Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")

Нортон Андрэ

При более внимательном изучении я, наконец, нашла чуть заметную щелку и с большим трудом раздвинула тугие захваты. К своему великому удивлению, я увидела, что хоть свитки и целы, я не могу их прочесть. Эти руны, видимо, были личной записью какого-нибудь мага, который сам придумал код, чтобы лучше сберечь свои секреты. В начале и конце каждого свитка перекрещенный мечи и жезлы были отчетливо выделены цветом: меч — красный, жезл — зеленый, тронутый золотом. Это убедило меня, что свитки не от Теней, потому что зеленый и золотой — от света, а не от мрака. Рисунок удивил меня, потому что здесь, в противоположность изображению на трубке, меч лежал поверх жезла, как намек, что главным для рисовавшего было действие, а Власть не вела и, следовательно, была позади. Под символом были написаны широким пером буквы, которые были понятны — по крайней мере, они складывались в читаемое имя, только я не знала, чье — народа, места или человека. Я несколько раз повторила его вслух — может, его

звучание пробудит что-нибудь в моей памяти:

— Хиларион.

Нет, это ничего не означало, и я ни разу не слышала этого слова от Утты. Но ведь она очень мало говорила о своем прошлом, она была сосредоточена на том, чему учила меня. Расстроенная, я снова свернула свитки и уложила в трубки. Не вставая с места, я прижала руки к кристаллу в слабой надежде, что почувствую под ладонями тепло, жар, и зеркало покажет мне то, что я хочу знать. Но этого не произошло, и я убрала шар в сундук вместе с жезлом, который лучше было не трогать, потому что такой жезл Власти отвечает только той, что приспособила его для службы.

На пятый день в мою палатку пришли две женщины. Они смело вошли, не ожидая моего разрешения. Они несли тяжелый кувшин с горячей водой и купальный таз. За ними вошла третья женщина с перекинутой через руку одеждой. Она же несла поднос с несколькими горшочками и коробочками. Первые женщины были простыми членами клана, а третья, принесшая поднос с косметикой — молодая жена Айфинга, Айлия. Она была очень молода, совсем еще девочка, но держалась надменно, выставляя вперед маленькие груди, покрытые толстым слоем краски. Рисунок на них изображал ярко-красные цветы, а соски в центре цветка блестели, как будто в краску были добавлены крошечные чешуйки драгоценного камня. Это была кричащая вывеска, еще более варварская, чем у других. Ее взгляд был резким, еще более недружелюбным, чем я встречала до сих пор, с того времени, как Утта взяла меня в ученицы и компаньонки. Губы Айлии вытянулись вперед, когда она поглядела на меня долгим, оценивающим и явно враждебным взглядом.

— Пора.

Она первая прервала молчание, и я подумала, что ей очень не хочется делать то, что она должна сделать, хотя я не спрашивала, что именно.

— Мы несем старую в назначенный ей дом. Мы оказываем ей почтение…

Поскольку я не знала их обычаев, я сочла за благо идти, куда ведут. Я позволила им вымыть меня горячей водой с пригоршней мха, который растягивался от влаги и использовался вместо губки. От него исходил странный запах, слабый и не противный. В первый раз я не получила кожаных меховых брюк, какие носили все. Мне дали одежду, которую принесла Айлия — длинную и широкую юбку из очень старой, как мне показалось, ткани, сохранившейся благодаря металлическим нитям, в вытканном узоре кружевных листьев. Нити поблекли, так что узор был очень слабо заметен, да и то при внимательном рассмотрении. Юбка была темно-синего цвета, по низу шла кайма шириной в ладонь из таких же металлических нитей. Она оттягивала юбку, доходившую до лодыжек. По приказу Айлии женщины разрисовали мне груди, но не цветами, а лучами блестящего пигмента. Они не добавили к моему наряду ни одного ожерелья, какие носили сами, а покрыли меня с головой вуалью, сплетенной из потускневшей металлической нити. Когда я была одета, Айлия махнула рукой к выходу и заняла место позади меня. Все племя шло процессией за санями. Сани несли на плечах, а четырех собак, которые служили Утте, члены племени вели на поводках. В санях лежало тело пророчицы, покрытое отборными мехами. Непосредственно за людьми, несшими сани, было свободное пространство, и Айфинг жестом приказал мне идти туда. Я повиновалась. Висма и Аторфи встали рядом со мной справа и слева. Обе были одеты в новое и раскрашены, но когда я поглядела на них, собираясь сказать что-то — не слова утешения, потому что кто сможет утешить их в этой потере, а просто что-нибудь дружеское — они не ответили на мой взгляд, поскольку не спускали глаз с саней. Каждая прижимала обеими руками к груди каменную чашу, каких я еще не видела. В чашах плескалась и пузырилась темная жидкость, как бы подогреваемая адским пламенем. За нами следовали Айфинг и самые главные охотники и воины, затем женщины и дети, так что мы шли к могиле всем племенем, вытянутым в цепочку. Здесь, вдали от горячих источников, было холодно, и под ногами лежал снег. Я дрожала в своей древней мантии, а те, что шли рядом со мной, полуголые, как в своей палатке, не выказывали никаких признаков неудобства.

