Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")

Нортон Андрэ

После первых дней путешествия мы дважды устраивали долгие стоянки — один раз на десять дней — во время которых охотники пополняли наши запасы. Перед каждой охотой Утта работала со своей магией, заставляя меня добавлять туда и мою силу. Результатом колдовства были вложенные в мозг охотников детальные описания не только мест, где была дичь, но и мест, находящихся под влиянием Теней, которых надо было стараться избегать. Такие занятия сильно истощали ее, и мы потом не работали по крайней мере день. Но теперь я поняла ценность ее дарования для этого народа, и какие опасности и промахи подстерегали кланы, не имевшие такого стража. На тридцатый день наши сани свернули в узкую долину между двумя грядами утесов, изборожденную замерзшими ручьями. Мы спустились дальше в узкий конец воронкообразного ущелья, где уже стояла вода. Снег здесь был рыхлым, так что те, кто ехал в санях, не считая Утты, пошли пешком, чтобы облегчить собакам работу. Наконец, снег вообще исчез. Двое молодых людей подбежали, чтобы толкать сани Утты. На темной земле кое-где появились зеленые островки — сначала мох, а затем трава и кустики. Мы как бы перешагнули из одного сезона в другой всего за несколько шагов. Было тепло, так что мы сначала откинули капюшоны и распахнули

плащи, а затем сняли их. Мужчины и женщины племени оголились до пояса, и я заметила, что моя нижняя туника прилипла к телу от пота. Мы подошли к потоку. Над ним клубился пар. Я хотела напиться, так как в горле пересохло, но вода оказалась горячей. Дыхание источника принесло центру этой долины почти лето. Наше продвижение сильно замедлилось — не из-за недостатка снега для саней, а потому, что мы время от времени останавливались, и Айфинг консультировался с Уттой. Было место, куда клан желал бы войти, но там могла быть опасность. Наконец, Утта дала сигнал, что можно идти без страха, и мы вошли в место, явно излюбленное для лагеря, место, излюбленное если не этим кланом, то каким-то другим. Везде были следы старых костров, длинные белые жерди для палаток. Гладкие скалы тоже способствовали безопасности. Вупсалы быстро устроили более постоянный, чем обычно, лагерь. Кожаные стены палаток были укреплены снаружи каменными стенами, так что, в конце концов, шкуры остались на виду только на крыше. Благодаря горячему пару в центре этого места требовалось меньше защиты от холода, чем в тех снегах, откуда мы пришли.

Горячий источник снабжал нас водой, не требовавшей подогрева, и мы в нашей палатке тщательно вымылись, что доставило мне истинную радость. Висма достала чистую одежду из разрисованных сундуков и сказала, чтобы я надела, как все женщины племени, расписанные символами брюки, широкий, украшенный камнями пояс и множество ожерелий. Она хотела раскрасить мне груди, когда возобновляла рисунок на своих, но я покачала головой. Позднее я узнала от Утты, что мой инстинкт сработал правильно, потому что девственница украшает себя подобным образом только тогда, когда выберет себе воина, и я невольно могла бы привлечь к себе внимание какого-то гордого члена племени, откликаться на которое я не собиралась. Но у меня не было времени углубляться в формальности повседневной жизни, потому что Утта сразу загрузила меня занятиями, давая мне время лишь на еду и сон. Я похудела и устала и, не знай я раньше муштровки Мудрых Женщин, могла бы сломаться, но мне казалось, что Утта не страдает, как я. Она учила меня, что и как использовать для блага клана. Не один раз она заставляла меня выполнять кое-какие просьбы тех, кто приходил к ней. Она сидела и смотрела, а я должна была заменять ее. К моему удивлению, люди клана не обижалась на это. Может быть, присутствие Утты внушало им большее доверие ко мне. Я научилась излечивающим чарам, чарам для охотников, но в прямое предвидение, которым она пользовалась, если это требовалось Айфингу, она меня пока не включала, и я начала подозревать, что она поступала так намеренно, не желая давать мне возможность контакта с кем-либо вне лагеря, что я обязательно сделала бы, поскольку методы такого предвидения и дальновидения, в сущности, те же самые, что и для прямого мысленного поиска. Мои старания в области личных интересов, похоже, все время встречали препятствия. Туман, покрывавший мои последние дни с Дензилом, приподнялся, и я знала, что нельзя злоупотреблять этой частью Силы и что, вероятно, я никогда не верну ее. Я вспомнила дрожь и жаркое чувство вины, когда Кимок сказал, что я, полностью находясь в когтях Теней, пользовалась Зовом, чтобы принудить Кайлона выдать Долину. Не удивительно, что теперь эта Власть мне запрещена. Такова природа Власти. Если пользоваться ею неправильно или только в личных целях, она может исчезнуть. Все мои просьбы к Утте позволить мне узнать, живы ли мои братья, оставались без ответа, кроме нескольких загадочных утверждений, которые можно было толковать по разному. Я могла уповать только на нашу крепкую природную связь: я бы знала, если их нет в живых. Мой счет дням, который я тщательно вела, рос, и я подсчитывала, что сделала за это время. Исключая предвидения и мысленный поиск, я имела теперь к своим услугам столько же, сколько знала на втором году обучения у Мудрых Женщин, хотя в том, что я теперь изучала, было больше колдовского искусства, чем волшебства. Но и тут еще были пробелы, которые Утта то ли не могла, то ли не хотела ликвидировать. Несмотря на то, что нашему лагерю жить здесь было гораздо легче, чем постоянно путешествуя, люди не сидели без дела. Теперь они занялись ремеслами. Шкуры были выдублены, и из них сшита одежда, кузнецы стали набирать учеников. Охотничьи отряды часто уходили из долины горячих источников, и Утта всегда уверяла, что им нечего опасаться. Я сделала вывод, что зимние месяцы хороши для охоты. Не опасаясь вторжения других кланов, которые либо были истреблены рейдерами, либо так же подались на запад, Вупсалы были в этой местности одни. Здесь ничего не напоминало Эскор. Мы не видели развалин, но и не было поблизости мест с дурной репутацией — Тени не успели запятнать их. Люди племени тоже ничем не напоминали Старую Расу или мутантов, союзников Долины, о которых я часто задумывалась — были ли они уроженцами этого мира или пришли через Ворота, открытые магами для прохода из одного мира в другой. Мы занимались лечением мальчика, которого принесла мать: он упал со скалы и получил множество повреждений. Пользуясь внутренним зрением, я исцелила все, погрузив сначала мальчика в глубокий сон, чтобы его движения не мешали моим действиям. Утта ничем не помогала, доверив все мне. Когда мать унесла ребенка, ясновидящая откинулась на мягкую подушку, служившую ей для поддержки ее скелетообразного тела.

