Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")

Нортон Андрэ

— Добро пожаловать, дочь!

Акцент был архаичным по стандартам Эсткарпа, но слова не были бормотанием, какое я слышала до сих пор в этом лагере. Я опустилась на колени перед шаром, не понуждаемая проводницей, а просто чтобы лучше видеть говорившую. У людей Древней Расы не заметны признаки старости, хотя их век долог. Я видела всего одну или двух Мудрых Женщин, на которых это было ясно видно. Я подумала, что ссохшаяся, сгорбленная женщина, которая сидела по другую сторону стола, наверняка очень близка к смерти. Волосы ее были белыми и редкими, не было попыток скручивать и зашпиливать их в стиле женщин племени, они были заплетены в косы, и я тоже узнала их, потому что это была обычная прическа Мудрых Женщин. Только на ней не было длинной мантии, какие носят они. На плечах старухи висел меховой плащ, распахнутый так, что видно было ожерелье с подвеской из одного большого камня, висевшего между обнаженными грудями, которые теперь стали лоскутами жесткой кожи. Лице ее не было широким и толстогубым, как у других из племени, а узким, точеным, какие я видела всю жизнь, но только изборожденным морщинами и с глубоко запавшими глазами.

— Добро пожаловать, дочь, — повторила она. Она протянула руки. Я должна была дополнить это древнее приветствие — положить свои ладони на

ее, но не могла, так как мои руки были связаны. Она повернулась к моей проводнице и резко сказала что-то, та поспешно наклонилась ко мне и разрезала ножом веревки на моих руках. Я неуклюже подняла затекшие руки и коснулась горячих и сухих ладоней. Некоторое время мы оставались в этой позе, и я не пыталась увильнуть от мозга, который прощупывал мой мозг и узнавал мои воспоминания, мое прошлое, как будто все это была записано в свитке.

— Значит, такой способ! — сказала она в моем мозгу.

Я приняла эту мысль так ясно, как не удавалось даже с Кайлоном и Кимоком.

— Но так не должно остаться, — продолжала она. — Я чувствовала твое присутствие, дочь моя, когда ты была еще далеко. И я включилась в мозг Сокфора — не открыто, а как будто он сам надумал искать тебя.

А мои братья? — резко перебила я. Может ли она со своей силой сказать мне всю правду? — Живы ли они?

— Они мужчины, что мне до них? — ответила она с давно известной мне надменностью. — Если бы ты умела читать в кристалле..

— У меня нет больше Власти, — сказала я ей. Впрочем, она и так уже знала об этом.

— Сон — это не смерть, — уклончиво ответила она. — То, что спит, может проснуться. — Ее слова были как эхо слабой надежды, с которой я выехала в Эсткарп. Я не только боялась, что моя пустота может наполниться Злом, но и жаждала снова вернуть себе хоть часть того, что было утеряно.

— Ты можешь это сделать? — спросила я ее. Я не особенно верила, что ответ будет положительным. Я чувствовала в ней радость, гордость и еще какие-то эмоции, так глубоко спрятанные и такие мимолетные, что я не могла их прочесть. Превыше всего была гордость и она же сквозила в ее ответе.

— Не знаю. Нужно время, но его быстро можно сосчитать, перебирая бусинку за бусинкой. — Она шевельнула рукой и покачала передо мной браслетом из бус, которые были нанизаны на некотором расстоянии одна от другой. Бусины были гладкие, холодные, они успокаивали, если их перебирать. Мудрые Женщины пользовались ими, чтобы управлять эмоциями или для контроля памяти. — Я стара, дочь моя, и часы для меня идут быстро. Но то, что у меня есть — твое.

Я была вне себя от радости, получив такое предложение помощи, и не подумала даже, что могу попасть под ее чары, а расслабилась и чуть не плакала от счастья и доверия, потому что она обещала мне то, чего я больше всего желала. Возможно, какой-то налет чар Дензила остался во мне, и поэтому я слишком легко поверила тому, во что хотелось верить, и забыла об осторожности. Итак, я осталась у Утты и сделалась членом ее дома, воспитанницей и «дочерью». Это был дом, вернее, палатка женщин, могущих стать Мудрыми Женщинами. Я ничего не знала о прошлом Утты, кроме того, разумеется, что это не настоящее ее имя. У адепта не одно имя, потому что, зная его настоящее имя, можно получить над ним масть более сильную, чем его собственная. Я так и не узнала, каким образом она попала в эту группу бродячих охотников, я знала только, что она живет с ними несколько поколений их короткой жизни и стала их богиней и легендой. Время от времени она выбирала «дочерей» служить ей, но в этом племени ни у кого не было врожденного дара, который можно было бы усилить, и ей никогда не удавалось найти кого-либо, кто мог бы хоть частично взять на себя ее обязанности или же понять ее нужду в товарище. Она была очень одинока. Я рассказала ей все о себе не вслух, а она читала мои мысли. Ее ничто не интересовало в остальном мире. Она давно сузила свой мир до границ этого племени и теперь не могла и не хотела снимать с себя оковы, надетые ею самой. Я надеялась, что она поможет мне получить утраченное мной, а она с гордостью ухватилась за мысль сделать из меня нечто подобное тому, чем я была.

