Колесница Джагарнаута
Шрифт:
От всего этого потопа словесной шелухи Мансуров и гости пришли в себя лишь за столом, перед превосходными севрскими тарелками и блюдами, хрустальной роскошью и изысканностью поданных мгновенно накрытых серебряными крышками блюд.
Мансуров был, если не считать шофера Алиева, здесь один. Нельзя же рассчитывать на доброжелателя Сахиба Джеляла. Он восточный мудрец, прекрасно относящийся, как выяснилось, к Советской власти и лично к Мансурову. И все же он - миллионер, богач, коммерсант, а ко всем капиталистам, восточным ли, западным ли, Алексей Иванович питал врожденное недоверие. Да и с какой стати Сахиб Джелял пойдет на открытое столкновение с хорасанскими помещиками и феодалами? Спасибо, огромное спасибо ему и его леди, что они действительно помогали ему, советскому работнику, в Баге Багу. Иное дело, что белуджи претили ему, советскому человеку, своими дикарскими поступками.
– Вы и взаправду поедете с Али Алескером?
– тихо спросила Гвендолен...
– Моя обязанность - ехать, и немедленно.
– Сахиб говорит, что вы так и сделаете. Он предлагает нашего Мехси Катрана с его парнями.
– Нет. Я благодарю.
– Но они бесстрашные, верные, преданные.
– Я бесконечно благодарен им. Они мне спасли, возможно, жизнь, но... но их я взять не могу. Как вам объяснить? Они отличные слуги ваши и Сахиба Джеляла, охранники, стражи... Ну, а мне нужны в моем деле солдаты...
– Дело ваше.
– Гвендолен пожала плечиком. Она решительно отказывалась понимать этих русских.
– И вы поедете один?
Повернув голову, Мансуров показал глазами на вошедшего только что шофера Алиева с автоматом.
При всей своей озабоченности делами, весьма тревожными и неприятными, Али Алескер как хозяин достиг высот гостеприимства поистине недостижимых. И главное - завтрак подбором кушаний ничего общего не имел с обычными завтраками. Все поданное и подаваемое на стол было из "репертуара" иранской национальной кухни.
– Народные персидские блюда, народная кухня, пища персидского крестьянина! Сытно, добротно! Прошу, дорогие гости! Простая здоровая пища!
Простая, но сверхызысканная. Аш - похлебка из ободранной пшеницы с добавкой чечевицы и свеклы, которую надо было есть большими деревянными ложками, оказалась "шедевральной", по выражению молоденькой девушки, Бензиновой американки, - так ее именовал теперь Али Алескер. Он уже совсем оправился и откровенно любовался выставленными на всеобщее обозрение прелестями сотрудницы "Англо-Першен и К°". Жадный на женщин, Али Алескер просто накинулся на девушку и непрерывно вскакивал со своего места: подать прибор, подлить в бокал шербету, предложить кусочек бали нон - лаваш с пикантным сыром. Американка заливисто смеялась. Ей нравилось.
Все проголодались и ели с удовольствием. Подавали на стол только персидские блюда: гевдже - нечто вроде пудинга с сушеными фруктами, яхни сочное, начиненное специями рагу из барашка, которое посыпают горной зеленью и поливают острейшим соусом с миндалем, помидорами и еще чем-то, мазандеранский плов - с окрашенным кориандром в оранжевый цвет рисом и содержащий, помимо фазаньего мяса, изюм и фисташки, и многие другие кушания, названия которых трудно запоминались, но по вкусу своему были непревзойденными. Спиртного почти никто не пил, если не считать Али Алескера, наливавшего и себе и американке чуть не изо всех многочисленных бутылок, стоящих на столе. Он нашел в вине забвение от тревог и забот и чуть громче, чем подобает, восхищался: "Вы стройная куколка. Лицо ваше лучезарнее солнца сияет над станом-пальмой. Брови ваши - тугой лук, а взгляд - стрелы... ресницы - кинжалы". Американка выбегала из-за стола, чтобы сфотографировать "особенный момент". Он семенил рядом и шлепал губами: "Сгораю в пламени... Восхищен. Все пожитки своей души бросаю в пожар безумия".
С любопытством смотрел на сцену обольщения Сахиб Джелял и посмеивался:
– Весь Али Алескер наружу. Дьявол и на острие иголки не забывает своих интриг.
Острый слух имел Али Алескер. Он плюхнулся на стул рядом с Сахибом Джелялом:
– Укоряете... вах-вах! Неужели всё только дела. Утром намаз, днем намаз, вечером намаз, так в хлеву и скотины не останется... А хороша телочка, а?
Сахиб Джелял только поднял брови. Тогда Али Алескер перегнулся через стол, сшиб хрустальный бокал, повалил бутылку и заговорщически сказал Мансурову:
– Любуетесь? Осуждаете? А вы не поняли мою восточную натуру... Азиат я! Нечего меня судить по-европейски! Я - хороший, а? А вы - всё не доверяете. Недоверие на Востоке - хуже кинжала.
Он пил и плел заплетающимся языком чушь.
Выбрав минуту, когда он отвлекся, шофер Алиев подошел к Мансурову:
– У американки есть телефон, товарищ генерал. И дорога к бензоколонке есть отличная и короткая.
– Так... а девица изволила утверждать, что нет...
Решение созрело сразу же. Телефон! Стараясь не привлекать к себе внимания, Мансуров вышел вслед за Алиевым.
Вскоре они уже ехали по отличному, правда, узкому, на одну колею, шоссе. И катил поэтому "фордик" очень быстро. Пустыня встретила их тишиной, стоящей до небес пылью, смутными миражами. Уже издалека они увидели здание бензоколонки, таким, каким они видели его сегодня утром, тихим, безлюдным, сиротливым. Но едва Мансуров и Алиев - он всегда держал автомат наготове - поднялись по ступенькам, из-за конторки поднялся человек в персидской одежде и грубо сказал:
– Никого нет... Фрау уехала... Бензин нет... Масло нет... Ничего нет.
– Где у вас телефон?
– по-персидски спросил Мансуров.
– Бензин нет. Фрау нет.
Мгновенная догадка мелькнула в голове Мансурова, и он сказал:
– Девушка аллемани?
– Бензин несть! Духтарак несть! Девушки нет, - твердил перс, назвавшийся сторожем.
– Обыщи его!
– приказал Мансуров.
Под суконной чухой у перса оказался целый арсенал из револьверов.
– Любитель оружия, так сказать, коллекционер... Где телефон?
– Бензин нет! Фрау нет! Телефон нет!
Мансуров приказал сторожу идти впереди, и они обошли здание. Алиев показал на дверку чулана:
– Здесь.
– Молодец. И как ты успел разузнать?
– Во дворце разговор слышал.
Сторож ключей не дал. Пришлось сломать замок.
– Ну, теперь гора с плеч, завтра наши люди будут здесь, - сказал, выйдя из чуланчика, Мансуров.
– Сдай старика кетхуде-старшине. Пусть подержит в холодной. А мы поедем обратно.
Не было привычки у Алиева задавать вопросы, а Мансурову некогда было выяснять, кто такой на самом деле сторож-перс. Алиев служил в рядах Красной Армии с гордостью, с сознанием собственного достоинства и считал необходимым строго соблюдать во всем дисциплину. Только с разрешения генерала он рассказал, как ему удалось разузнать про телефон.