— Хорошо. Ты не зря была названа «дочерью». — Эта похвала означала для меня многое, потому что я уважала знания Утты. Мы не были друзьями, но плыли вместе, как две щепки, срубленные с одного дерева и брошенные в воду. Ее преклонный возраст, опыт и знания разделяли нас и внушали мне почтение, а договор связывал. — Я стара, — продолжала она. — Если я посмотрю в это… — она указала на шар, стоявший рядом с ней. — Я не увижу ничего, кроме финального занавеса. — Она замолчала, но меня удерживало возле нее ощущение, что она хочет сказать что-то очень важное для меня. Она приподняла руку и указала на вход нашей палатки. Даже слабое движение, видимо, утомило ее. — Посмотри… под циновкой…

У входа лежала темная циновка, сплетенная не из полосок кожи и меха, как другие, а из какого-то растительного материала. Циновка была очень старая. Когда я по приказу Утты приподняла эту циновку, я увидела на обратной ее стороне то, чего раньше не видела.

Руку… над… этим… — Мысленные слова Утты были как бы угасающим шепотом.

Я перевернула циновку и протянула руку над ее поверхностью, и сразу линии на циновке загорелись, и руны на ней ожили. Тогда я поняла, что оковы, которые Утта наложила на меня, зависели не от моей воли, а от ее желаний. Это связывало меня с ней и с ее образом жизни. Во мне родилось возмущение, Она приподнялась. Руки ее упали.

— Мой народ нуждается…

Было ли это оправданием, началом просьбы? Но ведь это не мои народ, и он не принимал меня. Я не пыталась бежать раньше, потому что Утта предложила вернуть мне утраченные знания. Но если она и в самом деле уйдет за финальный занавес, то уйду и я! Она легко читала мои мысли. При наших отношениях я не могла ничего скрыть от нее. Она медленно покачала головой.

— Нет, — ответила она на мои рассуждения. — Ты нужна им.

— Я не их ясновидящая, — быстро возразила я.

— Будешь…

Я не могла с ней спорить. Она как то сразу осунулась, усохла, словно это слабое столкновение ее и моей воли истощило ее чуть ли не до смерти. Я встревожилась и позвала Аторфи. Мы дали Утте укрепляющего, но, видимо, настало время, когда она не могла больше удерживать боровшийся разум в изношенной одежде плоти. Она еще жила, но держалась лишь одним разумом, который нетерпеливо рвал эти ненужные связи с миром, желая вырваться на свободу и исчезнуть. Так она лежала и этот и следующий день. Тщетно Аторфи и Висма делали все, что могли, чтобы поднять ее. Но она все еще имела слабую связь с землей и с нами. Когда я выглянула из палатки, то увидела, что весь клан молча сидит, глядя на дверь. К полуночи в нее внезапно нахлынула волна жизни. Я почувствовала ее приказ, когда ее глаза открылись и взглянули на нас сознательно и требовательно.

