Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– Товарищ генерал, этот толстяк... ну, помещик, он все девку прижимал да поил вином, а сам шептал ей: "Поедешь со мной. Нельзя тебе оставаться. Всех немцев заберут, тебя не помилуют. Я в Баге Багу тебя спрячу". А девчонка согласна: "Только сначала завезите меня на бензоколонку. Надо предупредить".
– "Кого предупредить?" - спрашивает жирняк. "А своих... Тегеран, Мешхед надо предупредить. По телефону".
– "У тебя телефон?" удивился жирняк. "Полевой телефон, - говорит.
– Недавно провели. Никто не знает". Тогда он сказал: "Пойдут после завтрака все отдыхать, я тебя отвезу". Она, товарищ Мансуров, не американка. Она - немка... Ого, это что?
Навстречу выкатился из-за поворота "шевроле".
Машина столь угрожающе устремилась на "фордик", что Алиеву пришлось проявить чудеса водительского искусства. Он вывернул руль и чудом удержал свою машину над обрывом. "Шевроле" тоже остановился, по инерции взобравшись совершенно непостижимо вверх по каменистому откосу, и замер.
Побледневший Алиев вцепился в руль и бормотал проклятия:
– Убийцы-ишаки! Чтоб тебя черная оспа изуродовала, чтобы у тебя глаза вытекли... Они нарочно, товарищ генерал. Хотели столкнуть, не иначе...
– Если я открою дверцу?
– спросил Мансуров.
– Взгляни - мы твердо стоим?
Алиев посмотрел вверх на "шевроле", висевший почти над ними. Посмотрел вниз, на журчавший по камешкам ручеек метрах в десяти под ними.
– Висим!
– иронически сказал он.
– Ад близко. Но выходите, товарищ генерал, осторожно... Они не выходят. Чего задумали? Вот вам автомат...
Осторожно приоткрыв дверцу, Мансуров вышел на дорогу, гладкую и блестящую в лучах солнца от меленьких камешков, прочло укатанных мощными катками. Кустики колючки и полыни сухо звенели под дуновением горячего ветерка. Пыль, взбитая колесами машины, медленно стлалась над землей. Хорошо дышать и смотреть на мир после того, как смерть заглянула тебе в лицо и прошла мимо.
Скользя по осыпающейся щебенке, Мансуров поднялся к безмолвному, не подающему признаков жизни черному мрачному "шевроле". Шофер лежал на рулевом колесе, низко опустив голову. Занавеска раздвинулась. Из-за внутреннего стекла на Мансурова с испугом смотрел Али Алескер. Губы его шевелились, но голоса слышно не было. За спиной помещика розовели обнаженные плечики "американочки", лицо ее, искаженное, подурневшее, выражало испуг.
Но уже через мгновение дверь машины распахнулась и достопочтенный помещик выполз на каменистый склон. Тут же Али Алескер захлопнул дверцу и ринулся к Мансурову:
– Тьфу-тьфу! Пусть приведет себя в порядок... Немного растрепалась... Неудобно! Кокетство... Стыдливость... Тьфу-тьфу, что случилось? Вах-вах, да мы... Ужас!
– Осторожно... Держитесь за меня. Что с вашим шофером? Он пьян, что ли?
– А мы прокатиться... гм-гм... Подышать с райской пэри... Нежные объятия. Прогулка в автомобиле. Тьфу-тьфу!
Губы Али Алескера приобрели уже гранатовый цвет. Он сложил раструбом ладони и крикнул в сторону машины:
– Луиза, выходи... Подыши воздухом, милочка.
"Амерпканочка" опустила стекло и высунула сильно встрепанную головку. Зло кривя губы, закричала:
– Вы мне всю кофточку порвали... Черт возьми! Я должна переодеться...
Она ничуть не стеснялась Мансурова.
– Кто она?
– невольно вырвался вопрос у Мансурова.
– Она, тьфу-тьфу... э... Теперь она едет ко мне в Баге Багу. Хочет посмотреть райский наш сад...
– Она немка?
– Очаровательное тело, немецкое ли, американское ли...
Мансуров спустился к своему "форду".
На какие только ухищрения ни шла "американка", чтобы проникнуть в чулан с телефоном, ей это так и не удалось сделать. Алиев устроился спиной у двери, наслаждаясь прохладой тени. Мансуров тут же беседовал с почтенным кетхудой, не упуская из виду Али Алескера. Старшине селения Мансуров оставил записку для командования в Мешхеде.
Появилась "американка", на этот раз одетая строго: в коломянковый полувоенный мужской костюм и темный пыльник. Сердито кусая губы и настороженно поглядывая на дверь, к которой прислонился спиной Алиев, она властно бросила Али Алескеру:
– Поехали, толстячок. Поедем смотреть вашу райскую обитель.
Она попросилась в "фордик" Мансурова. Запротестовавшему Али Алескеру она довольно громко бросила:
– Даете волю рукам. Да вы совсем пьяненький.
ГЛАВА ВТОРАЯ
За один дирхем муфтии сделают сто
раз правду неправдой. За грош,
переделав сто раз "нет", напишут сто
раз "да". Муфтию ничего не стоит
истребить целый виноградник, лишь бы
получить корзину винограда. За мешок
пшеницы они пустят на ветер гумно с
обмолоченным хлебом.
А л и ш е р Н а в о и
Конь принадлежит тому, кто на него
сел. Меч - тому, кто им перепоясался.
О с м а н и б н Д ж и н н и
Выскочил из камыша страховидный, весь в космах и лохмотьях человек и прокричал:
– Не ходи дальше!
Страшно закричал. И где-то глухо пробурчало, прогудело эхо, от которого мурашки по коже: "Не... ходи... ходи дальше!"
Кричащий напугал Алиева. Пришлось затормозить "фордик". Что-то проорал косматый и исчез.
Густой осенний камыш расступился, сомкнулся и проглотил оборванца, и лишь камышовые метелки прошлись волной. Человек по натуре взрывчатый, быстрый в действиях, Мансуров с трудом сдержал себя.
С громким криком Мансуров бросился в самую гущу зарослей, и, как ни петлял оборванец, через минуту он уже ощутил на плече железные пальцы. Непрошеный вестник таращил подслеповатые глазки и разевал беззвучно рот, ощеренный осколками зубов, тряся раскинутыми руками и бормоча все так же: "Не ходи дальше!"