Наконец, мы пришли к могиле. Люди, несшие сани, спустились по земляному скату в стоявшую в яме палатку и вышли оттуда с пустыми руками. Тут же Висма и Аторфи подняли свои чаши и жадно выпили жидкость. Держа пустые чаши, они взялись за руки, спустились в палатку, и больше мы их не видели. Я осознала значение их поступка только тогда, когда увидела, что люди, державшие собак, достали ножи и убили животных, быстро и безболезненно. Затем они, эти мохнатые слуги, тоже были присоединены к людям внизу. Я шагнула вперед — может быть, еще не поздно… Висма, Аторфи, неужели… Айфинг крепко взял меня за плечо и держал, пока воины укладывали мертвых собак перед палаткой

и прикрепляли их поводками к шестам, как будто собаки просто спят, а не заливают землю своей кровью. Как мне ни хотелось прыгнуть в яму и вынести двух женщин Утты, я понимала, что не стану и пытаться. Они уже последовали за своей хозяйкой за финальный занавес, откуда не было возврата. Я не вырывалась от Айфинга, а спокойно стояла, только время от времени вздрагивая от холода на этом открытом месте. Я видела, как все племя — мужчины, женщины, дети — подходили к могиле и бросали какой-нибудь подарок. Даже грудным детям вкладывали что-нибудь в руку и заставляли бросить. Мужчины бросали в яму оружие, женщины — золото, коробочки с душистым маслом, сухие лакомства. Видимо, каждый давал самое дорогое из своего личного имущества. Тогда я поняла всю глубину их уважения к Утте. Им, наверное, казалось, что с ней ушел целый жизненный путь, потому что она жила при многих поколениях и была живой легендой. Затем мужчины с лопатами из коры и с веревками для подтаскивания камней встали с одной стороны и принялись засыпать могилу, а женщины собрались вокруг меня и повели меня обратно в лагерь. Они не оставили меня одну в палатке — со мной пришли Айлия и несколько старших женщин, хотя среди них не было Аусу, первой жены вождя. Когда я села на подушку, обтянутую кожей и набитую мягкой шерстью, Айлия дерзко взяла себе такую же. Я видела, что некоторые женщины недовольно хмурились. Я не знала, что меня ожидает, но подумала, что надо самой защищать свои права. Утта назвала меня ясновидящей перед Айфингом, хотя я и не намеревалась связывать свое будущее с Вупсалами, как сделала она. Как только я разобью связывавшие меня руны, я уйду отсюда. Чтобы добиться этого, я должна спокойно на досуге заниматься с той Властью, которой я достигла, а в этом мне, похоже, собираются отказать. Во всяком случае, было серьезной ошибкой для Мудрой Женщины принять Айлию, как равную себе, хоть она и жена вождя. Я должна сделать что-то с самого начала, чтобы они меня боялись, иначе я упущу и то малое преимущество, которое имею. Я быстро повернулась, посмотрела на Айлию в упор и резко спросила:

— Что с тобой, девушка? — Я копировала тон, который слышала в таких случаях от Утты, а также от Мудрых Женщин в Месте Тишины, когда ученица позволяла себе лишнее.

— Мы будем в одинаковом положении, — ответила она. Но она отвела взгляд, явно чувствуя себя неловко, хотя ее ответ был нахальным и вызывающим. — Вот я и села рядом с тобой.

Если бы я лучше понимала смысл ее слов, я бы подготовилась, но теперь я только инстинктивно чувствовала, что должна укрепить свое превосходство перед любым членом племени.

— Как ты разговариваешь с Той, Которая Видит Вперед, девушка? — холодно спросила я. Я не назвала ее по имени, как будто такая мелочь, как ее имя, меня не касалась, я унижала ее в глазах остальных. Может быть, я сделала ошибку, наживая себе врага, но она и так была настроена недружелюбно, что я почувствовала с первого взгляда, и от попытки примирения я потеряла бы еще больше.

— Я говорю с той, которой придется сидеть рядом со мной, — начала она, но тут в палатку вошла женщина.

Она шла с трудом, опираясь на руку молодой девушки с ненакрашенными грудями и плоским лицом, обезображенным рубцом. Женщина была немолода, высоко зачесанные ярко-рыжие волосы заметно тронула седина, широкое лицо распухло, неуклюжее тело разжирело, большие груди торчали, как подушки. Это не было естественной полнотой, у нее были и другие признаки болезни сердца, и я удивилась, почему она не обращалась за помощью к Утте за то время, пока я жила здесь. Две женщины у двери поспешно встали, выдвинули подушки, на которых сидели и положили их одна на другую, чтобы для прибывшей было более удобно сидеть, так как ей явно было бы трудно подогнуть ноги. Она села с помощью своей провожатой и в течение долгого времени не могла отдышаться, прижимая руки к груди. По ее знаку Айлия встала и отошла к стене, и ее угрюмость стала еще более заметна, но слабая неловкость, с которой она смотрела на меня, сменилась страхом. Служанка встала на колени рядом с хозяйкой, чтобы видеть ее и меня.

— Это Аусу из палатки вождя.

Ее голос был едва слышен из-за шумного дыхания хозяйки. Я подняла руку и сделала жест, бросающий или сеющий, которому научилась у Утты, и подтвердила его словами:

— Аусу, мать мужчин, правительница палатки вождя, будь благословенна, и все доброе да будет на тебе!

Ее болезненное дыхание несколько успокоилось. Я вспомнила, что она одна из всего племени не провожала Утту в ее последнее место. Это было понятно: ее комплекция и тяжелое состояние здоровья делали такое усилие невозможным. Она раскрыла распухшие губы и заговорила:

— Утта говорила с Айфингом. Она оставила тебя разглядывать наши дороги..

Она сделала паузу, как бы дожидаясь от меня ответа или подтверждения, и я проговорила, что могла:

— Так сказала Утта.

Это было правдой, но не означало, что я согласна с повелительным приказом пророчицы насчет своего будущего.

— Как и Утта, ты идешь под руку Айфинга, — продолжала Аусу. Голос ее временами так хрипел, что трудно было разобрать слова, каждое из них, видимо, давалось ей с трудом.