— Айфинга!

Я подошла к двери и сделала знак вождю, сидевшему между двумя кострами, которые люди развели как защиту от того, что могло наползти из темноты. Айфинг пошел без охоты, но и без промедления. Висма и Аторфи приподняли Утту повыше на подпорке, так что она почти сидела. Утта сделала правой рукой жест, подзывая меня. Висма посторонилась, давая мне дорогу. Я встала на колени и взяла холодную руку Утты. И ее пальцы крепко, до боли, сцепились с моими, но ее мозг больше не касался моего. Она держала меня, но смотрела на Айфинга. Он опустился на колени на почтительном расстоянии от Утты. Она заговорила вслух, и голос ее был крепким, каким был, вероятно, в дни ее молодости.

— Айфинг, сын Трина, сын Кейна, сын Джепа, сын Эверета, сын Столла, сын Кжола, чей отец Опоон был моим первым супругом, настало время, когда я шагну за финальный занавес и уйду от вас.

Он тихо вскрикнул, но она подняла руку, держа меня другой рукой, а затем протянула к нему обе руки, подтягивая мою. Он тоже протянул к ней обе руки, и я увидела в его лице не личную печаль, а страх, какой испытывает ребенок, оставленный взрослым, защищавшим его от ужасов тьмы и неизвестности. Утта вложила мою руку в его ладони, и он сжал ее так резко, что я вскрикнула, поскольку не ожидала такой демонстрации силы.

— Я сделала все для вас, что могла, — сказала она. Этот гортанный язык, которому я выучилась, был так же груб для моих ушей, как и жестокий захват моей руки Айфингом. — Я воспитала другую, чтобы она служила вам, как служила я.

Она сделала усилие, чтобы выпрямиться, и слабо покачнулась.

— Готово!

Последнее слово она выкрикнула с торжеством, как военный клич, брошенный в лицо смерти. Затем она упала назад, и последняя ниточка, связывавшая ее с нами, оборвалась навсегда.

Глава 5

Похороны Утты были делом великой церемонии для Вупсалов. Я никогда такого не видела и была ошеломлена их приготовлениями. Такой ритуал не вязался с бродячим варварским кланом, он больше напоминал веками установленный образец похорон в очень древней цивилизации. Возможно, это был последний осколок древнего акта, принесенный ими из прошлого, теперь уже столь далекого, что они его уже не помнили. Аторфи и Висма одели ее во все самое лучшее, что нашлось в ее дорожных сундуках, а затем несколько раз обернули полосами смоченной кожи, которые стянули и упаковали ее усохшую плоть и тонкие кости на вечные времена. Тем временем мужчины племени ушли на юг почти на день пути и там вырыли яму такой же ширины, как палатка, в которой Утта провела свои последние дни, перевезли палатку и сани, нагруженные камнями, и установили в яме. Я искала возможность убежать во время всего этого, но магия Утты удерживала меня, и у меня недоставало сил, чтобы разбить руны, на которые я по незнанию наступила, когда шла по ее палатке. Когда я попыталась одна выйти за пределы лагеря, я почувствовала, как какая-то неодолимая сила, с которой я не могла бороться, заставила меня вернуться. При всей моей воле и стремлении к бегству оно было невозможным. В течение четырехдневных приготовлений я оставалась одна в своей новой палатке, поставленной чуть в стороне. Видимо, племя рассчитывало получить от меня какую-нибудь магию, благоприятствующую их делу, потому что от меня не требовали помощи в работе для Утты, и я была благодарна им за это. На второй день женщины принесли два дорожных сундука и оставили их в моей палатке. Я открыла их. В одном были узлы и мешочки с травами, большую часть которых я узнала. Они употреблялись для лечения или вызывали сонные галлюцинации. В другом был хрустальный шар Утты, ее жаровня, жезл из полированной кости и два свитка, вложенные в металлические трубочки, изъеденные временем. Я жадно схватила трубки, но не сразу смогла открыть их. На них были выгравированы символы, некоторые из которых я знала, хотя они слегка отличались от тех, которые я видела раньше. На концах трубки был глубоко вырезан один знак. Гравировка, казалось, была меньше затронута временем, чем сами трубки. Здесь была тонкая вязь буквенной руны — только я не могла ее прочесть — обвивавшаяся вокруг маленького, но меткого рисунка меча, перекрещенного жезлом власти. Я еще ни разу не видела эти два символа в такой комбинации, потому что у Мудрых Женщин жезл был знаком волшебницы, а меч — знаком воина, и такой контакт знаков женского и мужского считался бы неприемлемым и неприличным.