Глава 4

Вапсалы — так эти скитальцы называли себя — имели очень смутные легенды о своей истории. Из того, что я слышала за время пребывания у них, ничто не намекало, что они когда-либо были оседлыми, даже во времена, когда Эскор был спокойной страной. У них были торговые инстинкты, и Утта в ответ на мои вопросы говорила, что они, вероятно, были бродячими торговцами, скотоводами или чем-то в этом роде до того, как перешли к варварской жизни охотников. Их обычные места были далеко на западе. Сюда они пришли из-за набегов более сильного народа, который разбивал их отряды и сильно уменьшил численность кланов. Я также узнала от Утты и ее прислужниц, что на востоке на расстоянии многодневного перехода — по стандартам племени — есть другое море или вообще широкое водное пространство, откуда пришли те их враги. Они, как и Салкары на западе, жили на кораблях Я пыталась получить ответ, более точную информацию, рисуя карту, но то ли они в самом деле не имели таких сведений, то ли из-за какой-то природной осторожности сознательно путали, так что подробностей узнать не удалось. Им было тревожно на западе, неуютно, они не могли осесть здесь и только бесцельно бродили у подножий гор, оставаясь на одном месте не больше дней, чем пальцев на руке. Они были столь примитивны, что считали только на пальцах. Но, с другой стороны, они были удивительными работниками по металлу. Их украшения и оружие были не менее изящными и красивыми, чем те, которые я видела в Эсткарпе, только рисунки были более варварские. Кузнец пользовался у них большим уважением и играл роль жреца в тех племенах, где не было Утты. Я пришла к заключению, что очень немногие из этих жрецов были предсказателями и ясновидящими. Утта могла управлять их воображением и страхом, но не была вождем. У них был вождь Айфинг, человек средних лет, обладавший всеми качествами настоящего вождя. Он был храбр, но не безрассуден, знал, что надо делать, и имел способность ясно мыслить. Он был бессмысленно жесток и, как мне показалось, завидовал Утте, но не решался бросить вызов ее авторитету. Меня нашел с помощью собаки сын его старшей сестры. Рано утром после того, как Утта потребовала меня к себе, вождь пришел вместе с ним в ее палатку, чтобы предъявить права племянника на мою особу, согласно давнему обычаю. Племянник стоял чуть позади, очень довольный доводами вождя в его пользу, а я сидела, скрестив ноги, за спиной

своей новой хозяйки, пока старшие спорили. Он так жадно смотрел на меня, что я благодарила Далекие Силы, принесшие сюда Утту для моей защиты. Айфинг изложил дело, которое обычаи делали ясным и неоспоримым. Я не могла следить за его речью, но прекрасно поняла ее смысл по частым взглядам в мою сторону и по жестам, указывающим то на меня, то на горы. Утта выслушала его и одной резкой фразой вдребезги разбила все его аргументы:

— Девушка пользуется нашей Властью.

В то же время в моем мозгу появилась мысль:

— Видишь вон ту чашу? Подними ее своей волей и поднеси Айфингу.

Это было нетрудно сделать в прежние дни, но не теперь. Но и ее приказе была такая сила, что я послушно подняла руку и указала пальцем на серебряную чашу, сфокусировав свою волю на задаче, которую поставила передо мной Утта. Я и теперь думаю, что тут сработала через меня ее воля. Чаша поднялась, пролетела по воздуху и остановилась против правой руки Айфинга. Он вскрикнул и отдернул пальцы, как будто чаша была раскалена. Затем он повернулся к племяннику и, повысив голос, сказал что-то, что явно было руганью, затем снова повернулся к Утте, коснулся рукой лба в знак прощания и вышел, приказав молодому человеку идти вперед.

— Я этого не делала, — медленно сказала я, когда они ушли.

— Успокойся, — прозвучало в моей голове. — Ты сделаешь куда больше, если они будут терпеливы. Или ты желаешь лечь под Сокфора для его удовольствия? — Она улыбнулась, и все ее морщины собрались вместе, когда она уловила мою мгновенную реакцию ужаса и отвращения. — Это хорошо. Я очень долго служила племени, и ни Айфинг, ни Сокфор, ни кто-то другой не перешагнут через меня. Запомни это, девушка. Будем вместе делать нашу работу. Я единственная твоя защита от этих услуг, пока ты не вернешь себе свое собственное искусство защиты.

