Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— А сколько это?
Переводчик замялся, потом что-то спросил у купца. Тот хлопнул в ладоши, отдал короткий приказ мальчишке — и помощник, убежав, вернулся с внушительным мешком, в котором, на глаз, было килограмм под десять.
— Но нам столько не нужно! — выдал ошеломлённый Макс. — Можно нам взять на талер?
Ответ торговца был пространным и очень эмоциональным, он возводил глаза и руки к небу, печально качал головой, и даже сделал попытку вырвать клок волос из своих усов, чтобы продемонстрировать глубину отчаяния. Перевод, разумеется, оказался куда менее цветастым, но более деловым:
— Мы очень сожалеем,
Максим посмотрел на купца, снова растянувшего губы в вежливой улыбке и выжидающе разглядывавшего посетителей. Затем на молодого переводчика, спокойного и равнодушного к происходящему. Как-то нарочито спокойного и равнодушного.
— Мне очень жаль тревожить уважаемого такой мелочью, и я прошу принять наши глубочайшие извинения в том, что доставили неудобство. Ваш кофе — чудесный, и пусть кинет в меня камень тот, кто скажет, что это не лучший кофе в Праге. Но наш город ещё не знает и не умеет ценить такой напиток. Мне придётся пить его в одиночестве, и тогда одного батмана хватит не на один год. Поэтому я осмелюсь просить хотя бы пятую часть батмана, за две кроны?
Купец довольно кивал, хотя вроде бы по-прежнему не понимал ни слова из сказанного Максом. Однако он уловил главное: покупатель отдаёт должное искусству торга, и теперь владелец лавки готовился сполна насладиться переговорами.
Процесс занял не меньше получаса. То и дело заверяя друг друга во взаимном уважении и принося тысячи извинений, Максим и старший турок выдвигали всё новые и новые предложения. Кофе, принесённый мальчишкой, был уже допит. Иржи, подперев щёку ладонью, откровенно скучал и грыз кусочки сахара. Переводчик с интересом следил за дискуссией, и в глазах его читалось всё возрастающее уважение к чужеземцу, явно знавшему толк в традициях торга.
Они последовательно обсудили опасности торговых путей, погодные условия, таможенные пошлины, монетные уставы и, наконец, соглашение было достигнуто: за два талера и пять крейцеров Максим получил мешочек, содержавший килограмма полтора не обжаренных кофейных зёрен, а в придачу к нему джезву и поднос для горячего песка. Когда приятели уже собирались уходить и раскланивались, купец вдруг воскликнул что-то похожее по эмоциональности на «эх, была не была!» — и отдал приказание мальчишке, успевшему давным-давно устроиться в лавке, с открытым ртом наблюдая за торгом. Маленький посыльный умчался и вернулся с парой армуду, которые торговец аккуратно завернул в кусочек чистого холста.
— Благодарю за доставленное удовольствие, — заявил он, протягивая подарок. Шустал изумлённо вытаращился на внезапно заговорившего по-чешски купца, но Максим только вежливо поклонился, принимая свёрточек. — Заходите ещё, милостивые паны, всегда буду рад!
— Откуда ты так навострился торговаться? — поинтересовался капрал, когда они покинули лавку и продолжили бродить по Унгельту, разглядывая заморские товары.
— В отпуске.
— Не понял?
— Ну, я отдыхать ездил. В Египет, в Турцию.
— Какой же это отдых, у магометан? — удивился Иржи. — Тебе же там в два счёта или голову отрежут, или в рабство продадут!
— Так ведь это здесь и сейчас. А я — про там и потом. Слушай, у вас в Карловы Вары же ездят на источники?
— Ездят.
— Ну а у нас по всему миру ездят, кому куда захочется. Хоть за океан.
— Чего там делать, за океаном? — недоверчиво нахмурился Шустал.
— Везде есть, чего делать. Посмотреть на архитектуру, попробовать местную кухню.
— За девушками приударить, — ухмыльнулся капрал.
— И это тоже.
— Ради того, чтоб вкусно поесть, да девчонку обнять — за океан тащиться?
— Да нет, не только. Как же тебе объяснить-то… — Максим вздохнул. — В общем, мир посмотреть. Ты вот зачем из Табора в Прагу поехал?
— Ну как… Жалованье, выслуга — я же говорил. Да и скучно в Таборе мне было сидеть. Прага — большой город, тут всегда что-нибудь происходит. Интересно.
— Вот и у нас едут примерно за тем же. За новыми впечатлениями. Ну а частности уже могут быть разные. Кто просто поспать и поесть, кто, скажем, в паломничество.
— Это я понимаю.
— Кто в море искупаться, кто в горы подняться, кто по лесам побродить.
— Дикие вы люди, — покачал головой Шустал. — А волки? А медведи? А рыси? А всякая разбойная сволочь?
— У нас проще эту сволочь в городе повстречать, чем в лесу. Да и волков с медведями ещё надо поискать.
— Вот не могу понять, — признался капрал, — нравится мне твоя земля, или нет. Странная она какая-то.
— У вас не проще. Привидения, кошмары. Это ты с детства ко всему такому привык. А для меня это всё равно, что ожившие сказки, — приятели добрались до западного портала. Хонза со своими людьми куда-то пропал, а у стоящих чуть поодаль от арки весов другая тройка таможенников взвешивала мешки под присмотром двух чиновников и четырёх не слишком довольных с виду купцов.
— Эх, не догадался я, — посетовал вдруг Максим.
— Чего?
— Надо было турецких сладостей спросить.
— Не думал, что ты сладкоежка.
— Да я для Эвки, — парень почувствовал, что краснеет.
— Ааа… Ну, давай вернёмся, что ли? — они уже стояли снаружи Унгельта. В доме по правую руку открылась входная дверь, и на пороге показались две фигуры, одна высокая, другая совсем низенькая.
— Смотри… — Макс кивнул в ту сторону. — Что называется, лёгок на помине.
Фигура пониже принадлежала господину Отто Майеру. Гремлин был в уже знакомом парню наряде, но добавил к нему совсем короткий плащ, элегантно накинутый на левое плечо, и перевязь, на которой у пояса был подвешен длинный и широкий кинжал. Спутник его оказался человеком — высокий, статный, с горделивой осанкой. Мужчина был одет в зелёный дублет с золотым шитьём, белоснежную рубаху с пышными складками кружев на рукавах и воротнике, и короткие бриджи, подвязанные под коленями золотыми лентами. Кудрявые волосы незнакомца покрывал бархатный зелёный берет, на перевязи красовалась длинная рапира.
— А кто это с третьим секретарем? — тихо спросил Максим, глядя, как гремлин и человек удаляются по Тынской улочке в сторону Староместской площади.
— Так это же пан Вацлав Будовец из Будова, советник императора. Очень образованный человек, хоть и кальвинист. А это его дом, «У белой голубки».
— По-твоему, кальвинист не может быть образованным?
— Да нет, почему. Вот же наглядный пример. По молодости уехал путешествовать, много лет странствовал по Европе. Уйму языков знает — вот кто, кстати, на Унгельте никогда не затрудняется с объяснениями! Он и по-немецки, и по-французски, и по-испански, и даже по-турецки может.