «У Чёрной Богоматери» и «У Иерусалимского креста». Мы мимо них шли в твою первую ночь.
— Не обратил внимание. Но первый я знаю. Правда, только по фотографиям.
— По чём?
— Ну, что-то вроде рисунков, раскрашенных.
— Ааа… В общем, чаще всего наш рыцарь курсирует по кругу от этого перекрёстка до Унгельта, туда по Целетной, обратно — по Штупартской улочке. Иногда за ночь его можно встретить там два-три раза. Говорят, что дом «У Иерусалимского креста» стоит на месте прежней командории их ордена, но чем таким провинился рыцарь, что даже после отрубания головы ему назначили скитаться по пражским улицам — понятия не имею. Зато он здорово помогает нам, когда речь заходит о Турке.