Эта логика дала мне основание для погружения в тренировки, которые она задумала, и первая из которых началась немедленно. В ее палатке были еще две женщины: одна была почти так же стара по виду, как Утта, хотя годами много моложе ее, потому что она была из племени. Однако, она была гораздо сильнее, чем казалась, и ее тощие руки со сведенными пальцами выполняли большую часть работы в палатке. Это она в плаще с капюшоном бросала травы в костер, когда я впервые появилась в лагере. Звали ее Аторфи, и я редко слышала ее голос. Она была полностью предана Утте, и я думаю, что мы, остальные, были в ее глазах лишь тенями ее госпожи. Женщина, которая привела меня к Утте, также была из Вапсалов, но не из этого клана. Она была, как я узнала, вдовой вождя другого племени Вупсалов, погибшего в одной из жестоких междоусобных войн, которые не давали им объединиться в одни парод. Айфинг требовал ее, как законную военную добычу, но в его палатке уже было две жены, и одна из них была очень ревнива. После двух-трех дней бурных домашних скандалов он торжественно преподнес эту военную добычу Утте в качестве служанки. В заведении ясновидящей Висма нашла место более подходящее, чем палатка Айфинга, даже если бы она была его первой или единственной женой. Она сама была от природы властной, и ее новое положение связной между Уттой, которая редко выходила из палатки, если не считать походов, когда она ехала в санях, укутанная в меха, и остальными членами клана давало Висме именно то, чего она хотела. Как страж и наблюдатель, она была незаменима. Я думаю, она сначала негодовала по поводу моего появления, но, увидев, что я не вторгаюсь в ее сферу, приняла меня. В конце концов, именно она распространяла слухи о моей растущей силе, чтобы подчеркнуть свое положение в племени.

В этом кочевом обществе наблюдалась двойственная картина. Утта и ее домочадцы вели известный мне образ жизни — образ жизни женщин, пользующихся Властью для поддержания своего правления. Остальные члены племени под руководством Айфинга следовали противоположному порядку — у них главенствовали мужчины. Я скоро увидела, что Утта была права: мне следовало поторопиться изучить все, что можно, потому что ее смерть была не за горами. Скитальческая жизнь клана в этом холоде не шла ей на пользу, хотя Аторфи и другие старались создать ей максимум комфорта. Наконец, Висма пошла прямо к Айфингу и твердо сказала, что он должен скорее выбрать более постоянное место для лагеря и обосноваться там на некоторое время, пока Утта еще жива. Этот намек так напугал Айфинга, что он тут же послал своих разведчиков искать такое место. Служба Утты в течение нескольких поколений приносила его клану «удачу», как они говорили, значительно большую, чем имели другие их соплеменники. Спустя десять дней после моего появления клан отправился к востоку. Я не могу сказать, сколько лиг мы оставили между собой и горами, которые все еще виднелись позади. Я много раз просила Утту посмотреть в ее шар и узнать что-нибудь о моих братьях, но она постоянно отвечала, что у нее уже нет сил на такой поиск. До тех пор, пока я не научилась помогать ей, это было бы бесполезной тратой ее сил и могло привести ее к смерти. Так что, если я хотела сама пользоваться шаром, в моих же интересах было оберегать Утту от лишнего напряжения и вбирать в себя то, что она могла мне дать. Но я с недоумением заметила, что, когда она следовала собственным желаниям, она была гораздо сильнее и могла сделать много больше, чем то, о чем я ее просила. Я знала, что должна всячески ублажать ее, если хочу получить назад утраченное, да и не иметь ее буфером между мной и мужчинами клана, особенно Сокфором, который преследовал меня взглядами, было действительно опасно. Если бы я вернула себе хоть какую-нибудь часть своей Власти, я освободилась бы от этой опасности: настоящую колдунью нелегко взять против ее воли. Моя мать однажды доказала это в крепости Верлейн, когда один из надменных дворян Карстена хотел сделать ее своей наложницей. Так что я склонила свою волю перед волей Утты. Она была не просто довольна, она торжествовала и почти лихорадочно работала со мной долгие часы, стараясь сделать меня равной себе, насколько могла. Я думаю, это было потому, что она уже много лет искала ученицу и не находила, и теперь все ее надежды сосредоточились на мне. У нее было мало техники Мудрых Женщин, и ее талант в основном был сродни колдовскому искусству, а не волшебному, так что мне, возможно, было бы легче ассимилироваться. Скоро меня начало раздражать, что мозг скачет как бы от одной части знаний к другой, вовсе не связанной с предыдущей, и то, что я впитывала, стараясь изо всех сил, было обширной массой концов и начал, которые я, казалось, так и не смогу привести в порядок. Я уже начала бояться, что так и останусь ее помощницей, без достаточно прочных знаний в каком-нибудь направлении, чтобы они послужили мне самой. Вполне возможно, что именно этого она сама и хотела.